Вадим - Светлана Сачкова

Забрели далеко; нашли пионерлагерь — заброшенный, поросший бурьяном, усыпанный прошлогодними листьями. Приземистые постройки пятидесятых годов: грязнобордовые и цвета кабачковой икры. Краска на них растрескалась и свисала причудливыми лоскутами.

Потом добрались до речки и сели на берегу; Илюшка взял длинную палку и побежал к воде. Берег был весь усеян раковинами от мидий: большинство из них были пустыми, и лишь отдельные — нераскрытыми, сгнившими.

— Это нутрии их наловили, — объяснил Лере Вадим. — Некоторые не сумели разгрызть.

Наигравшись с водой, Илюшка сел рядом и начал возиться в траве с жуками. В какой-то момент он внезапно застыл: смотрел в одну точку и, очевидно, отсутствовал. Где были его мысли? Что он там видел?

Лера прошептала, посмеиваясь:

— Моя бабка в таких случаях говорила: «Черт жопу показывает».

Илюшка сидел так довольно долго, пока Вадим не отвлек его:

— Посмотри, шмель!

Они встали и подошли к шмелю, копошащемуся в цветке. Лера погладила его мохнатую спину пальцем. При этом насекомое стало отталкивать палец какими-то средними лапами, не занятыми добычей провизии, с явно разгневанным видом: «Уйдите, отстаньте». Они засмеялись.

— Важный, — сказал Илюшка, — да, пап? Не оглянулся.

— У него голова не поворачивается, — пояснил Вадим. — Насекомые не умеют крутить головой. Наверное, ему очень вкусно. Я когда вкусное ем, меня тоже не оторвешь.

— А когда я была в пионерлагере, — начала рассказывать Лера, — у нас ребята шмелям вырывали жала и привязывали их на ниточку. И водили как бы на поводках.

— Как? — изумился Илюшка.

— А вот так. Идешь, держишь ниточку, а шмель рядом летит.

— Здорово! — Илюшка начал искать глазами шмеля.

— Не очень здорово, — строго сказал Вадим. — Они без жала не могут жить. И умирают быстро. Не жалко?

— А мне, — продолжила Лера, — мальчишки как-то раз дали шмеля без крыльев. Его звали Федя, и он жил у меня в коробочке. Я его выпускала в траву гулять, и он не убегал никогда. Только однажды мы с девчонками заигрались, я про него забыла и потом не нашла.

Обратно они пошли через лес. Лера с Илюшей собирали букет: незабудки, фиалки, «барашки», лютики.

— Ой, грибы! — вдруг воскликнула Лера и побежала разбрасывать листья.

— Что-то их покорежило…

— Просто это сморчки — вкусные необычайно.

Насобирали целый пакет — больше складывать было некуда.

Лидия Александровна ахнула:

— Вот молодцы, сколько грибов набрали! Да, Илюш? Они по всему лесу не водятся, вы не думайте… Можно весь день ходить и ни одного не найти… Только бывалые грибники знают места… А вы раз — и нашли! Значит, везунчики…

— Новичкам ведь всегда везет…

— Садитесь за стол, я щавелевый суп сварила. А грибы сейчас с луком зажарю — объедение будет…

Стол установили на воздухе, под деревьями. С яблонь в суп падали лепестки.

Когда Илюшку уложили спать на террасе и посадили Снежка охранять, Вадим и Лера уединились в мансарде. Через окно струились лучи, и пылинки медленно двигались в них, будто крошечные кораблики. Возможно, на них совершали плавание пылевые клещи. Дубовая кровать была застелена простыней в синий бутон. Далеко в углу сидел здоровенный паук и любопытно присматривался. Лера буквально трепетала у Вадима в руках, с трудом доверяя своему счастью. От нее пахло хлебом — сладкой булкой или ватрушкой. Секс, однако, оставил щемящее чувство чего-то невыраженного. Когда Вадим стал одеваться, у Леры было такое лицо, как будто она собиралась заплакать.

8

Придя в понедельник с работы, Вадим размышлял о котлете с гречкой. О салате из помидоров. О гороховом супе с копченостями. Тем не менее в квартире не ощущалось съедобных запахов. «Уже и готовить перестала?!» — возмущенно подумал он. Нет, неправильно — обреченно.

Медленно он поднялся наверх по лестнице, устроив из восхождения дурацкую игру: злорадно цеплялся за перила в самый последний момент, когда его балансирующее на одной ноге тело уже валилось назад. Он собрался заглянуть в детскую, просигналить короткое приветствие сыну. Заглянув, увидел на кровати жену. Маша сидела, аккуратно держа на коленях детское туловище, одетое в Илюшкину безрукавку. Илюшка приблизился к группе и с радостным бестолково-трехлетним взглядом протянул ребенку печенье. Маша доверительно сообщила:

— Видишь, у твоего братика совсем нету ручек. Его нужно кормить.

