Сборник Забытой Фантастики №3 - Эдвин Балмер

Часто, работая над моделями, он ощущал физический эффект какой-нибудь ноты, издаваемой одним из инструментов. Он знал, что кости могут вибрировать, и, кроме того, чувствовал, что правильная нота вызовет сокращение мышц. Если бы инструмент можно было заставить вибрировать на нужной высоте, можно было бы сломать позвоночник, проломить голову и остановить сердце простой музыкальной нотой.

Для того, чтобы Вибранон можно было сделать смертоносным оружием, его дальность действия должна быть увеличена, а высота звука должна быть такой, чтобы воздействовать только на мышечные и костные вещества. Кроме того, необходимо было бы принять какие-то меры, чтобы предотвратить убийство как друга, так и врага.

Капитан Эотштейн, который сделал Йозефу ряд ценных предложений во время их сотрудничества с Виброноном, взялся позаботиться об увеличении дальности действия, а также ответил на последнюю проблему, как только она была высказана Йозефом.

– Это достаточно просто, – сказал он. – Враг в целом состоит из людей гораздо меньших, чем в среднем у нас… примерно твоего роста, Джозеф. Если бы вы могли научиться убивать их с помощью звука, та же вибрация не повлияла бы на наших собственных людей. Все, что нам тогда нужно было бы сделать, это приказать всем маленьким людям выйти из зоны досягаемости, а затем открывать огонь.

Йозеф продолжил эксперимент с этой отправной точки. Его следующей проблемой было найти образцы для экспериментов. Предлагались военнопленные, но разрешения принести их в жертву получить не удалось. В качестве последнего средства были предоставлены трупы, и именно этот фактор, вероятно, стоил Йозефу жизни.

Однажды Йозеф натянул смычек над самым крошечным Вибраноном, который он когда-либо создавал. Труп, подвешенный на чем-то вроде каркаса в десяти футах от него, казалось, содрогнулся, когда звук угас. Но ни одна кость не была сломана, и Йозеф не мог сказать, какой еще эффект вибрация оказала на тело.

Был поздний вечер. Он был утомлен своими трудами и впал в уныние. Поэтому он решил пойти домой и отдохнуть.

Он пытался расслабиться во время ужина, но нервное напряжение, вызванное его чрезмерным стремлением к успеху, заставляло его нервничать.

Он лег в постель и ворочался несколько часов не в состоянии заснуть. Наконец он оделся и вернулся в мастерскую.

Здание было пустынно, если не считать охранников вокруг него. Рослый солдат у главного входа, узнав Йозефа, сказал ему, что в здании нет ни души.

Йозеф прошел в свою личную мастерскую и включил свет. Труп, который он использовал несколько часов назад, все еще раскачивался на своей раме, но под жутким светом мощных ламп его лицо, казалось, приобрело болезненную гримасу.

Изобретатель на секунду заколебался, глядя на желтое лицо, как будто его предсмертная ухмылка вразумляла его вернуться в постель. Затем он мрачно подошел и взял новейший Вибронон. Почти машинально он немного натянул струну и потянулся за смычком.

При первом же натяжении струны Йозеф почувствовал, как острая боль пронзила его тело. Он сразу же стал таким жестким, как будто его внезапно отлили из металла. Он все еще мог думать, чувствовать и видеть, но не мог пошевелиться. Это было так, как если бы его мышцы превратились в стальные пружины, вытягивающие кости в неправильном направлении. Агония была невыносимой. Не имея возможности отпустить, он все еще сжимал Вибронон в левой руке.

Он начал чувствовать тошноту, затем его чувства охватило оцепенение. Он раскачивался взад-вперед, как деревянный солдатик, опрокинутый на подставку.

Он знал, что пришел его конец. То, что он надеялся сделать с другими, он сделал с собой. Если бы только он мог сказать, что его убил Вибранон. Если бы они только могли знать, что инструмент, который он держал в руках, был настроен точно на убийственную высоту звука. Если бы только он мог убедиться, что они знают, как им пользоваться.

Темнота поплыла перед его глазами. Его дыхание почти остановилось. Пружины так сильно сжимали его легкие, что они не могли втянуть воздух. Он почувствовал, что падает. Невероятным усилием воли он заставил свое тело повернуться вправо, когда падал, так что Вибронон был цел, когда его нашли на следующее утро. Ручка его была частично раздавлена рукой Йозефа.

Капитан Ротштейн в ту же секунду, как вошел в комнату, понял, что произошло. И прежде чем кто-либо, кроме отца Йозефа, который тоже все понял, смог подойти, он осторожно разжал холодные окоченевшие пальцы и вытащил драгоценное оружие.

Через две недели война закончилась. Азиаты сами были учеными, но они потерпели поражение в своей собственной игре, когда их пилоты, вылетевшие за пределы досягаемости газовых снарядов, и их моряки, видевшие, как под ними тонут корабли, оказались жертвами нового вида смерти. Они не могли найти никакой защиты. Их убивали так же быстро, как они появлялись, пока они сами не предложили условия капитуляции.

В день объявления мира Феодор Келинев прокрался к могиле Йозефа со скрипичным футляром в руках. Было очень холодно, а на Феодоре не было пальто. Рядом с холмиком свежей земли, который покрыл все его надежды, старик достал старую скрипку Йозефа.

Стуча зубами, с посиневшими от холода пальцами, он поднес ее к подбородку и заиграл. Это был старый финал, который Йозеф так и не смог освоить. Не обращая внимания на холод, Феодор сыграл ноты, ведущие к этой роковой гармонике. Он добрался до них. Часть длины смычка проскрежетала беззвучно, затем нота вышла чистой, совершенной, полной звука. С криком мучительного торжества старик широко раскинул руки и рухнул на могилу.

КОНЕЦ

ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ БЫЛ

Уолтер Берч

I. Казнь

Ричард Эймс твердым шагом направился к электрическому стулу. Проходя мимо бледной группы тюремных чиновников, представителей прессы и личных друзей, собравшихся в качестве свидетелей вынесения смертного приговора, он говорил ровным голосом, без дрожи. В его приветствии была какая-то небрежность, как будто завтра они еще встретятся. Предполагалось ли, что это его отношение к происходящему избавит его друзей от горестей, связанных с такой трагической картиной, или свидетельствовало о какой-то тайной уверенности, было очевидно, что он был самым хладнокровным человеком в комнате. Все они были его друзьями, даже тюремные чиновники научились уважать его, несмотря на инкриминирующий приговор, и разделяли с газетчиками, которые так доблестно боролись за снисхождение исполнительной власти, непоколебимую убежденность в том, что правосудие совершается неправедно – убеждение, которое усиливало ужас зрелища, которое им предстояло увидеть. Однако, несмотря на то, что Ричард Эймс столкнулся с неизбежным, происходящее казалась ему более нормальным, чем