Моя бульварная жизнь - Ольга Белан

— Лора, я видела эту юбку на вашей с Тонино свадебной фотографии. Или я ошибаюсь?

— Не ошибаешься. Эту юбку мне подарил друг нашей семьи Рустам Хамдамов. Я берегу ее как зеницу ока, она мой талисман. Ведь Рустам сам придумал этот рисунок! Удивительно талантливый, гениальный человек! Тонино обожает его, — Лора опять схватила меня за руку и потащила к очередной картине:

— Вот его работа. И вот эта. Прекрасно, правда?

Слово «прекрасно» лишь в малой степени могло передать то, что она мне показала. Я, раскрыв рот, застыла в изумлении. Я ничего не знала про Рустама Хамдамова! Слышала, конечно, это имя — в связи с тем, что когда-то он пытался снять фильм «Анна Карамазофф», но ему не повезло то ли с финансированием, то ли с прокатом. По своей «вичевской» многолетней привычке я знала кое-что и про его личную жизнь — у него был головокружительный роман с красавицей Еленой Соловей, но та, в отличие от своих романтических героинь, в жизни оказалась человеком прагматичным и предпочла неземной любви вполне земные радости и заботы. И осудить ее не поднимается рука!

Лора пригорюнилась:

— Ты знаешь, Рустам — патологически невезучий человек. Это, конечно, идет от характера, от его замкнутости, нелюдимости, затворничества. Он безумно талантлив, за что бы ни брался — будь это картины или кино — все у него получается гениально, но… на родине его никто не знает. Художник при жизни должен заботиться о том, чтобы его наследие достойно сохранилось!

Эту фразу я потом часто вспоминала — она показалась мне ключевой к творческой жизни самого Тонино Гуэрра. Как человек не только всесторонне одаренный, но и умный, он понимал: чтобы после смерти его творчеством распорядились так, как бы он этого хотел, он сам — и никто другой — должен об этом побеспокоиться еще при жизни. Поэтому Тонино создал свой музей в этом самом городке Пентобилли, и в нем — галерею своих работ, и сад со своими скульптурами, и свой дом, уже сейчас похожий на музей, — столько уникальных произведений искусства в нем хранится.

Так же он ведет себя с журналистами — несмотря на кажущуюся спонтанность и эмоциональность, каждое слово в его интервью четко выверено и продумано с точки зрения того, как его воспримут потомки. Я не знаю, хорошо это или плохо, но думаю, жизнь Тонино была гораздо более насыщена, более конфликтна и многогранна, чем покажется тем, кто потом будет изучать творчество великого итальянца.

Мы говорили с ним через переводчика, — эту роль уже 30 лет исполняет его жена Лора. Тонино четко отвечал на мои вопросы, он сразу понял, из какой я газеты и что мне от него надо — рассказывал о любви, о том, как ее понимает. Но если мне удавалось вставить вопрос о Феллини или Тарковском — двух великих режиссерах, которые шли по жизни рядом с ним, он остроумно уходил от ответа.

— У художника должна быть муза, — ответил он мне на вопрос о личной жизни Андрея Арсеньевича. — И должна быть жена, которая подаст ему тапки и сварит обед. И не всегда эти две фигуры совпадают.

Мы проговорили долго — гораздо дольше оговоренного маэстро времени. Мне даже показалось, что ему жалко с нами расставаться. Он несколько раз пригласил нас приезжать «на подольше» — остановиться можно в отреставрированной им церквушке недалеко от дома.

— Именно тут жил Тарковский, когда приехал в Италию и у него еще и не было своего жилья.

— А его жена Лариса тоже здесь останавливалась? — пыталась подъехать я с другой стороны.

— Нет, ее здесь не было, — зашептала мне на ухо Лора. Потом добавила: — Знаешь, Тонино ведь ее не очень жаловал. Она была… мм-м — Лора подыскивала слово, — ну такая хабалистая, как это русские говорят.

— А как же тапочки? И обед? — не унималась я.

Но Лора отвлеклась: подошел Баба, старый сенбернар, который все время терся о ноги хозяйки.

Уже темнело, солнце медленно падало куда-то за гору… Пора уезжать. Тонино устал — только помахал нам рукой из своего глубокого кресла. А Лора с Бабой пошли провожать.

А в машине моя притихшая подруга Лариска вдруг призналась:

— Знаешь, что он мне сказал, когда мы после интервью пошли осматривать дом?

Она улыбнулась и стала похожа на ботичеллевскую Венеру.

— Он сказал, что все время хотел меня поцеловать. И эта мысль мешала ему серьезно отвечать на твои вопросы.

Я же говорила, что жизнь Тонино гораздо насыщеннее, чем кажется на первый взгляд!

Чистая арифметика

В редакции газеты «Вич-инфо» работали 17 человек — включая двух архивариусов-библиотекарей. 20 сотрудников насчитывала служба Главного Художника — включая корректуру, бильдредакторов, сканерщиков и пр. Всего — 37 человек. А вот в издательском доме «В-И», согласно списку, более 600! Пока у нас выходили многочисленные газеты, включая мой родной «Декамерон», я даже не задавалась вопросом — кто эти 600? Ну, пусть 500 — минус сто, работающих в разных наших изданиях. Издательство по-прежнему казалось мне богатым и неиссякаемым, как Тихий океан.

Я никогда не ходила на корпоративные новогодние вечерки. Когда в одном, как правило, тесном месте собираются несколько сотен человек — ни выпить, ни закусить, ни поговорить не удается. От своих сотрудников я слышала далеко не лестные отзывы об этих мероприятиях — тесно, скучно и голодно. Причем средства затрачивались на это немалые.

И даже в кризис — когда уже задерживались зарплаты, сокращались оклады, и было понятно, что без серьезных потерь не обойтись, — вечеринку все равно не отменили. Упрямство, с которым Хозяин тратил деньги на это бессмысленное мероприятие, было мне непонятно. За 12 лет я не посетила ни один корпоратив — о чем вот именно сейчас жалею, могла бы живописать это событие. Тогда бы я, может, могла бы понять, кто эти многочисленные гости, которые вели себя вполне как хозяева, — ну они и были хозяевами, раз здесь работали. Вот только где? Кем? Мои ребята тоже недоумевали: чем эти люди занимаются в издательском доме?

Весной Костылин стал посещать меня со странной песней — тиражи малых изданий стремительно падают, они уже не окупают себя. Самое плачевное состояние — у глянцевого журнала, которым руководили Ясная и Недобежкин. Затраты на него уже зашкаливали за пару миллионов долларов, а тираж не только не подрастал, но, как выражался тот же Костылин, имел тенденцию к сокращению. Я знала об особом отношении Костылина к Ясной: с первого номера журнала Юлечка ясно дала понять рекламному отделу, что собирается создать отдельную собственную службу и допускать к финансовым делам журнала Костылина совсем не собирается. Он рвал и метал, негодовал и буйствовал, но перечить Ясной, конечно, не мог.