Перуновы дети - Валентин Гнатюк

Отрок сел, утирая испачканными в золе кулаками слёзы на грязном лице.

– Я забыл, что ты обещался всегда быть со мной, прости! – всхлипнул малец. – Я думал, что совсем один остался…

– А ты помни о богах наших – Триглавах Великих и Малых, кои вечные наши родители. Дубраву нашу помни и поляну Перунову, людей из слободы и отца Велимира, о которых заботиться надобно. Нынче кончилось твоё отрочество, вместо меня ты теперь…

Светозар встал, огляделся кругом. Дедушки не было. Только чернеющее пепелище да ветерок, трогающий волосы.

Отрок поклонился пожарищу:

– Прощай, дедушка!

Затем прошёл к тому месту, где за избушкой на кольях и сучьях у них всегда сушились кувшины и крынки. Из уцелевших выбрал тот, что побольше, предназначенный для хранения зерна. Потом зашёл на пожарище и стал наполнять кувшин ещё горячим пеплом и обугленными костями, кладя их бережно, будто опасаясь сделать дедушке больно. Что-то блеснуло среди золы. Светозар поднял круглый железный предмет. Это был Перунов знак, который Мечислав обычно носил на груди: молнии, вплетённые в Сварожье Коло. Это означало силу, движущую всем миром, потому как только Перун может вращать Колёса Яви, Колёса Жизни и Миротворения. Некогда посеребрённый знак сей местами оплавился, почернел, и только блёстки серебра вспыхивали там и тут, как звёзды на тёмном небе. Когда раскопал череп, слёзы вновь закапали из очей, но Светозар продолжал работу. Пройдя к разбитому сундуку, выбрал белое полотно, оторвал аккуратный кусок и прикрыл им горло кувшина. Затем, спустившись привычной тропкой к роднику, взял из его ложа комок вязкой глины, тщательно размял и закупорил верх кувшина с прахом. Вначале Светозар хотел отнести и оставить сосуд у распутья четырёх дорог, как это делалось прежде, чтобы напоминать живым о мёртвых. Но тут юноша вспомнил, что теперь это небезопасно: сосуд может разбить и низвергнуть злая рука, а проходящие мимо люди станут попирать прах ногами. Посему отрок бережно, будто опасаясь расплескать, пронёс кувшин к тому месту, где прежде стоял головной кумир Великого Триглава, опустил в образовавшуюся яму и забросал землёй. Потом обложил холмик диким камнем в виде маленького кургана. Слёзы вновь и вновь начинали течь по щекам.

– Прости, дедушка Мечислав, что хороним тебя, старого воина, без подобающей тризны. Нам предстоит долгий путь, но сердце и мысли сохранят о тебе вечную память…

В последний раз постоял отрок на Перуновом холме, где теперь покоился прах его учителя. Затем, захватив дедушкин посох, а также его меч и топор, найденные на пожарище, Светозар медленными тяжёлыми шагами побрёл к озеру. Следы лошадиных копыт глубоко изранили и его берег. Что-то чернелось в воде поодаль. Юноша разделся, вошёл в воду степенно, как это делал дедушка, омыл лицо и руки, поздоровавшись про себя с озером и его обитателями, и только потом, погрузившись в вечерние волны, поплыл к тому, что чернело вдали. Это были Лесовик и Водяник, которых не сожгли, а просто вывернули из земли и бросили в воду. Светозар дотолкал кумиров до берега и выкатил их на пологий склон. Тело знобило, зубы постукивали то ли от холода, то ли от волнения. Но вода несколько успокоила его, а свежий воздух наступающей ночи прояснил сознание. Юноша оделся и сел на траву. На небосводе стали проступать первые звёзды, наливаясь серебристо-холодным блеском.

«Даждьбог сотворил нам Яйцо-Вселенную, в которой свет звёзд нам сияет, – рассказывал дедушка. – И в той Бездне повесил Даждьбог Землю нашу, дабы она удержана была. И то души Пращуров суть, которые светят нам звёздами из Ирия [18] . Каждому назначен свой час, когда мы уйдём из этой жизни, но время земное – ещё не конец, ибо пред нами – Вечность, И там увидим мы Пращуров своих и Матерей, которые взяты на небо, и там стада пасут, и снопы свивают, и жизнь имеют такую же, как наша, только нет там ни гуннов, ни эллинов, и только Правь княжит над ними. И Правь та есть – Истина, ибо Навь совлечена, а Явь дана Свентовидом, и пребудет так во веки веков!» [19]

«Нет, я не сирота, – подумал Светозар. – Я сын этого леса, и этого озера, и Перуновой поляны, которые никогда не предадут меня. Дедушка ушёл в Ирий, но он видит меня и поможет в трудный час. Наверное, сегодня на небе появилась ещё одна звезда, может, вон та, самая яркая. Я должен и дальше исполнять дедушкин наказ, иначе как предстану перед его всевидящим взором?»

Тоска и горечь, сжимавшие юное сердце в железных тисках, несколько попустили свою мёртвую хватку. Отрок сидел у лесного озера, и многие думы теснились в голове его.

Четырнадцать годков минуло с тех пор, как Светозар появился на свет. Тогда стоял жаркий месяц серпень [20], и люди готовили свои серпы для жатвы злаков. Ещё этот месяц именовали «зарев», поелику в сей час Заря-Мерцана слетала в ночи на хлеборобские нивы и играла с ними, способствуя вызреванию колоса.

