Сборник Забытой Фантастики №3 - Эдвин Балмер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При первом пункте условий высокопоставленные лица, собравшиеся вокруг радиоприемника, явно вздохнули с облегчением. О деньгах пока не упоминалось. Но когда последний пункт стал ясен, их лица посуровели.
На губах Бейтса так и вертелся крик: "Ты можешь убираться к черту!", но он сдержался. Видения непогребенных мертвецов в Сан-Франциско смутно всплывали в его сознании. И все же он задавался вопросом, как долго страна сможет противостоять такому врагу, если вообще сможет.
– Попросите отсрочки на два дня, – прошептал один из членов кабинета.
– Мы согласны на это, – немедленно раздался голос посла. – Но в 2 часа, ровно через сорок восемь часов, мы позвоним снова. Ваш ответ либо высвободит еще больше ярости против вашей беспомощности, либо вам будет дарован покой. До свидания.
С едва слышным щелчком прибор отключился.
Новость о переговорах облетела телеграфную систему страны. Сначала это не вызвало ничего, кроме ужаса. Тогда решительное желание не поддаваться запугиванию охватило нацию.
В Вашингтоне те умы, которые не были осквернены политически и финансово, пробудились к действию. План обороны начал формироваться удивительно быстро.
Президент Бертон сообщил прессе окончательное решение за несколько часов до того, как разнесшийся по всему морю радио-запрос достиг Капитолия. В своем выступлении перед сенатом он сказал:
– Нас не запугаешь. Нация успешных бойцов, которая своей кровью купила само право быть нацией, выстоит. Нашим ответом азиатам будет: "Мы будем сражаться!"
Ответа на этот ультиматум не последовало, когда он пронесся над заброшенными домами на Тихоокеанском побережье к ожидающим желтым ушам.
Это была бы война.
Когда на следующий день вражеские корабли появились у Сэнди-Хук, готовые послать свои смертоносные самолеты над Нью-Йорком, не случилось того, что было тремя днями ранее внутри Золотых ворот.
Орудия замолчали, когда вертолеты поднялись со своих причалов на больших судах. Они приближались к городу, летя низко и уверенно. Сразу за бутылочным горлышком всемирно известной гавани появился первый ответ на вражескую увертюру.
С Губернаторского острова резко заговорила тяжелая зенитная пушка.
Над приближающейся эскадрильей показалось облачко дыма. Они продолжали идти.
Шесть орудий взревели одновременно, и шесть снарядов разорвались ближе к самолетам. Цель полета еще не была достигнута, и пилоты не были защищены от газа так же, как от шрапнели.
Второй залп, и один из самолетов закачался в воздухе. Секунду спустя он явно вышел из-под контроля, а затем, как раненая ржанка, рухнул в воду.
Азиатские самолеты, защищенные от летящего металла, не могли защититься от высококонцентрированного угарного газа, который немедленно глушил их двигатели и наполнял легкие пилотов смертоносными парами.
Один из самолетов избежал заградительного огня и вышел за пределы досягаемости. Над городом он сбросил три бомбы. Одна из них упала на Таймс-сквер, в результате чего погибло 200 человек. Две других нанесли меньшие потери в пригороде.
Тем временем газовые снаряды были выпущены над водой в сторону вражеских кораблей. Один из них возымел действие, и корабль, офицеры которого были либо убиты, либо повержены, не смог предотвратить таран другого корабля, который пошел ко дну. Остальные удалились.
Если бы катастрофа в Сан-Франциско повторилась в восточном городе, страна, возможно, была бы вынуждена силой общественного мнения согласиться с требованиями врага. Но это была, по крайней мере, моральная победа, и страна подбодрила себя тем, что приготовилась к длительной борьбе.
Желтый холокост вернулся с новыми самолетами и кораблями. Казалось, что на своих бескрайних просторах земель кули они создали больше кораблей, чем можно было бы найти в остальном мире. На кораблях были самолеты, а самолеты несли смертоносный газ. Их можно было отогнать только газом.
Соединенные Штаты были вынуждены просто занять оборонительную позицию. Солдаты не требовались, но множество гражданских лиц должно было быть отправлено на заводы по производству боеприпасов. Для предотвращения ночных нападений на обеих береговых линиях пришлось установить завесу из прожекторов. Раздался неистовый призыв к большему количеству самолетов… больше линкоров… больше капитала.
К концу шести месяцев враг продвигался все дальше и дальше вглубь страны. К концу октября надвигался кризис. В Сент-Луисе, куда в целях безопасности был перенесен национальный Капитолий, все лица были печальны от утраченной надежды и усталости. Затем, с еще более поразительным эффектом, чем когда Жанна д'Арк появилась во главе своих войск во Франции столетия назад, появился Йозеф Келинев, чтобы спасти нацию от позора.
В день объявления войны в июне 1945 года Йозеф Келинев прочитал отчет за своим шестичасовым завтраком. Он только что откусил кусочек апельсина, когда взглянул на заголовки своей газеты.
Его челюсти перестали жевать, а руки дрожали, когда он разворачивал перед собой страницу. Он упивался подробностями грандиозного объявления и забыл об остатках своей трапезы. Он поднялся по лестнице в комнату своего отца.
Феодор все еще был в постели, когда Йозеф ворвался в его комнату и сунул газету под его сонные глаза.
– Ради Бога, прочтите это, – вот и все, что сказал Джозеф.
Когда важность этой новости дошла до разума Феодора, он тоже заметно разволновался.
– Йозеф, мой мальчик, нам нужно поторопиться, – сказал он, выбираясь из постели и ища одежду. – Нам придется работать быстро. Либо мы добьемся успеха очень быстро, либо от успеха будет мало толку. Иди в лабораторию. Я поднимусь через секунду.
Йозеф быстро поднялся на чердак дома.
Здесь они с отцом, забыв о музыке и вазах, неделями трудились над идеей, пытаясь превратить ее во что-то осязаемое, работоспособное. Йозефу потребовалось немало усилий, чтобы убедить своего отца в том, что совершенствование этой идеи важнее, чем изучение точной техники игры на скрипке. Но в конце концов старик проникся к энтузиазму сына и оказал помощь в осуществлении мечты Йозефа.
Феодор, будучи ребенком в Польше, выучился ремеслу машиниста. В этом он был искусен, с музыкой в качестве хобби, когда два призвания поменялись местами в порядке важности в его сознании. Однако ему всегда нравилось работать руками, и он часто думал, что после музыки ему больше всего нравится вид, ощущение и запах металла, которому придают форму и превращают в машины.
Так он стал ремесленником у своего сына-изобретателя.
Открытие, сделанное Йозефом в музыкальной комнате несколько месяцев назад, не было чем-то новым, но оно предполагало новые возможности. Когда диссонирующая нота Феодора на скрипке расколола венецианскую вазу, Йозеф понял, что здесь заключена сила, которая при
