Чудовище (сборник) - Юрий Петухов

Непосредственный шеф Кондрашева по институту, начальник отдела, поддержал, благословил, направил. Правда вот, подписи своей не поставил — мало ли чего, но на будущее заверил твердо. И Кондрашев знал — не подведет, тут и сомневаться нечего, ведь тот сам подтолкнул его к главной двери, даже чуть приоткрыл ее. Дверь, мимо которой не пройдешь, которую не перепрыгнешь, под которую не подкопаешься, но которая сама распахнется перед ним, будто по волшебному слову "сезам, откройся". И была та дверца не у папы Карло в чулане, а в родном министерстве, родная дверь, родимая. Сколько Кондрашев делал, чтоб она всегда была перед ним распахнута: и отчеты оформлял самому Михаилу Максимовичу, и доклады ему писал на загляденье и заслушанье, и мелкими работенками не гнушался — служба, она и есть служба. Правда, Михаил Максимович по-прежнему смотрел сквозь Кондрашева. Но он из институтских примечать начинал лишь с начальника отдела, не ниже, а потому Кондрашев не обижался, знал — смотри, смотри себе как сквозь стекло, а все равно запомнишь, куда денешься. Ради большого дела чего уж скупиться на труды земные, обыденные!

Без малого полгода Кондрашев поил по пятницам бархатистым пивцом главспеца из управления, унылого и бесцветного Рюмина, которому по его незаметности и растворимости в толпе быть бы неуловимым разведчиком во вражьем стане. Способности Рюмина пропадали в стенах министерства. Пивцо пропадало в ненасытной утробе, не наполняя ее, не утоляя жажды. Но Кондрашев верил в Рюмина.

И вот день настал, тот самый день, когда раздался долгожданный звонок.

— Приезжай! — только и сказал Рюмин своим обычным тусклым голосом.

Но Кондрашев уже слышал и все остальное: "Шеф в отличном настроении, у себя, приемов не предвидится, мероприятий тоже — лови шанс!" Он сорвался с места, быстро вытащил из огромного шкафа свои бумаги, заранее упакованные, связанные. На бегу заскочил к начальнику, просунул лишь голову в щель дверную. Тот все понял.

— Давай, Сеня! — сказал начальник. — Ни пуха тебе! — И как-то всхлипнул даже от торжественности момента, приподнялся.

Кондрашев не стал записываться в "книгу местных командировок", чтобы не терять драгоценного времени, крикнул в пустоту, тому, до кого долетят звуки его голоса:

— Ребята, запишите, я в министерство!

И выскочил на улицу. Поймал такси.

Поднимался наверх с трепетом душевным.

Наивысшее наслаждение, а вместе с ним и напряжение он испытал не в миг озарения, не в те часы работы, когда получалось, нет, а именно теперь, поднимаясь на седьмой этаж великолепного, наисовременнейшего здания, которым остался бы доволен даже сам великий и неповторимый составитель проектов уничтожения «старой» Москвы, блистательный метр и знамя стройавангарда, создатель "машин для жилья" и гений архитектуры всех времен месье Ле Корбюзье.

С каждым шагом Кондрашев рос над собою.

Одухотворялся, наполнялся…

Перед самым носом, когда он уже был в приемной возле секретарши, его опередила неизвестно чем занимавшаяся в управлении очаровательница Наташа.

— Погоди, — кокетливо прошептала она.

И проскользнула к Михаилу Максимовичу, затворив за собою дверь.

Кондрашев не счел нужным расстраиваться. Да и не успел. Появился Рюмин с вечной сигаретой. Протянул пачку «Кента» сначала секретарше Любочке, потом Кондрашеву. И они все вместе отошли поближе к окну, чтобы не слишком окуривать помещение, — в окно, да и из кего также, хорошо тянуло. Псевдокорбюзьевский монстр отличался тем, что летом в нем было нестерпимо жарко, зимой — а как иначе, не в Бразилии же, даже не в Париже — довольно-таки холодно. Но зато протягивало без всяких там кондиционеров, насквозь.

— Момент — что надо! — еще раз заверил Рюмин.

— Ага, отошел, болезный, — подтвердила Любочка — маленькая, изящненькая, точеная брюнеточка совершенно неопределяемого возраста. — А ту неделю всю пропсиховал.

— Чего так? — спросил Кондрашев, заволновавшись.

— Да и на коллегии отчитывался, и вообще нервишки трепали… много чего, — ответил Рюмин.

— Тут хохма была, — вставила Любочка. — Подсунули ему…

Было очень заметно, что она хочет поделиться этой «хохмой», прямо горит вся. Но Рюмин поглядел строго на секретаршу, и та сникла.

— Все нормалек, не волнуйся, — сказал он Кондрашеву, выбросил окурок в растворенную фрамугу, вышел, напоследок еще раз взглянув сурово на Любочку.

Та затянулась раз, другой, проговорила:

— Я сейчас вернусь, ты подожди.

И выскочила следом.

Кондрашев вздохнул, оглядывая дверь. Садиться не стал. Главное, все идет как надо, словно по маслицу. Теперь уже немного осталось.

Наташа вошла в кабинет начальника и плотно притворила за собой дверь. Она не успела повернуть головы к Михаилу Максимовичу, как последовал вопрос:

— Ну что там у вас еще?

Наташа улыбнулась, подошла ближе, чуть поигрывая бедрами, обтянутыми зеленым крупновязаным платьем, вздохнула. В зеленоватых, под цвет платья, глазах стояло умиление, на пухлых губках совсем легкая улыбка то появлялась, то пропадала. В тот час в управлении было тихо — только-только по графику кончался обед. А значит, в ближайшие полчаса никого из сотрудников в комнатах не застанешь.

— Ну?!

Михаил Максимович полулежал в кресле, уперевшись коленом в стол, медленно, с ленцой поглаживая ногу. Наташу он терпеть не мог — если бы не ее покровитель! — но никогда этого не высказывал. Да и, собственно, какое ему, большому человеку, дело до какой-то там полукурьерши-полуобщественницы, а в конечном итоге бездельницы, что служит в его «епархии»? Много чести будет — иметь к ней какое-то отношение, козявка, девчонка.

Михаил Максимович изобразил на широком мясистом лице усталость и принялся разглядывать холеные ногти.

Наташа не спешила. Она смотрела на аккуратную, густую шевелюру и успевала отмечать: темный с густой проседью, "пепельный блондин" — самый модный цвет для мужчины во все времена, в любой точке… и как раньше не обращала внимания, ведь шеф — мужик что надо, красавец.

Она предоставляла ему право начать разговор, а уж последнее слово останется за ней. Что-что, а поставить себя Наташа умела, знала — для хорошенькой женщины рангов и чинов не существует.

— Ну что вы молчите? — Лицо шефа стало не просто усталым, но и обиженно-недовольным.

Пора! Наташа подошла еще ближе, оперлась руками о стол серьги-колючки сползли с плеч и повисли на длинных нитях, задрожали.

— Я насчет отпуска, Михаил Максимыч. Деньков на пятнадцать, с понедельника.

Начальник вздохнул, оторвался от ногтей.