В одну из таких звёздных ночей, полыхающих зарницами, металась на сеновале в родовых схватках женщина, из которой никак не хотело выходить дитя. Когда же оно наконец покинуло чрево, то с первым его криком на небе блеснул луч утренней зари.

– Боги сами дали имя твоему дитяти, – сказала бабка-повитуха плачущей уже не от боли, а от счастья матери.

Омыв младенца приготовленной заранее водой из священного источника, дабы он был всегда чист душой и телом, повитуха передала его не менее счастливому отцу. Тот поднял дитя на крепких руках перед собой навстречу небу и Заре нового дня, чтоб освятила она новорождённого своими лучами и дала ему свою красоту, потом коснулся ножками Земли-Матери, дабы исполнила она младенца силы, а затем прижал к груди, передавая ему отцовскую любовь и защиту.

Повитуха, положив младенца на чистую холстину подле матери, чтоб та покормила его, повторила:

– То добрый знак от богов, что сын ваш вместе с Зарёю пришёл. Значит, жизнь его будет такая же ясная и чистая. Хотя, может, и недолгая… – Последние слова бабка пробормотала уже про себя, собираясь уходить, так что родители их не расслышали.

Отдельные пятна детских воспоминаний остались в памяти Светозара, их было немного. Вот они с отцом плывут по реке на перекат, где установлены сплетённые из ивовых прутьев верши. Так заманчиво извлекать их, наполненные серебрящейся рыбой, либо проверять вентеря, куда охотно попадаются зубастые щуки. Помнились борти на краю леса и вкус янтарного мёда, помнился аромат сена, которое косил отец, и запах душистого хлеба, испечённого матерью.

Светозар навсегда запомнил отца и мать так, как увидел их однажды стоящих вместе и держащихся за руки на берегу Непры-Славуты. Они глядели на восход солнца и произносили приветствие Матери-Заре:

– Красуйся, Заря ясная, красуйся в небе! Ты рано встаёшь, к нам идёшь, как жена благая, молоко нам своё несёшь и в степь проливаешь. Будь счастлива, Зорька утренняя, удваивающая силу живущего, ибо ты предвестница Солнца! Укрепи нас, и сына нашего, и траву на лугах, и пашницу в полях. Красуйся, Заря, в небе, ныне и во всяк час!

Счастливая жизнь кончилась однажды весной, когда Светозару шёл седьмой годок. Детские воспоминания коротки, плохое быстро стирается и тускнеет. Память не сохранила почти ничего, что было связано с гибелью отца, только какие-то обрывки. Пришли соседи-мужики, принесли тулуп и шапку, в которых отец утром уехал на реку, чтобы успеть, пока стоит лёд, вывезти камыш. И вот хмурые люди стоят у порога, взоры опущены долу. Мать отчаянно забилась, закричала так, что стало жутко и пусто на душе. Светозар слышал только часто повторяющиеся слова, что отца больше нет, он утонул.

– Коли б лошадь не кинулся спасать, выбрался бы…

– То правда, Яромир крепкий мужик был…

– Лошади жалко стало, она ж в хозяйстве первая подмога… – глухо бубнили мужики.

Но Светозар им не верил. Как это: сильный весёлый татко больше никогда не придёт домой?

Потом наступили печальные дни. Мать больше не смеялась, не пела весёлых песен, часто плакала, прижав сына к груди, и он плакал вместе с ней. Светозар слышал, как мама разговаривала с отцом, будто он стоял рядом, и всё время повторяла:

– Как я хотела бы уйти к тебе, Яромир, да Светозарушка мал ещё… не мило мне на белом свете без тебя, любый…

Хозяйство их без крепких мужских рук стало приходить в упадок, скот и птицу потихоньку распродали. И как-то мать, собрав узелок, вывела последнюю корову, взяла Светозара за руку и сказала:

– Пойдём, сынку, до тётки Лузинихи, то родня наша дальняя, может, примут…

Светозар видел, что мама не хотела идти, но потом вздохнула, подпёрла дверь палкой, и они отправились в неблизкий путь к какому-то селу, в котором Светозар никогда прежде не бывал.

По пути их настиг ливень. Ещё недавно такое чистое небо быстро заволокло огромными чёрными тучами. Их сине-пепельные клубы закрыли огненный диск Хорса, и белый день прямо на глазах превратился в мрачные сумерки. Ветер, прижимаясь к земле, быстро пронёсся вдаль и настороженно замер, укрывшись там за деревьями и кустами. На несколько мгновений установилась необычайная тишь. Потом в небе, с той стороны, откуда явились косматые тучи, послышались могучие раскаты: то бог Перун выехал на своём железном возу, вздымая небесную пыль и рассекая тучи огненным мечом-молнией. Всё ближе, ближе грохотание колесницы по небесной тверди. А впереди из разрубленных Перуном туч уже хлынули вниз потоки живительной влаги, зашумели, ударяясь о листву, неисчислимые капли-струи, приникла к земле трава. Полупрозрачная стена ливня подошла совсем близко и вмиг накрыла путников вместе с их телушкой. Одежда в одночасье промокла, а до леса оставалось ещё добрых две сотни шагов. Где-то совсем неподалёку в землю вонзилась одна, потом другая Перунова молния. И вдруг над самой головой громыхнуло так, что Светозар присел от страха. Корова тоже испугалась и, вырвав верёвку, кинулась прочь, жалобно мыча. Светозар бросился за ней, окликая: