Великолепные Эмберсоны - Бут Таркингтон

— Мама…

Она отпустила его и сделала шаг назад.

— Секундочку, солнышко. Сначала прочитай это. Всё еще можно исправить. — Она вложила ему в ладонь письмо и, пока он читал длинное послание, медленно отошла в другой угол комнаты, где встала спиной к нему и не поднимала головы, пока он не закончил.

Листки были исписаны почерком Юджина.

Милая Изабель, это письмо принесет тебе Джордж Эмберсон. Он ждет, пока я пишу. Мы с ним успели всё обговорить, и он, прежде чем отдать послание, расскажет, что случилось. Конечно, я в глубоком замешательстве и еще не собрался с мыслями, чтобы дать всему верную оценку, однако уверен, что то, что произошло сегодня, не должно было застать меня врасплох, я должен был почувствовать, что оно случится, ведь я давно понимал, что юный Джордж относится ко мне всё хуже и хуже. У меня никак не получалось завоевать его дружбу, он всегда был настороже — что-то его вечно беспокоило, возможно, поэтому я вел себя при нем неловко и скованно. Думаю, он с самого начала понял, что я к тебе неравнодушен, и это, естественно, ему не понравилось. Должно быть, он ощущал мой интерес в тебе даже тогда, когда я тщательно — по крайней мере, мне так казалось — скрывал его даже от тебя. И, наверное, он боялся, что и ты слишком много думаешь обо мне, даже когда никаких чувств не было и ты считала меня своим старым другом. Также я отдаю себе отчет в том, как в его возрасте раздражают сплетни. Милая Изабель, я, пусть и не слишком внятно, пытаюсь сказать, что нас с тобой эти нелепые слухи совершенно не трогают. Вчера мне показалось, что пришло время просить твоей руки, ты же сама как-то согласилась, что "однажды оно придет". Ну, мы-то с тобой знаем, кем мы были и кто мы есть, и относимся к сплетням, как к мяуканью драных кошек! И не стоит позволять таким вещам вставать на пути к тому, что нам осталось после всех несчастий и ошибок. Но сейчас перед нами не клевета и не наши собственные страхи, которых у нас как раз и нет, но страх другого человека — твоего сына. И, милая ты моя, самая прекрасная женщина в мире, я знаю, что он для тебя, и это меня пугает! Попытаюсь объяснить: вряд ли он поменяется, в двадцать один или в двадцать два года так много всего кажется вечным, неизменным и ужасным, это в сорок смотришь на такие вещи как на быстро исчезающие зловонные испарения. Но сорокалетний ни за что не сможет объяснить это двадцатилетнему, в том-то и беда! Понимание придет только с годами. Вот мы и добрались до главного: хочешь ли ты жить своей жизнью или жизнью Джорджа? Я осмелюсь зайти дальше, потому что в этой ситуации опасно не быть искренним. Джордж будет действовать, только если твое бесконечное обожание, твои бесчисленные жертвы — ежедневные мелкие и не видимые с первого взгляда уступки с самого дня его рождения — будут побуждать его к действию. Милая, мое сердце обливается кровью, но сейчас главный твой враг это твое собственное бескорыстное и самозабвенное материнство. Я помню, как однажды сказал, что ты видишь и любишь в сыне ангела, хотя, по-моему, это справедливо по отношению ко всем матерям. Но ослепленная любовью мать часто не замечает, что вокруг сына витает не одна лишь ангельская благодать, но и мятежный дух. Мне действительно страшно за тебя, страшно за нас обоих, когда я думаю, насколько этот дух ожесточился против нас, несмотря на всю твою любовь к ангелу, и как твоя нежная душа склоняется перед его волей. Хватит ли тебе сил, Изабель? Сможешь ли ты бороться? Я не сомневаюсь, если силы найдутся, ты быстро поймешь, что всё преодолимо. Ты должна быть счастлива и скоро будешь. Тебе всего-то и надо написать мне пару слов — ведь я не могу прийти в ваш дом — и сообщить, где ты со мной встретишься. Мы вернемся через месяц, а ангел в твоем сыне поможет ему понять тебя, я обещаю тебе это. Всё хорошее в нем проснется, когда ты победишь непокорного духа — а он должен быть побежден!

Твой брат, мой хороший друг, терпеливо ждет, не буду его задерживать, я и так, боюсь, перестарался. Но, милая, разве ты не станешь сильнее — для этого требуется только немного мужества! Не ломай мою жизнь во второй раз, сейчас я не заслужил этого.

Юджин

Закончив читать, Джордж отшвырнул письмо: один листок опустился на кровать, другие упали на пол, — но Изабель подошла и, встав на колени, принялась собирать их.

— Дочитал, милый?

Бледное лицо Джорджа вспыхнуло от ярости:

— Дочитал.

— Всё целиком? — тихо спросила она, выпрямляясь.

— Конечно!

Она не поднимала глаз, а смотрела на письмо в руках, судорожно складывая листы в правильном порядке. На губах дрожала улыбка, Изабель нервничала и смущалась.

