i e8c15ecf50a4a624 - Unknown

В августе 1913 г., во время посещения Коковцовым Нижегородской ярмарки, председатель ярмарочного коми­тета А. С. Салазкин от имени всероссийского (Купечества потребовал «осуществления обещанных реформ на нача­лах, с высоты престола возвещенных 17 октября» [351]. Вы­ступление Салазкина нашло сочувственный отклик в кру­гах торгово-промышленной буржуазии.

Оппозиционные ноты явственно прозвучали и на VIII Всероссийском съезде представителей промышленно­сти и торговли в мае 1914 г. Капиталисты жаловались на то, что Министерство внутренних дел, применяя только полицейские меры, лишь обостряет и усиливает рабочее движение. Постоянные политические забастовки, указыва­ли они, создают тревогу и неуверенность на бирже, подры­вают международный финансовый кредит страны и затруд­няют прилив иностранных капиталов. Съезд в специальной резолюции призвал правительство отказаться от крайно­стей черносотенно-националистической политики и встать на путь постепенных реформ[352].

Переломным моментом для октябристов явился их съезд в ноябре 1913 г., на котором с докладом об общем политическом положении страны и тактике Союза 17 ок­тября выступил Гучков. Основная идея его доклада состо­яла в том, что попытка октябристов добиться «примирения власти с обществом» потерПеда яеудачу," йравйте^ не выполнило своего дбещания^ договор йм нарушен и единственная остающаяся для октябристов возможность предотвратить надвигающуюся «катастрофу», т. е. револю­цию,— это перейти в резкую оппозицию к правительству. Обвиняя во всем камарилью, Совет объединённого дворян­ства и правое крыло Государственного совета, погубивше­го такого «исполина», как Столыпин, и дело обновления страны по октябристско-столыпинскому рецепту, Гучков заявил, что отныне договор разорван. Победа реакцйй^Яьь звала «глубокий паралич» власти, «государственный корабль потерял... всякий курс... Никогда авторитет правительственной власти не падал так низко». «Развал центральной власти отразился, естественно, и полной дез­организацией администрации на местах». Куда все это ведет, ставит Гучков роковой вопрос и отвечает: «к неиз­бежной тяжелой катастрофе». Единственный выход для октябристов — это борьба с ^правительством за рефорщ^ТГ которой «должны быть использованы все легальщде^сред- ства парламентской борьбы: свобода парламентскрго слова, авторитет думской трибуны, право 'запросов, право" откло­нять законопроекты, и прежде всего бюджетные права^ право отклонять кредиты». «Перед грядущей 'катастро- фой,— объяснял смысл и назначение предлагаемой им но­вой тактики лидер октябристов,— именно мы должны сде­лать эту последнюю попытку образумить власть, открыть ей глаза, вселить в нее ту тревогу, которою мы полны...» [353].

Резолюция, принятая съездом, была выдержана в духе доклада и предложений Гучкова. Однако большинство дум­ской фракции октябристов отказалось считать ее директи­вой. Она, вопреки протестам «левых» октябристов, была принята лишь к сведению, а не к руководству. Кончилось дело тем, что после нескольких бурных заседаний ЦК и фракции последняя в декабре 1913 г. распалась на три фракции: земцев-октябристов (65 человек), «левых» октяб­ристов (22 человека) и беспартийных, т. е. нефракционных октябристов (15 человек), которые представляли собой наиболее правую часть фракции. ЦК октябристов, обсудив создавшееся положение, принял решение «считать принад­лежащими к Союзу 17 октября всех членов бывшей парламентской фракции его, безотносительно к тому, в которую из трех образовавшихся групп фракции они зачислились...» [354]

Отражая кризис «верхов», борьбу внутри правительст­венного лагеря, стала дробиться и фракция националистов. Процесс этот начался еще в III Думе. От националистов- балашовцев откололась большая часть во главе с Крупен- ским, назвавшая себя фракцией «центра». По мере углуб­ления политического кризиса в стране и усиления оппози­ционных настроений в Думе эта группа также переходила в оппозицию.

Наиболее резкие оппозиционные выступления в Думе, как и раньше, имели место во время бюджетных прений, особенно при обсуждении сметы Министерства внутренних дел, и при запросах о тех или иных незакономерных действиях правительства и администрации. На этих «бое­вых» вопросах и объединялись все чаще октябристы и кадеты.

