Арабская поэзия средних веков - Аль-Мухальхиль

* * *

Пока тебя не знал, не знал, что иглыПроизрастают на любовном ложе.

Я шел на гибель, пристрастившись к сердцу,Которое, хоть бьется, с камнем схоже.

Я сердце упрекал свое, но слышу:«На рок пеняй, не на меня!» Дороже

Ты мне всех женщин, — нудно с теми, скучно.Лишь на тебя смотрю я в сладкой дрожи.

Да, я влюблен! Кто юным обезумел,И в старости безумцем будет тоже.

* * *

В сердце давнишнюю страсть оживили остатки жилья,С ветром пустынным они и с пылающим солнцем друзья.

Северный ветер здесь выл, засыхала степная трава,Яростной бури порыв вырывал из песков дерева.

Здесь на пороге она говорила соседке тогда:«С Омаром что-то стряслось. Неужели случилась беда?

И почему он со мной избегает обычных бесед?Я обратилась к нему, он же брови нахмурил в ответ.

Иль он желаньем томим? — Я желанья его утолю.Иль терпелив напоказ, — горделивца я, значит, люблю?

Иль доползли до пего нарекания, полные лжи?Хочет ли бросить менж А быть может, и бросил — скажи!

Или в невзгоде моей виновата завистника речь? —Чтобы в могилу ему, ненавистнику злобному, лечь!

Что с ним, сестрица, стряслось, разузнать я скорее должнаТак мне и отдых не впрок, и прохлада в тени не нужна.

Знаю, недолго мне жить, умертвит меня первая страсть,Но от любви и ему не придется ли мертвым упасть?

Если, сестрица, при мне назовут его имя подчас,То наступившая ночь не смыкает мне дремою глаз».

Ей, изнемогшей от страсти, соседка желала добра,Медлить не стала с ответом, поспешно сказала: «Сестра,

Если я буду жива, неожиданно вдруг не умру,Значит, увижу сама — к твоему подойдет он шатру.

Если ж не явится он, то паломницей в путь соберись,К черному камню рукой, вкруг него обходя, прикоснись.

Если ж в Каабе, в толпе, ты увидишь его самого,—Чтобы желанье разжечь в неустойчивом сердце его,

Ткань от лица отведи, под которою скрыта краса,Чтоб показалось ему, что лупа поднялась в небеса.

Ты улыбнись, покажи своих белых жемчужинок строй,Свежих девических губ ты прохладу ему приоткрой.

Пусть он подумает: «Значит, глаза меня ввергли в беду,Так захотела судьба, и на смерть я как смертник иду».

Только смотреть на него ты подолгу пока воздержись,Будто застенчива ты, и гляди себе под ноги, вниз».

Доброй соседки слова отзвучали в потемках едва,Как услыхал я ответ, и запали мне в душу слова:

«Он, говорят, из таких, что, у женщины взявши свое,Он не нуждается в ней, — вероломец бросает ее».

Тут я воскликнул: «Тебя полюбил я навек и сполна,В сердце на месте твоем не бывала досель ни одна!

Так одари же того, кто не лгал ни в словах, ни в делах,—Неблагодарность же пусть покарает позором Аллах!»

* * *

Сердцем чуешь ли ты, что подходит пора разлучиться?Кто разлуку знавал, осторожности мог научиться.

Но неверен успех, если даже идешь осторожно,А захочет судьба — и безумному выгадать можно.

Был я брошен друзьями; покинутый, вспомнил былое,Превращает нам память здоровое сердце в больное.

Я любимую вспомнил, подобие легких газелей,Ту, чьи очи как ночь, заклинаний сильнее и зелий.

Как проснулись в шатрах, на двугорбых вьюки возложилиИ ее увезли — словно голову мне размозжили.

Слезы лить запрещал я глазам, по в ответ на угрозыЛишь обильней струились из глаз опечаленных слезы.

С нею близко сойтись было горькой моей неудачей,От родни ее вовсе погиб я в тот полдень горячий.

О Аллах, допусти, чтобы им кочевать недалече,Чтобы знал я о ней, чтоб надеяться мог я на встречи.

Умер я, лишь исчезла вдали ее шея газелья,Напоенные амброй жемчужные три ожерелья.

Я сказал: «Уходи, уходи, караван расставанья,Оскорбленный, вослед повлекусь я дорогой страданья.

Та любовь, что навечной зовется у смертных, — мгновенна,А моя, не старея, пылает в груди неизменно».

Ей сказали: «Клянемся, — следим уже более года,—Он — дурной человек, такова же и вся их порода».

А она двум подругам, ко мне подошедшим случайно,Говорит: «Надо мной он смеется и явно и тайно.

Я боюсь, — говорит, — он изменником будет, наверно,Не умеет отдаривать, речь он ведет лицемерно».

Я сказал: «Сердце жизни! Не верь негодяям заклятым.Кабой ныне клянусь, как клянется сраженный булатом.

Я же страстью сражен, за тобой волочусь я по следу;Не встречая тебя, до могилы я скоро доеду.

Я оправдан уж тем, что тебя домогаться не смею.Как тебе изменю? Госпожа ты над страстью моею.

Об измене твердит лишь безумца язык суесловный.Как тебе изменить, предо мною ни в чем не виновной?

Как же мне изменить? Ведь еще не решенное дело,Продолжать ли терпеть иль опомниться время приспело?»

И сказала она: «Коль любить, то тебя одного лишь!Встречи жди — и еще веселиться ты сердцу дозволишь».

Я ответил: «Коль правда, что любишь, любви в оправданьеМне под Анзар-горой ты сегодня назначишь свиданье!»

«Так да будет!» — сказала и, чуть отстранив покрывало,Пальцев кончики мне и сверкающий глаз показала.

Содрогнулась душа, и я понял: от мук ожиданьяЯ скончаюсь сегодня же, если не будет свиданья.

* * *

…Оказавшись пустым, обо всем ли жилье рассказало?Или скромный шатер оказался скупым на слова?

Я же стал вспоминать, как я сам веселился, бывало,Ведь у тех, кто горюет, лишь память одна не мертва.

Как бывало когда-то волненье счастливое сладко,Как любимых плащом укрывал я не раз от дождя!

Из шатра среди ночи к влюбленному вышли украдкойДве газели, к нему газеленка с собой приведя

С длинной, гибкою шеей, моложе, чем обе газели,С черной ночью в очах, с ожерельями из жемчугов.

Оглядевшись кругом, за шатрами волшебницы сели,Где потверже земля, где доносится запах лугов.

И была черноглазая, словно луна в полнолунье,И юна и прекрасна, походкою плавною шла.

«Жизнь отдам за тебя!» — говорила другая колдуньяИ просилась под плащ, — чужеиин бы не сглазил со зла.

И сказали все три: «Эту ночь заклинаем заклятьем:Эта ночь — заклинаем — да будет, как годы, длинна!

Все, чтоб нам не мешать, пусть к обычным вернутся занятьям,Над весельем бессонным всю ночь да сияет луна!»

Не приметили гостьи, что звезды бледнеть уже сталиИ что проблеск зари у земного алел рубежа.

Встали гостьи мои, и следы на песке заметалиШелком длинных одежд, — не поймали бы их сторожа.

Удаляясь, шептали: «Когда бы подобные ночиЧаще нам позволяли на воле пожить до зари!

Не желали бы мы, чтобы делались ночи короче,—Так бы сели в кружок — и сиди, говори до зари!»

* * *

Ей кто-то сказал, что теперь человек я женатый, —Она на меня затаила неистовый гнев.

Сказала сестре, а потом и соседке сказала:«Пусть в жены берет хоть десяток достойнейших дев!»

Потом обратилась к подругам, толпившимся рядом,Заветное чувство в отчаянье скрыть не сумев:

«Что с сердцем моим? Трепещет, как будто чужое;Я никну, слабею, могилы мне видится зев.

О страшная весть! Как будто в груди разгорелсяКостер, — и в золу обратит он меня, отгорев».

* * *