— Я… я хотела сказать, Джордж, — заикалась она, — я думала, если… если однажды это произойдет… то есть если ты поменяешь свое отношение, мы с Юджином… то есть если нам покажется разумным… боюсь, тебе всё видится несколько странным… из-за Люси, то есть… она же станет твоей сводной сестрой. Конечно, это всего лишь формальность, и если вдруг вы захотите… — Она запиналась, а взгляд Джорджа становился всё тяжелее и жарче, наконец он перебил ее:

— Я уже оставил всякие мысли насчет Люси. Естественно, я бы не стал поступать с ее отцом так, как намеренно поступил, я бы такого не сделал, если б думал, что его дочь когда-нибудь со мной заговорит. — Изабель сочувствующе вскрикнула, но он не дал ей и слова сказать. — Не думай, что я иду на какие-то жертвы, — отрезал он, — хотя если бы дело касалось семейной чести, то я, ни на секунду не задумываясь, пошел бы и на это. Она мне нравилась, даже очень нравилась, но она сумела показать, что ни во что меня не ставит! Она уехала прямо в разгар наших… недомолвок, даже не предупредила, что уезжает, не написала ни строчки, а когда вернулась, заявила всем, что великолепно провела время! С меня хватит. Я не позволяю так поступать с собой, даже если это один-единственный случай! По правде говоря, мы слишком разные, и мы поняли это перед самым ее отъездом. Мы бы никогда не были счастливы, с этим ее высокомерием и придирками ко мне — приятного было мало! Надо сказать, я в ней разочаровался. Не думаю, что у нее очень глубокая натура и…

Изабель мягко положила руку ему на рукав.

— Джорджи, это всего лишь ссора: все молодые люди ссорятся, пока не притрутся, и не позволяй…

— Оставь это! — с горечью произнес он и отодвинулся. — Всё не так. Люси для меня больше не существует, и я не собираюсь ничего обсуждать. Решение окончательно. Поняла?

— Но, милый…

— Хватит. Давай лучше поговорим о письме ее отца.

— Да, милый, я поэтому и…

— Я в жизни не держал в руках настолько оскорбительной писанины!

Изабель невольно вздрогнула и отступила.

— Но, милый, я думала…

— Вообще не понимаю, зачем ты мне это дала! — орал он. — Как тебе в голову пришло явиться с этим?

— Твой дядя решил, что это неплохая мысль. Подумал, так будет проще, он сам предложил это Юджину, и Юджин согласился. Они подумали…

— О да! — едко воскликнул Джордж. — Теперь я вынужден выслушивать, что они там подумали!

— Они подумали, что так честнее.

Джордж перевел дыхание.

— Сама-то как считаешь, мать?

— Мне тоже показалось, что так проще и честнее и они правы.

— Отлично! Давай сойдемся на том, что это было просто и честно. Но что ты думаешь о письме?

Она посмотрела вдаль и нерешительно сказала:

— Я… конечно, я не могу согласиться с тем, как он говорит о тебе, милый… ну кроме того, что ты ангел! Кое с чем другим я тоже не согласна. Ты никогда не был эгоистом, никто не знает этого лучше матери. Когда Фанни осталась с пустыми карманами, ты сразу проявил щедрость, отказавшись от того, что тебе причиталось, и…

— Ты сама видишь, что он обо мне думает, — перебил Джордж. — Неужели тебе не кажется, что этот человек предложил показать твоему сыну по-настоящему оскорбительное письмо?

— Нет же! — воскликнула она. — Сам видишь, он старается быть честным, к тому же это не он попросил меня отдать тебе письмо. Это был брат Джордж, который…

— Мы сейчас не об этом! Вот ты говоришь, он старается быть честным, но понимает ли он, что я просто исполняю свой сыновний долг? Что я поступаю так, как поступил бы папа, будь он жив? Что я делаю то, что он наверняка попросил бы меня сделать, если б его голос мог звучать из-под земли? Неужели ты полагаешь, что этот человек действительно берет в расчет то, что я защищаю свою мать? — Джордж говорил всё громче, яростно наступая на растерявшуюся женщину, а она только ниже склоняла голову. — Он пишет о моем духе, как его следует сломить, да, он просит мою мать совершить для него этот приятный пустячок! Зачем? Зачем ему потребовалось, чтобы меня "победила" моя мать? Всё из-за того, что я пытаюсь сохранить ее доброе имя! Из-за него имя моей мамы треплют на всех перекрестках этого городишка, я и шагу не могу ступить, не узнав, что каждый встречный думает обо мне и моей семье, и вот теперь он хочет жениться, чтобы все сплетники сказали: "Вот оно! Что я говорил? Тут-то всё и всплывает!" От этого не убежать, именно так они и заявят, а этот человек делает вид, что ты ему дорога, и всё равно просит твоей руки, давая им повод считать, что они правы. Вот он пишет, что вам плевать на слухи, но мне-то виднее! Может, ему и плевать — вот такой он человек, — но как раз тебе не всё равно. Не родился на свет тот Эмберсон, который позволит валять в грязи его имя! Это самая благородная фамилия в городе, и она останется таковой. Я скажу тебе, что у меня на душе, — Моргану такого не понять — я всеми фибрами своей души стремлюсь защитить наше имя, я буду бороться за него до последнего вздоха, если ему будет что-то угрожать, а ему угрожают — через мою мать! — Он отвернулся от Изабель и начал метаться по комнате, размахивая руками в буре эмоций. — Ни за что не поверю, что тебе плевать на такое кощунство! Да, да, это именно кощунство! Когда он говорит о твоей беззаветной любви ко мне, он прав: ты всегда была замечательной матерью. Но он-то каков! Разве это не эгоистично просить тебя бросить твое доброе имя на потеху сплетникам? А он просит об этом, просит перестать быть моей мамой! Думаешь, я правда поверю, что он тебе настолько дорог? Да ни за что! Ты моя мать — и ты Эмберсон, значит, у тебя есть гордость! Ты выше человека, способного написать такое вот письмо! — Он замолчал, заглянул ей в глаза и заговорил спокойнее: — И что же ты будешь делать со всем этим, мама?