Круги по воде - Аркадий Адамов

Он прошёлся по кабинету, заложив руки за спину, потом остановился перед Игорем и добавил:

— Хочу поприсутствовать на сегодняшнем допросе. Не возражаете?

— Пожалуйста, — сдержанно ответил Игорь.

«Коршунов велел или сам инициативу проявляет? — подумал он и тут же решил: — Сам. Дело-то совсем по-новому оборачивается».

А вскоре пришёл Ревенко.

Он шумно распахнул дверь, поздоровался громко, уверенно, почти весело:

— Привет, Игорь Васильевич, привет! А, и вы тут? — повернулся он к сидевшему в стороне, на диване, Раскатову. — Давненько, Викентий Петрович, не виделись. Давненько. Печень-то как, поутихла? Позволяет? — и он, лукаво улыбнувшись, щёлкнул себя по горлу.

Раскатов сухо буркнул в ответ:

— Все бы так было в порядке, как моя печень.

Ревенко повернулся к Игорю.

Вся его короткая, полная фигура с обрисовывавшимся под белой сорочкой животом и небрежно завязанным галстуком на складчатой, ветчинно-розовой шее выражала самоуверенность и безмятежное спокойствие. Широкое, розовое от загара лицо с набрякшими мешочками под глазами улыбалось открыто и дружелюбно.

— Итак, я к вашим услугам, — сказал он, усаживаясь и кладя на короткие колени свой солидный, с двумя застёжками портфель. — Чем могу быть полезен?

— Сейчас все узнаете, — спокойно ответил Игорь, вынимая бланки допроса, — заполним сначала общую часть.

— Допрос по всей форме, — усмехнулся Ревенко и пригладил свои вьющиеся светлые волосы. — Как положено.

— Ну что ж. Раз положено…

Он быстро ответил на вопросы, и Игорь протянул ему бланк.

— Тут вам следует расписаться.

— А что это такое? — с интересом спросил Ревенко.

— Предупреждение. За дачу ложных показаний, вот видите, тут предусмотрена санкция.

— Чепуха какая! Ну, пожалуйста.

Ревенко размашисто подписался.

Он по-прежнему был спокоен и самоуверен, только весь как-то незаметно подобрался, и глаза налились холодом.

— Что дальше? — спросил он, откидываясь на спинку стула.

— Дальше будем разбираться, Владимир Яковлевич. Но прежде всего скажите: как вы относились к Лучи-нину?

— Я? Самым лучшим образом. Я и сейчас утверждаю, что это был, бесспорно, талантливый инженер и организатор. Хотя с людьми он не всегда умел ладить. Приходилось сглаживать.

— Прекрасно. Так я и запишу. Ну, а изобретение его? Вы признаете за ним это изобретение?

— Как вам сказать? Тут я не очень компетентен, признаться, — пожал плечами Ревенко. — Говорят, он его заимствовал.

— А ваше мнение?

— Чего не знаю, дорогой мой, того не знаю.

— Бывает. Я так и запишу. Теперь насчёт перестройки вашего завода. Вы в ней участвовали, не так ли?

— Да, конечно.

— По каким чертежам она шла?

— По каким? Да по тем самым, которые были потом обнаружены на Барановском комбинате.

— Вы уверены, Владимир Яковлевич?

— Ещё бы! Но почему вы меня об этом спрашиваете?

— А потому, что вы, перестраивая завод, временами, оказывается, сильно отступали от проекта. Почему так?

— Ну, знаете, — на сосредоточенном лице Ревенко мелькнула снисходительная улыбка. — По ходу дела всегда приходится вносить коррективы. Без этого не бывает.

— Но почему гак много? Даже в компоновку и количество оборудования, в его конструкцию, в технологическую схему, наконец.

— А об этом уж спросите проектировщиков.

— Спросил. Они, кстати, вместе с вами участвовали в перестройке завода.

— Надеюсь, они вам объяснили?

— Да, объяснили, что эти чертежи изготовлялись уже после перестройки.

— Вот тебе раз! А как же, по-вашему, мы тогда перестраивали завод? — рассмеялся Ревенко. На круглом его лице не было заметно ни растерянности, ни досады.

«Нервы у него что надо», — подумал Игорь и пояснил:

— Говорят, что перестраивали по эскизам. Вы этого не заметили?

— Нет, не заметил.

— Странно, — покачал головой Игорь. — Вы не находите? Ведь все, кроме вас, это заметили.

— А мне странно другое.

— Что именно?

— Ваш тон, — строго сказал Ревенко. — Вы меня как будто в чем-то уличаете.

— Дело не в тоне, а в фактах. Вы ими недовольны? А меня они удивляют. Вы же умный человек, Владимир Яковлевич. Смотрите, что получается. Ваш завод перестроен со значительными отступлениями от проекта. Так?

— Так. Что из этого?

