Хелот из Лангедока - Елена Хаецкая

– Пришли!

На пороге показались люди – пятеро мужчин, две молодые женщины и детишки, человек семь. Они посыпались из дома желудями. Лица у всех были тревожные и радостные – ни следа тупой покорности, которую Хелот привык наблюдать в веселой Англии.

Они обступили Робина, который принялся развивать свои стратегические планы:

– Пожрать – и спать!

Женщины засуетились вокруг костра. Хелот зашел в дом, сопровождаемый двумя мальчиками, которые следовали за ним на почтительном расстоянии.

В доме было темно и пахло кислятиной. Хелот сел на лавку возле стены, отстегнул ножны, положил меч на колени. Да, домик не был предназначен для жилья. Здесь не потрудились даже сложить печь. Видно, приезжали летом на часок-другой, а дольше не задерживались.

Две веснушчатые детские физиономии маячили неподалеку робко, но настырно. Хелот без улыбки поднял к ним глаза – чужие, темные.

– Как вас зовут, дети? – спросил он.

– Меня Тэм Гили и его Тэм Гили, – последовал ответ. – Мы братья.

– Мама думала, что кто-то один точно уж помрет, – пояснил второй мальчик. – Вот и назвала одинаково. Пусть хоть один останется. А мы оба остались.

Они несмело улыбнулись и приступили к расспросам.

– А вы пришли с Робин Гудом?

Хелот кивнул:

– Конечно. Почему вы об этом спросили?

– Потому что… вы не отсюда. Вы другой. Не такой, как все.

– Вы не из этих мест, да? – добавил второй Тэм.

– Я сарацин, – неожиданно для самого себя заявил Хелот.

– И прежде вы жили в Сарацинии?

– Несомненно.

– Там война, – высказался Тэм-постарше.

– Там моя родина, – грустно ответил Хелот.

Дети мгновенно почувствовали, что незнакомец проявил слабину, и воспользовались этим. Тэм-помладше уже вцепился в оружие.

– Можно потрогать? – спросил он.

Немытые детские пальцы благоговейно коснулись острия.

– Рыцарский, – уважительно шепнул Тэм-постарше.

Дверь в дом распахнулась, и вошли стрелки в сопровождении обитателей Чертоуголья. Они шумно переговаривались. Один из них нес факел. Хелот стряхнул с себя детей и встал. Робин почти сразу же отыскал его глазами.

– Хелот, ты где? Завтра отправишься в обитель. Будешь развлекать враньем отца настоятеля, а ночью откроешь нам ворота.

– Ох, не по душе мне это, Робин.

– Назад дороги нет, – ответил Локсли. – Обитель должна сгореть, иначе все эти люди погибнут. И дети тоже.

– Я же не спорю, – вздохнул Хелот.

Настоятель обители святого Себастьяна был человеком худым и вид имел суровый и неприступный – полная противоположность отцу Туку, который вместе с храмовником из Лангедока попросил приюта на одну-две ночки.

– Время трудное, – заметил настоятель. – Как откажешь собрату в хлебе насущном и крове!

– Да, – согласился отец Тук. – По мне так, пора опять вводить поголовное рабство для смердов. Нужна твердая рука! Хватит потакания холопам – вот что я вам скажу, отец настоятель.

– Совершенно справедливо! – подхватил настоятель. – Я воистину слышу речи духовного лица, озабоченного благом Церкви. Существуют незыблемые столпы – престол, отечество… Что будет, если их убрать? Что будет, если червь неверия и бунтарского духа подточит их? В Лангедоке, говорят, светские власти в своем богохульстве дошли до того, что стали привечать дьяволопоклонников… – Настоятель кашлянул и совсем другим тоном произнес: – Прошу в трапезную.

Отец Тук шепнул Хелоту на ухо:

– А кушают здесь славненько… Зря ты не хотел идти.

– Обитель наша невелика, всего семь братьев, – говорил между тем отец настоятель.

Хелот машинально подсчитывал число стражников, без дела слонявшихся по монастырскому двору. Отец Тук, видимо, занимался тем же самым, потому что поинтересовался, махнув в сторону солдат рукой:

– А сии миряне тоже попросили у вас ночлега в трудное переломное время?

Отец настоятель остановился и скорбно вздохнул:

– О, если бы так… Эти благородные люди пришли на помощь тем, кто денно и нощно возносит к престолу Господа молитвы о процветании нашего королевства, которое без этого окончательно пришло бы в упадок. До чего дошло вольномыслие! Девятеро наших холопов ушли на болота, угрожая оттуда священному покою обители. Остальных, хвала Всевышнему, мы повесили.

Хелот перекрестился и пристально посмотрел на настоятеля:

– Что же вынудило их совершить столь ужасное кощунство?

– Нежелание работать на благо Святой Матери Церкви, разумеется, – ответил настоятель, хмурясь.

Отец Тук кивал сочувственно и заодно не забывал глазеть по сторонам. И вдруг не выдержал:

– Ох, какое благоухание, отец настоятель! Клянусь милосердием святой Ирины, сегодня у вас на ужин, должно быть, карпик и славный монастырский кларет!

– А вы, я погляжу, знаток, – удивился отец настоятель.

– Практика, – скромно пояснил Тук. – Я страдаю грехом чревоугодия.

– Это невинный грех, – улыбнулся настоятель, – и после ужина я с удовольствием отпущу вам его.

Монахи и солдаты уселись за длинный стол. Отец настоятель прочел молитву, суть которой сводилась к просьбе избавить обитель от наглых посягательств взбесившихся хамов. Если же Господь услышит скромную просьбу смиренных монахов и выполнит ее, то он, отец настоятель, обязуется построить часовню святым Себастьяну и Ирине и отремонтировать крышу в деревенской церкви за счет монастыря.

– И заново позолочу в ней распятие, – расщедрился он под конец.

– Отец настоятель пытается всучить взятку Господу Богу, – прошептал Хелот на ухо отцу Туку.

– Молчи, еретик из Лангедока, – шепнул в ответ отец Тук. – Слушай, что скажет тебе духовный наставник. После вечерней молитвы устроишься на ночлег вместе с солдатами. Я отправлюсь на молитвенное бдение. Ворота мои, солдаты твои.

– Да их одиннадцать морд, – сказал Хелот. – Я один не справлюсь.

– Ребята тебе помогут, не беспокойся. Ты только начни драку, когда я открою ворота.

– Как же я узнаю, что ты их уже открыл?

Отец Тук неопределенно хмыкнул:

– Услышишь…

Больше всего Хелот боялся встретить среди этих солдат Гая. Но, к счастью, отряд возглавлял какой-то не слишком высокородный и не блещущий достоинствами болван, имени которого Хелот не знал. Болвану предстояло погибнуть первым, и поэтому Хелот пристроился на ночлег поближе к нему. По случаю летнего времени солдаты спали во дворе. Хелот улегся под боком придела святой Ирины, откуда доносились покаянные молитвы отца Тука, неприятно раздражавшие вечернюю тишину.

– О милосердная дева, врачевавшая раны истерзанного Себастьяна, – заливался лицемер. – Грешен я, прожорлив, ленив и жаден! Не восхотелось мне, ироду, питаться осокой да камышом, на карпиков монастырских меня, проглота поганого, потянуло… Слаба плоть моя, да воссияет над нею дух!