Лицо Илюшки тут же приобрело совершенно взрослое выражение; он стал сосредоточенно отламывать от печенья куски и класть мальчику в рот.

Увиденное непонятным образом превзошло предел выносимого. Вадим мгновенно ретировался и сел на диван далеко в гостиной. Смотрел прямо перед собой. Что же ты, Маша, наделала.

Он вспомнил, как недавно жена пересказывала кому-то статью из журнала. Суть была такова: когда иностранные семьи усыновляют российских детей из детдома, они стараются сразу устроить ребенку красивую жизнь с походами в цирк и миллионом игрушек. А в мозге ребенка возникают необратимые изменения. Мозг, привыкший годами видеть одно и то же окно, серую стену и ничего больше, не может переварить огромный объем информации, и клетки его умирают. Психологи предупреждают: усыновив такого ребенка, нужно огородить ему угол в комнате, спрятать игрушки и давать по одной, постепенно. Гулять выводить по чуть-чуть; галдящим родственникам не позволять оккупировать дом. Ребенок должен пройти через период длительной адаптации, привыкнуть на первоначальном этапе к двум или трем близким людям… Маша говорила об этом по телефону буквально несколько дней назад.

Так ничего путного и не подумав, Вадим направился в спальню переодеться. Проскользнул мимо детской, стараясь не слышать ни звука, оттуда происходящего. Принял душ, только чтобы подольше побыть одному.

А ему? Ему тоже нужна адаптация. Даже не предупредила, зараза… Это будет покруче любых приживалок и стюардесс.

Кстати, о стюардессе: следы ее пребывания из квартиры исчезли. Вадим обнаружил это при первом беглом осмотре. Комната, в которой обычно спала Марина, была пуста, С кровати снято белье.

На кухне Вадим сварил себе кофе. Издалека он увидел, как няня ввалилась в прихожую, притащив с собой инвалидное кресло. Она была крайне возбуждена. Качала головой, чертыхалась, прищелкивала языком. Няня явно не одобряла последних событий. С досадой швырнув ключи, она поволокла кресло наверх.

Вадим присел с чашкой за барную стойку. В появлении здесь этого мальчика ему показалась некая логика. Что-то должно было измениться, и Маша нашла, возможно, единственный способ. В оригинальности ей не откажешь. А в здравом уме?

Следовало, однако, признаться: она верно все рассчитала. Вадим не смог бы противиться. Такому ребенку противиться было нельзя. Отступление представлялось Вадиму совершенно безнравственным. Поэтому — ничего не поделаешь…

Он даже почувствовал облегчение. Все остальное значения теперь не имело, и можно было отбросить всю чушь и нелепость, от которой уже просто тошнило. Теперь будут двое детей. Маша, жена. Прежнего, конечно, не будет. Хотя… Кто его знает? Весь вопрос в том, как человека видишь. Стоит слегка изменить ракурс, и вот уже любая соринка падает на чашу весов…

Он поднялся и пошел наверх, в детскую.

С этого дня Маша стала разумной и мудрой. Тоже, наверное, отбросила чушь и нелепость. Кубинка была уволена. Вадим определил по косвенным признакам, что искушенная женщина уговаривала Машу ребенка вернуть. Она не учла: от такого поступка отговорить невозможно, поскольку он продиктован вовсе не здравым смыслом.

Они нашли новую няню: бывшего музработника из детсада с французским уклоном. Стали искать и вторую — Андрюше. Хлопотали насчет документов. Строили планы на будущее. Вели разговоры о Стивене Хоукинсе и новых компьютерах. О том, когда будет возможно что-нибудь сделать и для этого маленького человека.

— Дорогой, передай мне сумку, — сказала Маша.

Положила в нее яблоко и бутылку с водой. Они собирались в клинику. Маша произнесла вполголоса:

— Карты мне дали мухлеванные. По картам он вроде здоров, а нянька шепнула, что у него с сердцем проблемы. Надо проверить, чтоб быть спокойными…

Вадим выкатил кресло в прихожую:

— Ключи от джипа возьми… Придется заправиться — там почти нет бензина…

Где-то далеко Маша, ругаясь, искала ключи.

Вадим посмотрел в лицо своему новому сыну. Тот улыбался. Вадим отчего-то застеснялся себя и потупил взгляд.

— Попгощайся, Илюшенька, — прогундосила няня. Совершенный клон певицы Мирей Матье, с черным горшком на голове. Видимо, она всячески это сходство подчеркивала. И картавила тоже нарочно — во время интервью она разговаривала нормально. Нет, это безобразие… Няня помахала Илюшкиной ручкой и попыталась его увести.