Золотые мили - Катарина Причард

— Понимаю, — сказала Салли, борясь между желанием разоблачить Пэдди Кевана и боязнью подвести Дика. И все-таки она чувствовала себя не вправе утаить что-либо, если это могло способствовать оправданию Тома.

— Вы думаете, мы не поможем Тому, если я расскажу все как было? — спросила Салли.

— Наоборот, — ответил мистер Слоэн, — мы рискуем только запутать дело и создать впечатление, что братья сообща обманывали горные компании. Кейн обязательно постарается обыграть такую улику, как эта старая печь и оборудование для обработки руды, которые он обнаружил в сарае.

— Но ими никто не пользовался с тех пор, как мальчики перестали ходить в школу! — в смятении воскликнула Салли. — Даже сыщики не станут отрицать, что и печь и оборудование были все в пыли и валялись среди всякого старого хлама. Мы давным-давно и думать о них забыли.

— Прокурор вам скажет, что они могли быть использованы, явись в этом надобность, — заметил Слоэн.

— Боже мой, — застонала Салли, — да ведь этак выходит, что мы настоящие преступники. Неужели они это хотят доказать?

— Конечно, — сказал Слоэн.

— Какой же тогда смысл жить честно, быть порядочным человеком, если тебя могут обвинить в чем угодно? — вскипела Салли. — Я теперь начинаю понимать, почему люди здесь у нас говорят: «Занимаешься ты этим или нет, все равно праведником тебя никто не сочтет. Так уж лучше пуститься во все тяжкие и жить в свое удовольствие — будет, по крайней мере, за что отдуваться».

— Но ведь ваш муж сам дал материал для обвинения, — напомнил ей Слоэн.

— Да, конечно, — признала Салли, и сердце у нее екнуло. — Но мне трудно осуждать Морриса. Всякий, кто хоть сколько-нибудь знаком с жизнью здесь, на приисках, знает, что у нас считается делом чести выручить человека, у которого оказался на руках такой сверточек, если за ним следят. Моррис полагал, что ничего особенного не будет, если, вернувшись домой, он передаст сверток Пэдди. Конечно, в таких случаях ему перепадала кое-какая мелочь, но на этот раз, я уверена, он на деньги не льстился. Я взяла с него слово, что он больше никому не позволит оставлять у него в бюро что-либо для Пэдди. Одному человеку он так и сказал, что никаких поручений для Пэдди брать не будет. А тут этот рудокоп возьми и зайди: говорит, ему до зарезу необходимо избавиться от золота и что, мол, ни одному сыщику в голову не придет искать его в гробах. Но Моррису до того не давал покоя этот сверток, что он взял его и пошел разыскивать Пэдди…

— Да, да, все это мне известно, — перебил ее мистер Слоэн, видимо, теряя терпение. — Похоже, что Кеван стакнулся с Лоу, Кеван, конечно, взбесился, узнав, что мистер Гауг отказывается принять для него пакет: этого он вашему мужу не мог простить. Но заявление мистера Гауга в полиции крайне затрудняет дело, миссис Гауг.

— Очевидно, — устало согласилась с ним Салли.

— Во всяком случае, мы сделаем все возможное, чтобы выручить мистера Гауга и вашего сына, — пообещал мистер Слоэн, чтобы хоть немного подбодрить ее. — Есть одна незначительная деталь, которую полиция проглядела, и мы постараемся ею воспользоваться. В конце концов, поймать птицу еще не значит удержать ее в руках.

Поэтому-то, рассказывала потом Салли. Тому с Моррисом и не советовали упоминать о кусочках амальгамы, которые, чтобы втравить Дика в беду, подбросил Пэдди; и она тоже умолчала об этом, когда ее вызвали для дачи показаний. Она просто рассказала, что произошло, когда муж ее вернулся в тот вечер домой. А от себя добавила, что, не найдя нигде мистера Кевана, Моррис сразу заподозрил подвох. Потому-то он и решил рассказать обо всем ей и сыновьям.

Зал суда заполняли старатели, рудокопы и просто старые друзья, и до Салли доносились сочувственные перешептывания. Меньше всего огорчало ее то, что ей приходится выступать перед ними в роли жены обвиняемого. Салли всегда держала голову высоко и гордилась своей незапятнанной честностью и независимым поведением. Ей было известно, что далеко не все на приисках так серьезно, как она, отнесутся к обвинению, жертвой которого оказались Том и Моррис. Большинство просто жалеет их: вот ведь не повезло, надо же было так глупо попасться. Да и сама Салли в сущности готова была примириться с мыслью, что Моррис понесет наказание за то, что нарушил закон: он играл с огнем, знал, чем рискует, вот и обжегся. Но сознание, что Том должен разделить его участь, наполняло ее горечью и возмущением.

Трудно было бы винить ее, говорила потом Салли, неоднократно возвращаясь к своему выступлению в суде, если бы она не совладала с собой и рассказала все, как оно есть. Но она и в ту минуту не переставала повторять себе, что ничего, кроме вреда, это не принесет. Было мгновение, когда Том, должно быть, догадавшись, какая ярость клокочет в ее груди, поймал ее взгляд и улыбнулся, словно хотел сказать: «Не горячись, мама. Смотри, не наделай глупостей!»

Невзирая ни на что, чувство небывалой гордости наполняло Салли при виде Тома, который, стоя на обнесенном балюстрадой помосте, слушал показания всех этих так называемых «свидетелей», выступавших против него. Милый, славный, правдивый Том — настоящий рыцарь без страха и упрека, думала Салли, и он именно такой, каким кажется. Никогда прежде она не замечала, что Том хорош собой, и не сознавала, как он ей дорог. За эту ночь крупные черты его лица стали как-то отточенное и приняли более решительное выражение, а задумчивые глаза светились ясным огнем. И весь он был какой-то кристально-чистый, он выделялся среди всех окружающих.

Стоило Салли взглянуть на Пэдди Кевана, сидевшего среди публики в зале суда с усмешкой на жирном самодовольном лице, как вся кровь бросалась ей в голову. Хорошо еще, что Дик был с ней, рассказывала потом Салли, — а с ним Эми и что рядом сидели Динни и Мари. Бывали минуты, когда в порыве неудержимой злобы Салли готова была забыть, что она в полицейском суде. Ее так и подмывало встать и заявить во всеуслышание, что мистер Патрик Кеван самый главный вор и спекулянт золотом, самый подлый и наглый мошенник во всем Боулдере.

Разумеется, ничего хорошего из этого бы не вышло. Ее бы тотчас вывели из зала суда; она выставила бы себя на посмеяние — и только. Салли была счастлива, что поборола в себе этот безумный порыв, хотя ей и стоило большого труда взять себя в руки. Вид Тома, сидящего на скамье подсудимых, и уничтоженного, раздавленного Морриса, потрясенного тем, что из-за его легкомыслия вся семья попала в такую беду, да еще сознание, что все это навлек на них Пэдди Кеван, сводили ее с ума.

Обвинение пыталось доказать, что золото, найденное у Тома, было в точности такое, как то, что добывалось из богатой жилы, обнаруженной на Боулдер-Рифе на глубине тысячи восьмисот футов. Штейгер и сменный десятник показали, что Том Гауг действительно работал в этом забое; но старому Джоблину так и не удалось вытянуть из них никаких показаний, порочащих Тома. Зато мистер Леонард Лоу, неофициальный шпик компании, заявил, что в тот день, когда была открыта богатая жила, поведение подсудимого показалось ему подозрительным и он предупредил Гауга, что за всеми, кто тут работает, будет установлена строжайшая слежка, чтобы не допустить утечки золота из забоя.

— Ложь! — невольно воскликнул Том. Это было в первый и последний раз, что он потерял самообладание.

Судья одернул его, сказав, что он не имеет права переговариваться со свидетелями. В свое время ему будет предоставлена возможность сделать любое заявление.

Были приглашены эксперты, чтобы дать заключение о золоте, найденном у обвиняемого. Обычно считалось, что невозможно установить, из какой жилы или рудника Золотой Мили извлечен тот или иной кусок руды, однако золото, добытое из этой жилы на Боулдер-Рифе, обладало одной особенностью, которая позволила экспертам заявить, что руда, найденная у Тома Гауга, ничем не отличается от той, которую добывают на Боулдер-Рифе из жилы номер три в южном забое на глубине тысячи восьмисот футов. К этому мнению присоединился и мистер Лоу.

Другой свидетель — Виктор Урен, близкий приятель Лэнни Лоу, что было всем хорошо известно, — показал, будто он сам слышал, как предыдущий свидетель предупреждал обвиняемого. В тот день, о котором идет речь. Том Гауг будто бы хвастал в раздевалке, что он, мол, «урвал кусочек из новой жилы; только шалишь, этим проклятым шпикам все равно его не накрыть».

Ропот возмущения пронесся по рядам рудокопов; все сразу задвигались и зашумели, услышав наглые показания полицейского шпика (ибо никто другой не мог бы плести такое), — и это взбесило судью. Он пригрозил очистить зал, если еще раз повторится подобная демонстрация, рассчитанная на то, чтобы запугать свидетелей.

Поднявшись на трибуну для свидетелей, Том спокойно выдержал перекрестный допрос, которому подверг его Эзра Джоблин; своими прямыми, краткими ответами он привел в замешательство даже этого прожженного судью.