Планета матери моей (Трилогия) - Джамиль Алибеков

Я спросил у Амиля:

— Это ведь большая перемена?

Прежде чем ответить, он поглядел на тени кипарисов на склонах Каракопека. Казалось, что шелковая голубизна неба над горой это купол парашюта, а кипарисы — его стропы. Наш холм сброшен прямо с небес, как драгоценный груз.

Согласно старинному преданью, здесь некогда существовал прекрасный город. Река текла молоком, а бьющие из-под земли родники звенели, словно хрусталь. Все сокровища мира украшали чудесный город. Завистливые соседи решили завладеть его богатством и стали стягивать войска. Дождем посыпались стрелы на осажденных, грозно засверкали наконечники копий. Жители поднимались все выше по склонам Каракопека и отбивались сверху камнями. Тогда враги придумали коварную ловушку. Они запрудили Дашгынчай так, чтобы вода окружила холм со всех сторон. Сорок дней и сорок ночей шло сражение. Горожане тайно вели подкоп и, переправлялись в лес. Один только глупый щенок задержался на вершине. По ночам он громко выл, и от этого воя вражескому полководцу становилось не по себе. Стрелы не доставали до щенка, он продолжал одиноко сторожить гору. Наконец враги не выдержали и отступили. Они поверили, что Черный щенок (Кара копек) не простой, а волшебный. Что он покровитель здешних мест, и победить его немыслимо.

Когда я рассказал однажды эту легенду Халлы, она задумчиво отозвалась:

— Я слышала совсем иначе. Будто название произошло от других слов: старуха-собака. Изменницу-жену зарыли в землю, и каждый, кто оставался верен своей любви, бросил по горсти песка. Так вырос холм…

Пока я мечтал, перемена окончилась. Звонок вновь созывал за парты. Амиль и старшеклассники, разгрузив камень, принялись готовить раствор для кладки.

Когда я привез пиленый камень в последний раз, школьный двор был пуст. Мне передали запечатанный конверт.

— Это вам, Замин.

— Я должен отвезти его кому-нибудь?

— Этого сказать не могу. Он от Мензер-муэллиме.

Солнце давно перемахнуло верхушку Эргюнеша, тени от деревьев стали густыми и длинными, их стрелы указывали на восток.

Я еще раз проехал мимо школы и даже посигналил, будто хочу согнать с дороги небольшую отару. Овцы с блеяньем сбились на обочину. Но ни одно лицо не показалось за закрытыми окнами.

Зато мать сразу узнала звук моего клаксона. Она выглянула из-за ворот.

— Припозднился, сынок. Устал?

— Ничего, нене. Хотелось перевезти побольше камня. Как говорится, раз испачкал руки, так уж меси глину до конца!

— Обед готов.

— Если не обидишься, я не стал бы задерживаться. Нужно попасть на автобазу до конца рабочего дня.

Мать согласно кивнула. Ей всегда было по нраву, если человек беспокоился прежде всего о работе. К воротам высыпали соседи и обе мои сестры, Шарафат и Садаф. Подорожник, который приготовила мать еще с вечера, вырос в объеме вдвое.

Мать шепнула:

— Сверток побольше для директора техникума. Не позабудь.

Я переложил конверт от Мензер в нагрудный карман. Меня провожали напутствиями и добрыми пожеланиями:

— Чтобы твой приезд не стал для нас редким, как приезд хана!

— Помни о родичах! Не забывай мать!

— Позови на свадьбу! Авось деревенскими башмаками не истопчем городских полов!

— Ай, что говоришь! Разве перевелись здешние невесты, чтобы брать засидевшихся в городе?

Моя старшая сестра Шарафат тоже ввернула словцо:

— Может случиться, что невестка придет в дом прежде, чем мы об этом узнаем.

Кто-то намекнул более открыто:

— Зачем искать далеко? Не первый год его здесь ожидают…

Мать недовольно оборвала:

— Хватит пустой болтовни! Сам разберется. Сынок, у тебя нет в кармане рубля?

Просьба матери была неожиданной. Я загремел горстью мелочи, но потом спохватился и полез во внутренний карман, где хранилась заначка на непредвиденный случай.

— Столько не надо, — замахала мать руками. — Дай рублевку.

Но все-таки взяла червонец и через мою голову протянула Садаф:

— Агыз, доченька, отнеси соседке Ханпери. Не хочу быть у нее в долгу.

Мы расстались. Омытый слезами взгляд матери сопровождал меня всю дорогу. Я старался разгадать смысл ее последней просьбы. Бормоча заклинания против дурного глаза, она трижды обвела денежной бумажкой вокруг моей головы. И почему эти заговоренные деньги надо было потратить не на подарок какой-нибудь сироте (после войны у нас в селении их было достаточно), а отдать вздорной бабе, жене хитреца Шафигулы, матери толстого Гашима, который сам с наглостью предлагал мне любую сумму взаймы?

Скорее всего, она хотела… Ладно, это неважно! Молодец нене! Однажды она бросила в лицо Ханпери без всякого стеснения старую поговорку: кто привык побираться, тот и сидя на мешке с золотом станет коситься, что у другого в горсти…

Как хорошо я сделал, что поддался порыву сердца и на развилке дорог свернул к нашему селению! Вновь вдохнул живительный аромат детства, почувствовал душевную нерасторжимость с матерью и, наконец, видел Халлы, говорил с нею. Не так уж важно, чем закончился наш разговор… Да и закончился ли он вообще?! Мое сердце переполняли самые смешанные чувства: радость встречи, сожаление о прошлом, опасение новой долгой разлуки…

6

— Ты уже обогнул земной шар, племянничек?

Я пожал плечами.

— Не понял вопроса? Скажу иначе. Сколько километров намотал на колеса машины?

— Не считал.

— Зря. До нас работал где-нибудь шофером?

— Пробовал.

— За пределы Баку выезжал? Куда именно?

— В Мардакяны.

— И кто же тебя, бедолагу, толкнул в пасть к здешним акулам?!

Вот такой разговор произошел у меня на вторую неделю работы в автобазе.

Я готовился к поездке и, подняв капот, проверял мотор. Руки у меня были в масле, я пошарил вокруг глазами и пошел искать ветошь. Возвращаясь, я увидел, что под капот с головой залез крупный мужчина с висячим подбородком, похожим на складчатый воротник. У него были обнаженные руки толщиной в полбревна, а подмышки заросли пучками грубых волос, наподобие свалявшейся верблюжьей шерсти.

На шум моих шагов он проворно вынырнул из-под капота. Пухлые щеки маково пламенели, кудрявые пряди, взмокшие от пота, прилипли ко лбу. Лишь глаза смотрели с невинностью ребенка. На вид ему было где-то между тридцатью и сорока.

Вот он-то и накинулся на меня со своими странными вопросами. Затем представился:

— Афрасияб Икрамов, начальник ремонтно-механической мастерской. Я здесь тоже новенький.

Теперь, когда я узнал, кто он такой, его отзыв о собственном предприятии заставил меня задуматься: «Кто толкнул тебя в пасть к здешним акулам?»

Первое впечатление о новом месте работы у меня несколько заколебалось. Наша транспортная контора находилась в стороне от магистрали, ведущей в глубь Апшеронского полуострова. С большого тракта не видны ни гаражи, ни крыши. Автобаза в ложбине между двумя вытянутыми холмами. Местность носила название Шорлу-дере. Слив технической воды образовал маленькое озерцо, оно омывало безжизненные серые склоны холмов с редкими пятнами чахлой травки на берегу. В этом искусственном озерце не водились даже головастики, откуда же взяться акулам?

Ясные глаза Икрамова невольно располагали к себе.

— Простите, что не сказал правду сразу, — повинился я. — Имею неплохой стаж работы. Всю войну провел за баранкой.

Икрамова признание обрадовало.

— В самом деле? Отлично! Более того, великолепно! Где воевал?

— Керченский пролив прошел по понтонам. А вернулся из Европы.

— Давай условимся. Если тебе еще зададут подобный вопрос, отвечай: исколесил страну вдоль и поперек. Да еще несколько зарубежных стран прихвати для солидности.

— Зачем?

— Не торопись, племянничек. Надо.

Не очень понимая, я усмехнулся.

— Вы сделали заключение, будто я неопытный новичок, из тех, что даже не запасаются тряпкой? Видите, я привык к армейскому порядку. В военных гаражах было под рукой все что требуется.

— И здесь заведен железный порядок, — подхватил Икрамов с нескрываемой иронией. — Вот только какой? Вопрос! Тридцать лет Советской власти… Гитлера разбили… — Он бубнил не очень разборчиво. — Спасовать перед паршивой «банда-базой»? Ну нет. Прищучу, как пить дать прищучу!..

Едва вернувшись из поездки в родные места, первым я натолкнулся в гараже на Икрамова. С ним стояли еще трое: охранник и слесарь с механиком. Еще на дворе я услышал гул, похожий на гудение пчелиного улья. Слесарь с механиком возились под машиной. Икрамов, присев на корточки, указывал им на что-то и объяснял. Увидев меня, он поднялся и, слегка нахмурившись, отвел в сторону.