— А Барановский комбинат построил свой цех в точности по этому проекту. Вот справка. Что это может означать? Любой человек вам скажет: это означает, что данные чертежи предназначены для Барановского комбината. Тогда где же чертежи, где проект, по которому перестраивался ваш завод? Может быть, их уничтожили? Или потеряли?

— Глупости!

— Совершенно с вами согласен. Остаётся предположить одно: их просто не было. Были эскизы.

— И это было бы грубейшим нарушением! — воскликнул Ревенко, вцепившись побелевшими пальцами в свой портфель.

«Э, милый, ты начинаешь срываться, — усмехнулся про себя Игорь. — Даже твои нервы, кажется, не выдерживают». И спокойно заметил:

— Конечно, нарушение. Но автор проекта Лучинин сам руководил перестройкой. Все очень спешили. Так что наличие эскизов можно если не оправдать, то объяснить.

— Ваша обязанность не объяснять, а выслушивать объяснения!

— Я именно так и сделал. И именно так все мне и объяснили, кроме вас. Вы объясняете очень странно.

— Вся рота шагает не в ногу, один он в ногу, — пробасил со своего дивана Раскатов.

— А вы!.. — обернулся к нему Ревенко. — Вы!.. — и вдруг спокойно и иронически закончил: — Вы ведь были, кажется, другого мнения, Викентий Петрович. Неужели так быстро поменяли?

— Не быстро, — пробурчал Раскатов. — Совсем не быстро. А надо было бы.

— Минутку, Владимир Яковлевич, — вмешался Игорь. — Я записываю ваше объяснение. Итак, завод перестраивался по чертежам, по которым потом был построен цех на Барановском комбинате. При этом вы внесли в проект большие изменения, иногда даже ухудшая его тем самым.

— Позвольте! Почему же ухудшая?

— Качество продукции у вас несколько хуже. А производительность меньше. Вот справка главного инженера комбината.

— Ну, знаете! Мы строили первыми.

— Конечно. Итак, я вас правильно понял?

— Да, — резко ответил Ревенко. — И компетентная комиссия из министерства…

— Вот теперь перейдём к этой комиссии, — перебил его Игорь. — Вы давно знакомы с её председателем?

— Я?.. Сравнительно давно.

— Вы, кажется, учились вместе?

Ревенко усмехнулся, демонстрируя удивительное самообладание, и провёл рукой по волосам.

— Кто вам это сказал? Впрочем, извините. Вам ведь нельзя задавать вопросов. И у вас… э-э, свои методы.

— В данном случае метод был весьма прост, — невозмутимо ответил Игорь. — Нам сказал об этом сам Михаил Никитович Кобец.

— Сам?! — не смог сдержать изумления Ревенко. — Но позвольте! Как вы могли…

— Оставьте вопросы, — сухо прервал его Игорь. — У меня слишком много их к вам. Так вот. Кобец признал свою полнейшую некомпетентность в данном вопросе. И мы ещё к этому вернёмся. А сейчас скажите: вы знали об анонимных письмах, поступивших в прокуратуру, в газету, в министерство по делу Лучинина?

Ревенко снова взял себя в руки и спокойно ответил:

— Конечно. Я их даже читал.

— Они содержат, в общем, одни и те же обвинения, не так ли?

— Да, пожалуй.

— У вас не возникло ощущения, что их писал один и тот же человек?

— Я об этом не думал.

— А вы не подумали, что их автор очень хорошо знает заводские дела и, возможно, сам работает на заводе?

— Вполне вероятно.

Ревенко был спокоен, удивительно спокоен, только полное лицо его словно окаменело, даже глаза, только двигались губы.

— Мы тоже обо всем этом подумали, — медленно сказал Игорь. — И нашли их автора.

— Поздравляю.

— И он сознался. Ему, собственно, ничего больше не оставалось. Это некий Носов. Вы его знаете?

— Знаю, — сухо ответил Ревенко.

— Прекрасно. Но вот что на первый взгляд странно. Все обвинения, содержавшиеся в письмах, подтвердила комиссия. Ей давали объяснения вы…

— Не я один.

— Конечно. Но вы давали объяснения именно по этим пунктам. Так пишет нам Кобец, — Игорь указал на одну из бумаг на столе. — И эти же самые пункты, эти же обвинения, вы подсказали Носову для его писем. Вот его показания.

— Ложь, — спокойно произнёс Ревенко. — И притом наглая ложь.

— Вот как? — удивился Игорь. — Но Кобец — лицо официальное и к тому же ваш старый приятель. Зачем ему…

— Я говорю про Носова, — с ударением на каждом слове, медленно и твёрдо произнёс Ревенко. Лицо его при этом оставалось неподвижно, глаза смотрели куда-то в одну точку.

— Про Носова? — переспросил Игорь. — А Кобец, значит, прав?