Четыре года в Сибири - Теодор Крёгер

Из самой дальней дали, из самой глубокой глубины я снова медленно возвращался к себе и к действительности. Голоса вокруг меня постепенно становились понятными, окрестность ощутимее.

«Я остаюсь. Мне не придется ехать на Обские болота». Мысль медленно и лениво течет от головы в пустоту членов. Теперь я чувствую их. Они тяжелы как свинец и абсолютно неподвижны.

- Если он проснется, сразу пошлите часового ко мне. Он обрадуется добрым новостям. Вы мне обещаете?

- Охотно, господин капитан, я обещаю вам это!

- Если ему нужны будут деньги, сестра, тогда скажите об этом мне. Все, что я могу сделать для него, я с удовольствием сделаю. Я отдам самое последнее. Я его лучший друг!

- Большое спасибо, господин капитан.

Дверь тихо закрывается. Несколько слов звучат снаружи перед домом. Шаги удаляются.

Передо мной стоит сестра Красного Креста. Она улыбается.

- Как вы себя чувствуете, господин Крёгер?

- Спасибо, сестра, хорошо. Звучит еще несколько неуверенно, но, все же, я пытаюсь снова овладеть своим голосом. – Я благодарю вас, сестра Анна, что вы позаботились обо мне. Как у вас дела? С трудом я пытаюсь пожать ее руку.

- Наташу, вы тоже приехали? – Я подаю руку и полной женщине с белым фартуком.

Это наша петербургская повариха, которая служила моим родителям уже пятнадцать лет, младшая сестра моей кормилицы. Женщина хватает мою руку, падает на колени и беспрерывно плачет, не в силах овладеть собой.

- Барин! Боже!

В этих словах лежит весь ужас, который окружает меня.

- Петр! С затаенным дыханием и большими глазами в комнату вбегает Фаиме. Я протягиваю руку к девушке.

Она падает на кровать и покрывает мою руку поцелуями и слезами. – Мой дорогой! Петр! Ты! Ее голова падает мне на грудь. Она не может спокойно лежать, она беспорядочно двигается. Черные волосы становятся растрепанными. Она крепко обнимает меня, она дрожит, она лихорадочно возбуждена. Тут я кладу свою руку на ее голову, едва слышное стенание, и она стихает. Теперь она спокойно дышит на моей груди.

Когда она поднимает голову, я смотрю в худое личико. В ее глазах стоит ужас и нерешительная, полная надежды радость.

Когда я через несколько дней смог снова встать в первый раз, я подкрался к большому настенному зеркалу, принесенному сестрой и верной поварихой Наташей. Я не узнал себя. Лицо было похоже на череп, из которого два почти угасших глаза смотрели в пустоту. Я согнулся как старик, тело было только лишь каркасом. Растрепанная, неряшливая борода разрослась, и на висках увидел я первые седые волосы...

Опираясь на обеих женщин, я продолжал мою прогулку по квартире. Она полностью изменилась. Вокруг меня была культура крупного города в дикой местности.

Всемогущие деньги оплатили все, преодолев и здесь расстояния и преграды.

Лопатин, который приходил посещать меня, смотрел на все, как на волшебную страну. Он рассказывал в городке странные вещи. Он никогда еще не видел так много костюмов, белья и ботинок как у немца. Все шкафы полны этим. Немец якобы даже спал в костюме. (Он имел в виду мою пижаму). Но самым удивительным предметом была безопасная бритва. Она была такой же маленькой, как его большой палец, и имела множество маленьких зубчиков. Богатство было просто неописуемым, так как сестра при распаковке вещей, чему он по своим обязанностям должен был помешать, дала ему на чай целых пять рублей.

Едва часовой узнал о моих «первых шагах», как прибыл Иван Иванович. Я никогда еще не видел этого человека в таком радостном настроении.

- Ах, ах, наконец, ну, мой дорогой! Давайте теперь обращаться друг к другу на «ты», ты действительно глубоко запал мне в сердце, собственно, уже очень давно, но ты... ну если уже, мой дорогой, ты снова здоров, слава Богу. Я в Омске сделал для тебя все, что мог. Ты остаешься в Никитино, навсегда, не бойся, теперь никто не обидит тебя. Я тоже остаюсь здесь навсегда. Мое предложение построить школу, было сразу принято. Меня хвалило все начальство. Я получаю существенное повышение жалования. Я также получу орден. Подумай только, да еще какой! Я уже посмотрел его, так, очень бегло, ты знаешь. Он блестит, я тебе скажу, чудесно. Я обязан этим только тебе, мой дорогой! Он потом поцеловал меня в щеку по русскому обычаю и обнял меня. – Теперь мы оба станем лучшими друзьями, наилучшими, которые только могут быть. Он улыбался во все лицо и был полон необузданной радости. – И здесь, – он опустил руку в сумку и сделал хитрое, таинственное лицо, – у тебя есть мой маленький подарок. Появилась бутылка с французским коньяком, которую, естественно, сразу откупорили. Мы пили на брудершафт. Один бросал другому по очереди бранное слово, это был такой обычай в России, мы смеялись, и он снова целовал меня в обе щеки.

- Еще большая, почти невероятная радость, мой дорогой: Игнатьева осудили. Твой хозяин, эта скотина, так выступал за тебя, что Игнатьев уже арестован и отправлен в тюрьму. Теперь суд в Омске ожидает твоих показаний. Я бы этого сукина сына...

- Позвольте мне самому все рассказать барину! Этими словами мой хозяин прервал капитана и подошел со своей женой ко мне.

- Позвольте мне сначала пожелать барину действительно хорошего здоровья и потом..., – он преподнес мне огромный ржаной хлеб с маленьким, деревянным сосудом с солью и медной монеткой на нем, – ... я желаю вам счастья в новой квартире. Все тут теперь так прекрасно, мы еще ничего подобного нигде не видели. Значит, вот так изящно живут в Петербурге? Теперь вам больше не придется сидеть на сундуках.

Мы засмеялись и выпили стаканчик коньяка с моими хозяевами. Затем он рассказал мне, что произошло с Игнатьевым.

Когда я лежал без сознания в постели, Игнатьев постоянно хотел войти ко мне. Однако, Фаиме не пускала его ко мне и защищала меня как кошка своих котят. Писарь бушевал от ярости и вступил с моим хозяином в спор. Слово за слово, и не подбеги вовремя Лопатин, старик удушил бы Игнатьева. Жалоба на подлеца, с высказываниями других людей, была отправлена в Омск. Дрожащий Игнатьев ползал на коленях, когда пришел ответный запрос. Мой хозяин был непреклонен, и по его побуждения Иван Иванович очень подробно ответил на запрос. Капитан вернулся из своей поездки в Омск и благодаря своим предложениям пользовался теперь расположением у начальства. Тут он получил благоприятный случай избавиться от чертова писаря. Были заслушаны свидетели и чиновники, они подтвердили произвол писаря, утайку телеграмм для меня из Петербурга и Омска и еще многое другое. Решающим был тот факт, что Игнатьев позволил себе получить от меня в подарок деньги. Он был арестован и отправлен в Омск. Мой допрос отсрочивался из-за моей болезни.