Смерть от воды - Торкиль Дамхауг

— А что, если мне туда съездить? Взять с собой фотографии отсюда. Провести сравнение судебно-медицинских находок. Тогда будет больше материала, который я могла бы представить Викену и его людям.

Корн, кажется, совсем не удивился. Он подумал немного над предложением и потом ответил:

— Я всегда ценил твои инициативы, Дженнифер. И что ты ни капли не боишься совать нос в чужие дела.

Она почувствовала, как краснеет. С Корном это было не страшно.

— Я хорошо помню то бергенское дело, — сказал он и посмотрел на что-то за окном, наверняка чтобы ее не задеть. — Ты говоришь, у нее были повреждены глаза? Точно так же? — Он занимался судебной медициной на пятнадцать лет дольше, но, казалось, соприкасаясь со смертью, все больше думал о живых. — Мне кажется, в Берген ехать не надо. Но я позвоню в отдел по убийствам и поговорю с их шефом. Ведь дело касается приоритетов.

Дженнифер представила себе Викена, которого вызывают на ковер к Сигге Хельгарсону, руководителю подразделения, недавно ходившего у него в подчиненных, и которого Викен, как она слышала, все время использовал как козла отпущения. Она почувствовала пузырящуюся радость мести и не смогла удержаться от наслаждения ею.

— Как, ты говоришь, звали ту девушку в Бергене? — спросил Корн и уже взял в руки трубку.

— Рихтер, — ответила она. — Ильва Рихтер.

8

Вторник, 30 декабря

Роар Хорват нажал на одну из кнопок на двери, где было написано: «Т. Габриэльсен». Она ответила не сразу, и он успел разозлиться. Он всегда очень точно соблюдал договоренности, но в этой сфере деятельности, как известно, чужим временем не сильно дорожили.

Наконец-то замок загудел. Лестница при входе покосилась и была в плесени, весь дом, кажется, подлежал реставрации. Когда он поднялся на площадку второго этажа, из дверей выглянула женщина с круглым лицом.

— Подождите секундочку вот тут, — сказала она и показала на дверь. — Я закончу через полминуты.

Роар расположился на кухне, служившей, вероятно, комнатой для отдыха. На столе прямо за дверью стояла плитка, рядом кофеварка. Крошечный холодильник был зажат между окном, выходившим на задний двор, к нему прислонялся большой бумажный планшет на штативе. В шкафу на стене виднелись фильтры для кофеварки, несколько чашек и стаканов, килограммовая пачка соли и нелепый пластиковый кувшин с длинным горлышком. В углу между холодильником и стеной стоял архивный шкаф серой блестящей стали. В нем было три ящика, и все заперты. На планшете были нарисованы стрелочки синим фломастером, а слова между ними написаны черным: «дилемма», «саморазвитие», «защита».

Роар пролистал назад. Разные почерки выдавали, что здесь стоял, рисовал и объяснял не один человек.

Турюнн Габриэльсен появилась больше чем через десять минут. Она стала заправлять кофеварку, даже не пытаясь извиниться за опоздание, и предоставила гостю самому решать, сидеть ему или стоять.

Она была примерно его лет, отметил Роар, хотя выглядела старше. Волосы средней длины. Ни высокая ни низкая, ни блондинка ни брюнетка. Кожа бледная, нечистая, глаза красноваты. Очков на ней не было, но на переносице виднелись отметины, и она щурилась, глядя на собеседника. Если бы Хорвату пришлось оценивать ее как женщину, он, будучи дипломатичным, отметил бы, что она не в его вкусе. «Совершенно никакого обаяния, — подумал он, — а может, просто устала?.. Соберись, Роар», — приказал он себе, чувствуя, что неприятие начало брать верх.

— Здесь удобно поговорить? — сказал он. — А потом я посмотрю кабинет Майлин Бьерке.

— Это последнее место, где она была до исчезновения?

— Этого мы не знаем, — твердо сказал Роар.

— Но я так поняла, что у нее была здесь назначена встреча и она сюда заехала после дачи. К тому же машина стояла припаркованная недалеко отсюда.

Полицейский понял, что эта дама предпочитает сама задавать вопросы, а не отвечать на них.

— Вы видели машину, когда отсюда уезжали?

Она решительно покачала головой:

— Я ушла другой дорогой, к площади Хольберга.

— А времени было?

— Около половины четвертого. Трамвай идет без двадцати. Я уже все это говорила в дежурной части.

— Вы уж нас извините, если мы спрашиваем о чем-то по нескольку раз, — сказал он спокойно и посмотрел на кофеварку, начавшую капать. — Вы ее в тот день вообще не видели?

— Последний раз я видела Майлин накануне. Она заглянула сюда что-то передать. Было три часа. Она собиралась на дачу.

Это совпадало с показаниями Вильяма Вогт-Нильсена. Роар сел. Спинка расшатанного стула выскочила из паза, и казалось, что стул развалится, стоит ему пошевелить одним пальцем.

— Что она передавала?

Турюнн Габриэльсен тоже села и уставилась в чашку:

— По поводу одного пациента. Я ограничена в сведениях, которые я могу разглашать.

Роар понял, к чему все идет. Несчетное количество дел затягивается, а многие так и не раскрываются из-за этой проклятой врачебной или еще какой тайны, которая на самом деле существует для успокоения совести и не имеет никакого отношения к защите личности. Поэтому Турюнн Габриэльсен очень его удивила, сказав:

— Дело касалось одного пациента, который то появлялся, то исчезал. Он мог возникнуть тут без предупреждения, а на назначенные встречи обычно не являлся. Майлин просила меня сказать, если он вдруг заглянет.

— Хотя вы находитесь этажом ниже?

— Бывает, у меня перерыв или я занимаюсь офисной работой. Тогда я оставляю дверь в коридор открытой.

Она встала, взяла кофе и две чашки. Роар получил чашку с надписью «Сегодня — твой день». У нее был отбит краешек и ручка.

— Вы знаете кого-нибудь, кто мог бы навредить Майлин Бьерке?

Турюнн Габриэльсен глотнула кофе и долго сидела, держа его во рту. «Странный способ пить кофе», — подумал Роар, уже не ожидая ответа на поставленный вопрос. И снова удивился:

— Вы спрашиваете, кто бы мог об этом подумать или кто был в состоянии это сделать?

— И о том и о другом, — сказал он с надеждой в голосе.

Новый глоток кофе, еще больше размышлений, пока она полоскала кофе рот.

— Майлин легко нравилась людям. Но она никогда не боялась прямо высказывать свое мнение.

— И это значит?

— Что она могла быть довольно… прямой. И, случалось, люди обижались. Существует масса людей, которые не выносят чужих мнений, поданных без упаковки.

Роар ждал еще чего-то и не перебивал.

— Но в первую очередь это касается пациентов. Вы наверняка знаете, что Майлин работала с людьми, подвергшимися насилию. Многие из них сами проявляли агрессию.

— Вы думаете о ком-то конкретном? — попытался он поймать ее.

— В общем, да. — Она налила себе еще кофе. — Пару лет назад у Майлин был пациент, который… Не знаю точно, что там случилось. Мне кажется, он ей угрожал.

— Вы говорите, он?

— Это был мужчина. Майлин не много о нем говорила. Но ей пришлось закончить курс. Она редко сдавалась, даже, наоборот, становилась ужасно упрямой, когда дело касалось безнадежных пациентов.

— А тут ей, значит, угрожали?

— Я не знаю, так ли это было, но мне так показалось. Наверное, серьезно, потому что Майлин, кажется, была совершенно вне себя.

— Когда это было?

Турюнн Габриэльсен задумалась:

— Осенью, два года назад. Сразу после того, как у Пола здесь появился кабинет.

— Вы видели этого пациента? — Поскольку она не отвечала, он решил продолжить: — Раз он был не ваш пациент, может, вы сообщите, кто это был?

Она издала стон:

— Я его никогда не видела, наверное, он приходил по вечерам. И Майлин никогда не называла его имени. Он был всего несколько раз, а потом она с ним закончила. Больше я ничего не слышала.

Роар ухватился за это:

— Осенью два года назад. Август, сентябрь?

— Пол переехал сюда в сентябре. Это было сразу же после.

— Все пациенты, наверно, зарегистрированы в социальной службе?

— Немногие. Майлин не работала по договору. Большинство пациентов попадали сюда в обход социальной службы.

Роар записал. В эту секунду дверь приоткрылась. На мужчине, оказавшемся в кухне, была футболка и вельветовые брюки, он был небритый и лохматый. На секунду Роару показалось, что это пациент.

— Простите, — сказал вновь прибывший, заметив полицейского. — Не знал, что вы еще не закончили.

— Все в порядке, — заверил его Роар, понимая, кто перед ним. — Вы — Пол Эвербю?

— Точно, — сказал мужчина и протянул руку.

Роар заметил его акцент, кажется американский, несмотря на норвежские имя и фамилию.

— Вы тоже давали показания по четвергу, одиннадцатого декабря, — сказал он твердо. — Но чтобы избежать недопонимания, я хочу снова задать вам некоторые вопросы.