Идеальное отражение - Дмитрий Казаков

Да, если всех сталкеров можно считать просто свихнувшимися, то Циклоп наш — сумасшедший в квадрате или даже в кубе. То, что он говорил, звучало вполне убедительно, и я верил, что джинн именно так и поступит, если преуспеет, конечно.

Но до этого доводить не хотелось бы.

«Готовы? — спросил я у спутников. — Тогда начали. Синдбад, твой сектор правый, мой — левый».

Хорошо иметь возможность избежать долгих и нудных объяснений, перекинув соратнику зону обстрела.

Я поднял «Шторм» и повёл его слева направо, мгновением позже затарахтел «карташ». Мы ощупывали пространство очередями, выискивая, где затаился хитрый Циклоп, и одновременно не давая ему самому поднять голову, а Колючий ждал момента, чтобы пустить в дело «главный калибр».

Метаморф — это, конечно, сила, и даже самые совершенные импланты можно обмануть, но тогда на помощь приходят обычные органы чувств, благодаря матушке Эволюции доставшиеся нам от волосатых и хвостатых предков.

И вот обдурить их порой оказывается гораздо сложнее.

Плотный огонь — такая штука, что способна заставить нервничать даже джинна, а мы патронов не жалели. И в один прекрасный момент Циклоп не выдержал, дёрнулся, ослабил метаморфную хватку, а я заметил движение.

— Видишь, Колючий?! — рявкнул я, стреляя в ту сторону.

— Да!

«Мегера» жахнула, и щит невидимости, скрывавший нашего злобного «друга», с треском лопнул и исчез. Но порадоваться этому я не успел, поскольку Циклоп выбросил в мою сторону руку, и с неё сорвалась целая дюжина «шаровух». Штуки три я ухитрился сбить на лету, но остальные врезались в меня почти одновременно.

Боевой костюм, конечно, рассчитан на всякое, но это и для него оказалось многовато…

Меня тряхнуло так, что кости застучали одна о другую, из глаз посыпались искры. Все мышцы одновременно решили, что им пора напрячься, а волосы на теле встали дыбом. Импланты дружно ушли в перезагрузку, и в голове у меня воцарилась настоящая какофония.

Какое-то время я пребывал во власти «белого шума» и нервного подёргивания. Если бы не Синдбад, Циклоп наверняка успел бы прицелиться и оборвать жизнь непутёвого сталкера по кличке Лис.

Очухавшись, я обнаружил, что пока не помер, хотя в теле болит каждая клеточка, и беспомощно лежу на земле. Слух сообщил, что неподалёку стреляют из «карташа», и шипят испаряющиеся в луче армгана снежинки.

— Приятно видеть, что ты жив! — сообщил подползший ко мне Колючий. — А то мы думали — всё, тебе каюк.

— Врёшь, не возьмёшь, — пропыхтел я, подтягивая к себе «Шторм» и пытаясь разобраться в обстановке. — Хотя поросенка в фольге этот гад из меня почти сделал. Где он там?

Циклоп прятался в развалинах, и они с Синдбадом вели перестрелку в духе вестерна. Бритоголовый, похоже, был ранен, но уступать не собирался, палил так, что любо-дорого глядеть.

— Обходим его с двух сторон. Берём в клещи, — шепнул я беглому праведнику и добавил через М-фон для Синдбада: — «Держись, дружище! Сейчас мы зададим ему перца!»

Но стоило нам двинуться в разные стороны, как проклятый джинн, обладающий способностями и имплантами проводника, усёк этот манёвр. И для безумца Циклоп очень трезво оценил обстановку — он перестал отвечать, вскочил и зигзагом рванул в сторону Морского переулка.

— Куда! Стой! — заорал я, пытаясь выцелить недруга. — Или ты струсил?!

«Я вернусь», — пришёл ответ через М-фон, и джинн исчез.

— Удрал, проклятый. — Я поднялся и досадливо сплюнул. Поморщился от боли в тех местах, где остались ожоги. — А как было бы здорово избавиться хотя бы от одной проблемы. Теперь же придётся всё время оглядываться и следить, чтобы он не подкрался из-за угла.

— На то и скорг в зоне, чтобы сталкер не дремал, — пословицей ответил Синдбад. — Вы, парни, мне не поможете?

Луч армгана пробил боевой костюм на боку, зацепил ребра, пропахал кожу, но, к счастью, не затронул лёгкое. Колючий некоторое время поизучал рану, поводил над ней руками, а потом с серьёзным видом заявил:

— С тобой сегодня милость Божья. Ничего опасного.

Тоже мне, эскулап нашёлся — я бы это определил без всяких изучений.

Обработка раны не заняла много времени, затем Синдбад с нашей помощью подлатал боевой костюм. Если оставить дырочку, то в неё рано или поздно заберётся какая-нибудь нанопакость и устроит тебе меганеприятность.

