Вадим - Светлана Сачкова

— Хорошо. Буду сегодня после работы.

— Вот и ладненько, — обрадовался Семеныч.

Поднимаясь по лестнице к Сашиной квартире, Вадим услышал пьяные голоса. Они медленно сипели параллельно друг другу, выстраивая путаный разговор, в котором информация попадает в воздух, но собеседниками не усваивается.

— A-а… ты эта… в курсе, что мы с Ханом… под подпиской?

— Ха. А кто здесь не под подпиской?!

Всеобщее веселье.

— Да, слушай, дай досказать… Я им сварил. Ну, сам вмазал… а им на двоих оставил… А они, козлы, пошли на квартиру… все вынесли…

— Не, послушай… В девяносто втором… можно было за полтинник зелени откосить… эта… от сто второй статьи… Ты хоть знаешь, что это была за статья? Умышленное убийство.

Вадим приблизился к обладателям голосов: расположившись у мусоропровода, мужики пили водку. Вадим так и сказал:

— Мужики, дайте пройти.

Один повернулся, обозрел мутным взглядом:

— Давай, братан, только пузырь не задень.

— Да вижу, не задену.

Места было мало, никто не посторонился. Вадим поднял ногу, пронес ее совсем близко к бутылке. Раздались восхищенные возгласы:

— Ой, молодец, братан… Впритирку прошел, снайпер!

Нажав кнопку звонка, Вадим обнаружил, что звонок не работает. Толкнул дверь, и она открылась.

— Проходите, милости просим, — засуетился Семеныч.

Он был одет в кофту с люрексом на больших пуговицах, с рукавами «летучая мышь». Саши не наблюдалось. Зато на кухне разместились незнакомые люди в разных стадиях опьянения.

— А пардон — не одолжите ну буквально капельку… сообразить чего-нибудь поприличней? — заискивающе произнес Семеныч, указывая на нехитрую снедь на столе. Вадим машинально вытащил деньги. Семеныч исчез.

Остальные персонажи косились на Вадима угрюмо.

Неопределенного возраста человек, опухший, вполне бомжеватого вида, обратился к женщине с растрескавшимся ртом:

— А че у тя губы-то ненакрашенные? Пришла в гости — так накрасься!

Женщина подняла на него мутный взгляд; лицо ее озарила издевательская улыбочка:

— А ты че, губнушку хочешь мне подарить? Вить, Вить, слышь, намекает! Губнушку мне подарить хочет!

Витя был дедом, изо рта у которого торчали два желтых зуба, а из маленьких глаз — полубезумный взгляд. Он вынул из сумки девятую «Балтику» и открыл ее, подцепив крышку ногтями. Первый персонаж оживился:

— О, брат, крепкие у тебя пальцы! Ты мне не поможешь, а то у меня палец сломан… во, вишь, сломали мне тут козлы одни…

Протянул старику пол-литровую водку и кисть левой руки, из которой под странным углом торчал большой палец. При этом Вадим ощутил почему-то свою причастность к козлам, приведшим его к увечью. Старик вернул первому персонажу развинченную бутылку. Тот был теперь совершенно открыт душой и начал делиться ее содержимым:

— А я вот сегодня с утра не пил — к матери ходил. С утра встаю, а денег нет. А надо — пустой же не пойдешь. В общем, не нашел. А потом мне дали цветы, просто так дали. Я и пошел, на могилку-то. А теперь вот выпью. Бутылок собрал, то да се. В общем, нормально.

Появился Семеныч с пивом. Открыл бутылку и протянул Вадиму благоговейно.

Первый продолжил рассказывать:

— А я в ВДВ служил, в свое время-то. Хотел в Афган. Выдрал из карты все переломы, чтоб взяли. А у меня перелом ребер был — батя меня молотил, я за мать заступался. Стульями там, чем попадет. А все равно не взяли, суки. Ну — за вас.

Он опрокинул в рот целый стакан и надолго застыл, наморщившись.

— И попал — в Кировобад. Там — жара, бля ващще. Персики растут… Только жрать нечего, бедность, у меня все зубы повыпадали. Во!

Продемонстрировал. Вадим отхлебнул пива. Затем еще.

— Солдаты падали в обморок. Один чуть не умер на кроссе. Кроссы были — десять километров. В полном обмундировании — десантники! И по жаре сорок градусов. Останавливаться нельзя, отставать нельзя. Один у нас такой хиленький был, все отстает и отстает. А потом упал. Глядь, у него пена изо рта. Еле откачали. Увезли в Москву, больше он не возвращался. После этого начальству — по шапке, кроссы отменили.

Пиво.

— А убегал кто — всегда ловили и возвращали в свинарнике работать. За хряками ухаживать. А они звери! Злые, бля. Мы там все свое выращивали, и картошку, и скотину. А то совсем с голоду бы сдохли. От желтухи — по тридцать человек в день в лазарет ложились. С утра ссым в баночку — у кого цвета коньяка, капают туда зеленку. Если круг образовался — желтуха.