Первым таким совместным выступлением было избра­ние Родзянко председателем Думы октябристско-кадет­ским большинством, в отличие от его предшествующего

избрания, совершенного с помощью правого большинства. Также вместе выступали кадеты и октябристы при обсуж­дении запроса, обвинявшего правительство в выборных махинациях и беззакониях во время избирательной кам­пании в IV Думу.

Довольно острая дискуссия разгорелась при обсуждении декларации Коковцова. Милюков выдвинул три основных лозунга: изменение избирательного закона, реформа Госу­дарственного совета, ответственность правительства перед Думой[355]. В том же духе была составлена и кадетская формула перехода. Для октябристов она была слишком радикальной, поэтому они голосовали за формулу прогрес­систов, предлагавшую правительству вступить на путь осуществления начал манифеста 17 октября и водворения законности. К ней присоединились и кадеты, и она была принята октябристско-кадетским большинством.

Тема всех оппозиционных выступлений была в сущно­сти одна: правительство, отказываясь встать на путь ре­форм, делает тем самым неизбежной новую революцию, ускоряя ее приход. Правительство, жаловался Шингарев в своем выступлении в мае 1913 г., «разрушает надежду на мирный, законный исход». Административный произвол, вторил ему октябрист Шидловский, «не усиляет власть, а расслабляет ее совершенно». Если правительство не изме­нит своего гибельного курса, предупреждал Маклаков, она окажется в одиночестве, а когда, наконец, «явятся умные люди» и «раздадутся умные слова», уже будет поздно — «в это время будут верить не им, не нам», а «будут слу­шать одних демагогов» (т. е. революционеров), и тогда Дума уже ничего не сможет «предотвратить» [356].

По смете Министерства внутренних дел на 1913 г. Дума приняла добавление к формуле перехода, внесенное ок­тябристами, осуждавшее министерство за то, что оно «пре­пятствует водворению в России правового порядка и уби­вает в народе уважение к закону и власти и тем усиливает в стране оппозиционное настроение» [357].

Весной 1914 г. прогрессисты и октябристы, не говоря уже о кадетах, поставили вопрос о борьбе с правительст­вом посредством. использования бюджетных прав Думы.

На совещании прогрессистов 8 апреля было решено объ­явить правительству бюджетную войну, не останавливаясь даже перед роспуском Думы. Земцы-октябристы вместе с «левыми» октябристами высказались за отклонение смет министерств внутренних дел, народного просвещения, юсти­ции, а также Синода[358].

Объясняя смысл всех подобных выступлений, В. И. Ле­нин писал: «Несомненно, учащение оппозиционных реше­ний в IV Думе, принимаемых октябристско-кадетским большинством, доказывает нарастание политического кри­зиса в России,— доказывает, что третьеиюньская система зашла в тупик, не удовлетворив даже буржуазии, готовой жертвовать на благо этой системы, на укрепление контр­революции,— и деньги, и честь, и совесть» [359].

Бессилие либеральной оппозиции заключалось в том, что она по-прежнему пыталась договориться с царизмом. Кадеты, прогрессисты и октябристы призывали правитель­ство «образумиться», найти пути «примирения» со страной, т. е. с буржуазией. Пусть власть «заключает мир» и окон­чательно признает «новый строй», призывал Маклаков. «...Оппозиция хорошо понимает,—говорил он, обращаясь к правительству,—что сразу все не делается. И малейший шаг в хорошем направлении не встретит в оппозиции палок в колеса» [360]. Родичев продолжал надеяться на «чудо просветления», которое должно снизойти на власть, и т. д.

Вред либеральной оппозиции состоял в стремлении посеять конституционные иллюзии, удержать народ от революционной борьбы. Учитывая полевение октябристов, кадеты «принялись систематически защищать IV Думу и требовать для нее „народной и общественной поддерж­ки11» [361], и это делалось тогда, когда сами кадетские лидеры уже открыто признавали, что ставка на реформы полностью провалилась. «Мостик к мирному переходу совсем разру­шен»,— констатировал в мае 1913 г. на заседании ЦК Милюков [362].

Но ответом царизма на оппозицию буржуазии были поиски путей для разгона Думы и совершения нового

государственного переворота. Выражая настроения верхов, Мещерский в своем «Гражданине» выступил с планом разгона Думы и изменения избирательного закона в целях превращения Думы из законодательной в законосовеща­тельную. По сведениям Милюкова, во главе возникшего в 1913 г. антидумского заговора встал великий князь Ни­колай Николаевич, который намеревался привлечь к за­говору дворцового коменданта В. А. Дедюлина и графа А. А. Бобринского[363].