— Джинну мы наподдали под зад, — сказал я, когда ликвидация повреждений была закончена. — Да только главную проблему мы так и не решили — не определились, куда идти.

— Можно помолиться Господу, чтобы он вразумил нас, — посоветовал Колючий.

— Можно, — я кивнул. — Да только я не особенно верю, что он нам ответит.

— А зачем вообще мы носимся за твоим… этим, дублем, словно котенок за фантиком? — Синдбад посмотрел на меня почти с вызовом. — Ведь рано или поздно он захочет покинуть локацию? Поэтому разумнее всего засесть у тамбура и подождать, пока он туда не явится.

Мысль была здравая, но высказал её не я, и поэтому я начал спорить:

— Вдруг он просидит в Москве ещё год? И вообще, дубль в любой момент может таких дел натворить! А отвечать кому придётся? Мне! Нужно как можно быстрее нагнать его и…

— И как ты собираешься это сделать? — вкрадчиво осведомился Синдбад.

И тут я осёкся — да, реальных способов определить, куда направился дубль от стадиона, у нас не имелось. Он мог бродить по развалинам неподалёку, мог топать к Тушинскому лагерю или Курчатнику, мог спуститься в метро или отправиться в сторону «Беговой».

— Стоп, — сказал я. — Может быть, нужно понять логику его передвижений?

И я принялся вспоминать маршрут, проделанный дублем: место рождения — тамбур в Сосновом Бору — Старая Зона — Обочина — вновь ЧАЭС — московская локация — Тушинский лагерь — окрестности парка Тимирязева — станция «Дмитровская» — стадион «Динамо»…

Если в этом и имелась логика, то от меня она, честно говоря, ускользала.

Дубля не интересовали богатые в «промысловом» отношении районы, то есть места, где высока была вероятность найти ценные артефакты. На Обочине он творил глупости, каких я себе никогда бы не позволил, в Тушинском лагере вёл себя довольно мирно и пытался купить эвристический анализатор.

А затем начал хаотично двигаться по локации, следуя некоему «пути».

— Создаётся впечатление, — сказал я, — что им кто-то управляет, тот, кто его создал и теперь использует…

Как средство для сбора данных о реальности Пятизонья, как некий исследовательский зонд, запущенный в опасную и непредсказуемую среду и снабжённый всем, чтобы в ней выжить.

А запущенный и снабжённый, между прочим, за мой счёт!

— Козни Нечистого… — начал было Колючий, но я глянул на него, и беглый праведник осёкся.

— Нет, эту гипотезу мы опустим, — покачал головой Синдбад. — Но кто? Атомный Демон? Узел? Или некая научная контора, обнаружившая или создавшая «Мультипликатор»?

— Это возможно. — Я вспомнил двух заказчиков, профессора Зарайского и полковника Петренко, с которых всё, собственно и началось. — Но мне слабо верится, что столь сложную технологию решили испытать сразу в Пятизонье, скорее бы её обкатывали на полигоне. Ведь я мог запросто не угодить в ловушку, немного отклониться в сторону, сменить маршрут…

«Или не мог? — Эта мысль заставила меня замолкнуть. — Всё было подстроено так, что «сканеры» на моём шлеме притянули ко мне тот призрачный вихрь, свели нас в одной точке пространства, а то, что случилось потом, было запрограммировано и поэтому неизбежно».

— Эх, жаль… — кулаки мои сжались, — что мне не удалось побеседовать с заказчиками ещё раз…

Стоило признать, что, кинувшись в погоню за дублем, я и в самом деле поддался эмоциям, поступил, вопреки обыкновению, нерационально. Лис, потерявший голову — звучит смешно, расскажи кому угодно из тех, кто знает меня по Пятизонью — обсикаются от смеха.

Я бы и сам обсикался, не будь у меня других, более насущных проблем.

— Ладно, может быть, и в самом деле пойдём в сторону тамбура? А там подождём очередного… — я хотел сказать «видения», но спешно поправился: — Очередной порции информации.

— Слова не мальчика, но мужа, — одобрительно произнёс Синдбад.

Окрестности Ленинградского проспекта от улицы Серегина и до «Сокола» сильно пострадали во время Катастрофы, а затем им ещё досталось от пульсаций, так что развалины тут имелись на любой вкус, цвет и размер.

Одни дома превратились в груды строительного мусора, другие были снесены до половины, третьи лишились окон. Имелись совершенно не разрушенные, но обретшие необычные свойства, как это произошло, например, с институтом Курчатова.

Вот в Авиационном переулке стоял «жидкий дом» — на вид такой же, как все, обычный «гришневик» постройки тридцатых годов, но при этом в него можно было засунуть руку, словно в воду, а затем вынуть обратно.