Кокаиновый сад (сборник) - Андрей Васильевич Саломатов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Только бежать, только бежать. Куда угодно. Да ведь не выйдешь жеотсюда. Караулит, сволочь! - Тюрин быстро прошел в прихожую и приложился ухом к двери. В коридоре было по-ночному тихо, и это подлое безмолвие только подтвердило опасение Тюрина. "Не спит, - подумал он, - я ведь единственный свидетель. Не может он спать, пока я живой. Он же не успокоится теперь, тварь, трус. Будет караулить". В голове у него каруселью закружились финки, отмычки, чемоданы с деньгами и соблазнительные сообщницы. Из всего этого хоровода преступной атрибутики Тюрин выбрал наиболее подходящее для его случая - отмычки. "У бандита не может не быть отмычек, - подумал он, - значит этот гад может в любое время войти сюда. Дождется, когда я усну, и войдет". От этой мысли сердце Тюрина ненадолго остановилось, а затем принялось выстукивать что-то вроде азбуки
Морзе, с большими леденящими паузами и бесконечными многоточиями.
- Только не спать, - прошептал Тюрин. - Нельзя спать!
Он вдруг сорвался с места и вскоре вернулся в прихожую, волоча за собой прикроватную тумбочку. К тумбочке он притащил стул, тяжело повалился на него и схватился за сердце, словно ладонью можно было унять этот пугливый и такой уязвимый орган.
Просидел Тюрин недолго. Всполошившись, он сбегал в комнату и вернулся оттуда с настольной ламой и удлинителем. Лампу он установил на тумбочке, а плафон приспособил так, чтобы свет бил прямо в глаза.
После этого Тюрин снова сел и с каким-то злорадным удовлетворением подумал: "Вот теперь жди, когда я усну, мразь!"
Эта маленькая победа взбодрила Тюрина. Не отрываясь, он смотрел на раскалившуюся добела шестидесятиваттную спиральку словно слепой - не щурясь. Вначале свет лишь слепил Тюрина. Ему казалось, будто он видит собственные мозги, освещенные двумя тончайшими лучами. Но затем лучи начали распадаться на разноцветные нити и пятна. Из глаз потекли слезы, резкая боль заставила Тюрина зажмуриться, и он обрадовался этой боли. Пока Тюрин ощущал её, ему не грозил никакой сон, а значит он был в безопасности.
К утру Тюрин страшно ослаб. Невыносимо яркий свет и бессонная ночь доконали его, глаза щипало, слово туда плеснули кислотой, веки набухли, а в голове тяжелым варевом лениво бродили неясные жуткие образы: огнедышащие пасти, вселенские пожары и океан кипящей магмы. Тюрин слышал, как в коридоре захлопали двери - соседи один за другим уходили на службу. От каждого такого стука Тюрин нервно вздрагивал, болезненно поеживался и на несколько секунд приходил в себя от тяжелой сонной одури.
Неожиданно, в каком-то полусне-полуяви ему пришла в голову вполне трезвая мысль, что, мол, не станет Николай в это людное время ломиться к нему в квартиру. Струсит. Вслед за этим Тюрин подумал о побеге, о том, что такой случай может больше не представиться. Надо лишь дождаться, когда из квартиры выйдет кто-нибудь из соседей, и вместе с ним выскочить на улицу, а там уж что бог пошлет.
Долго мысль о бегстве вызревала в утомленной голове Тюрина. Но именно из-за чрезмерной усталости чувство опасности притупилось. Кроме того, от долгого ночного бдения у Тюрина сильно болела спина, хотелось лечь и уснуть, укрывшись одеялом по самую макушку.
Наконец, Тюрин покинул свой пост. Бесцельно пошатавшись по квартире, он опустился на краешек дивана, немного посидел и как куль повалился на бок. Старый диван охотно принял хозяина в свои объятия, и, сладострастно причмокивая, Тюрин вполз на середину и заполнил собой удобную мягкую выемку.
В голове у него словно выключили свет, он начал стремительно погружаться в темную спасительную бездну и вскоре уснул так крепко, как могут спать только вконец измученные люди.
Проснулся Тюрин от того, что кто-то не сильно, но настойчиво тряс его за плечо. Он так и не успел удивиться, сообразить, что в запертой квартире будить его некому, когда услышал над собой знакомый и почему-то страшный голос:
- Вставай, Макарыч. Хватит дрыхнуть. Поговорить надо.
После этих слов Тюрин мгновенно восстановил в памяти все, что с нимпроизошло прошлым вечером, вспомнил, кому принадлежит этот голос и чего можно ожидать от разбудившего его человека.
Не открывая глаз, Тюрин съежился до размеров ребенка, подтянул колени к подбородку, загородил сморщенное от страха лицо руками и тихонько заскулил:
- Не надо, Коля. Я ничего не видел. Я случайно. Три рубля взаймы...
Коля!
- Да не буду я тебя трогать, - услышал Тюрин. - Если бы хотел, сонного сделал. - Николай похлопал Тюрина по плечу и деловито добавил: - Что я, зверь что ли, своих-то? Соседи все-таки.
Последние слова подействовали на Тюрина как магическое заклинание. Он понял, что его срок ещё не вышел, и судьба в виде страшного убийцы милостиво подарила ему жизнь. Осознав это, Тюрин почувствовал какойто истерический восторг от того, что Николай оказался соседом, а не просто случайным душегубом. Он радовался и за себя, и за Николая, который несмотря на дьявольскую профессию сохранил в себе уважение к общечеловеческим традициям. Тюрин ликовал от того, что он "свой", и это жизнетворящее слово карамелькой каталось в его сознании. Ему вдруг открылся весь широчайший диапазон этого замечательного определения, его звучная мягкость и красота внутреннего смысла. Все то, что до сих пор Тюрин считал своим, все, чем он владел - материальное и не материальное, не шло ни в какое сравнение с этим железным, дарящим жизнь, метафизическим тавром.
Еще некоторое время Тюрин не смел взглянуть на Николая. С закрытыми глазами как-то легче было верить в благополучный исход. Он боялся, что увидит над собой занесенный топор или колбасный тесак, страшился лица убийцы, а Николаю, видимо, надоело ждать или лицезреть окоченевшего от страха соседа. Во всяком случае, он нервничал, и Тюрин, как только открыл глаза, заметил это.