Пиво.

— А геморрой — это ващще. В аптеке лекарств — нуль. Аспирин один. Аспирином от всего лечили. А я прижигал жопу зеленкой и грел на солнце.

Общение стало теплеть, расслабляться, наполняться. В глазах Семеныча появилось смутное, как блеск далекой креветки в море, пятнышко надежды.

Пиво. Пиво. Сигареты.

— А дедовщина… Били до полусмерти, но не до смерти. Ну, так надо. А стучать нельзя. И был у нас, мы его фашистом прозвали. Он зверюга был, прям с удовольствием мучил. И вот один раз очередную партию обработал, а там парнишка один слабенький, весь распух, в синяках. Строят нас на плацу. Замполит ходит, ходит. Подходит к этому парнишке и так ласково: ну че, родной, больно били… что ж за зверь-то такой, а? Ну, скажи, больно… ай-ай-ай… Парнишка стоит, губы кривятся: ы… ы… расплакался. Замполит его утешает. Так и развел. Фашиста сразу сплавили куда-то, не то трибунал, не то еще чего-то. А он потом через год, прикинь, присылает запрос на характеристику — в органы хочет поступить. Во дает.

Пиво! Сигареты.

Затем голосов стало больше, они говорили что-то свое, и уследить было невозможно.

Вадим общался с Семенычем. Тот говорил, мерно почесывая заскорузлой пятерней редкие волоски:

— Да. Наша жисть. Наша жисть — вот я скажу… Ага. Вот что ты решил, то и будет… Вот, например, ты считаешь. Что ты заслуживаешь вот то и то. Ага. И его-то ты и получаешь. Вот так. Ни больше ни меньше… Ы… ы…

— Не, я больше скажу. Ага. Вот ты знаешь, что о тебе люди думают? А они думают, знаешь что? Что ты думаешь про себя, то они и думают! Точно. Вот как ты думаешь прям… ну, в душе… вот и они то же самое. Ага. А как они поступают? А? Вот как ты думаешь, что с тобой поступать надо… они так и поступают… Вот ей-Богу, точно тебе говорю. Бля.

Вадим молчал. Семеныч обиделся.

Тогда Вадим стал вываливать свои внутренности на стол, в пользу общей гармонии:

— А вот я таких решений не принимал. Или принимал, но теперь в них не уверен… я не знаю, что я думаю о себе… а люди вокруг, жизнь — какой-то абсурд… у меня впечатление, я что-то где-то проспал, пропустил… а теперь не могу ничего понять, и все происходит уже без меня. Хотя вроде и не происходит. Я бы хотел, чтоб все закончилось. Прервалось — а потом началось с чистого листа. Вот мне казалось, что я расслабился и получаю удовольствие от этой неразберихи… Ну там, я не знаю… в какой-то момент… Но на самом деле я все время держу себя в кулаке, чтоб, типа, не рассыпаться. Я будто хожу по кругу, залипаю в дурацких ситуациях. И чувствую — еще чуть-чуть и…

Пиво. Водка.

— Во пляшет, во пляшет! Ой, как красиво, бля! Поди, поди, поди сюда…

— И вообще… я тяготюсь… тягощусь, что меня таскают туда-сюда. Я попадаю в другие миры, они как будто реальны…

Семеныч удивлялся и таращил глаза. Саша тоже приоткрыл рот:

— Во дает! Другие миры…

Саша:

— О, о, по телеку армянскую музыку колупают! Ла-ла-ла…

— Слушай, если ребенок болеет — ты его, в натуре, не мучай докторами и таблетками… Все это естественно, организм должен сам. Естественный отбор! А из-за докторов выживают слабые, больные, к едрене фене, которые не должны…

Саша почему-то размазывал по лицу слезы.

Вадим:

— Что-то я припоминаю, рассказывали… Когда ты родился, тебя еле выходили… А теперь ты вроде как крутой…

Саша рассвирепел.

— А какого хрена ты сюда приперся? Приполз за помощью, а теперь во как?

— Я приперся?! За помощью? Да ты сам меня позвал!

Семеныч хлопал глазами.

Синяк у Вадима рассосался через неделю. Он сделал вывод, что, в общем и целом, взаимоотношения с людьми оказались доступнее, чем ему представлялось. Во всяком случае, события стали настолько необязательными, случайными, неуправляемыми, что было уже не страшно пробовать и ошибаться. Поэтому в выходные он отправился провести вечер в компании Серенького и Карася. Впервые они встречались вне офиса. Ели мексиканские стейки, шлялись по барам, знакомились с людьми. В одной забегаловке девушка танцевала на столике что-то вроде ламбады. Кто-то задрал ей юбку, и она оказалась без трусиков. Все умилились до слез.

Когда все вокруг стало медленным, пронзительным и прекрасным, Вадим сказал Толе: