Кондор улетает - Шерли Грау

Его плечи вновь затряслись, и Роберт невольно спросил себя, смеется ли он когда-нибудь вслух.

— И Макалюзо чуть меня не переехал — подал назад со скоростью в сорок миль, не меньше.

— В перчаточнике тоже ведь есть пистолет, — сказал Роберт.

— Не до него было. — Джеспер нагнулся, распустил шнурки ботинок и начал растирать вздувшиеся лодыжки. — Выводя машину задом, он же Старика прикрыть не мог.

— Да, конечно, — сказал Роберт. — Конечно.

— И прямо за Макалюзо вылетают эти трое сучьих детей. Так и жгут резину, а крышка багажника хлопает вовсю. Раз — и нет их. — Джеспер еще больше распустил шнурки и опять принялся энергично растирать ноги. — У меня высокое давление, — сказал он, — и я долго ходить не могу.

— Эй, погоди-ка, — вдруг встрепенулся Роберт. — Мне показалось, что их было четверо, а не трое.

Джеспер оторвался от своих ноющих ног.

— Вот именно было. Я же вам сказал. Двоюродный брат Риццо, Старик его уложил. — Он сбросил ботинки. — О-ох! — Он снял и носки. — Похожу пока босой, меня же тут никто, кроме сиделки, не увидит.

Роберт пошел спать, думая: я ведь трус. Я знаю, что я трус. Я как тот парнишка в замаранных штанах. Мне повезло, что меня тогда в гараже не было.

В комнате Анны стояли две односпальные кровати.

— Мне так жаль, Роберт, — сказала она. — Так жаль!

— Ничего, милая! — Смотри не ухмыльнись, мальчик. Сегодня ты выспишься.

— И мне очень жалко, что у нас не получился медовый месяц.

— У нас был отличный медовый месяц.

Еще два-три таких пустых дня, и ты бы сбежал куда глаза глядят.

Проснувшись, они сразу поняли, что Старик давно не спит. Они услышали его надрывный утренний кашель. Хриплые квакающие звуки разносились по всему дому.

И Роберт, несмотря даже на безопасность односпальной кровати, беспокойно заворочался. Он поспешно оделся и вышел из комнаты Анны.

А потом начал мерить шагами холл от входной двери до столовой и обратно. Взад-вперед, взад-вперед. Он чувствовал, как жестко ступают его каблуки по ковру, у точно стараясь втоптать его в паркет. Ему чудилось, что он ступает по собственным следам, что каждый шаг стирает четкий отпечаток, обращенный в противоположную сторону.

Остановившись у входной двери, он забарабанил пальцами по сетке. За верандой, за ее белыми креслами и папоротниками в цементных вазах, время от времени проезжали автомобили, потом прошел какой-то человек. Роберт смотрел на его серые брюки и не большой черный зонтик, которым он заслонялся от солнца.

Дождя не было уже давно: улица казалась пропыленной насквозь и даже листья пальм шуршали как-то по-особому сухо. Роберт прислушался к глухому перестуку их черенков. Невидимые древесные лягушки наквакивали дождь. Он давно хотел поймать древесницу живьем, но так и не поймал, хотя один раз такая лягушка свалилась на него с ветки, пощекотав его крохотными лапками с присосками.

Но не мог же он весь день простоять у входной двери, глазея на улицу. Ему полагается что-то делать, ему полагается быть занятым. Да и в любом случае он хотел выпить кофе.

В столовой Анна сказала:

— Роберт, мне пришла в голову чудесная мысль.

— Отлично. — Кофе был черный и очень горячий. Он добавил молока.

— Тебе не кажется, что отель в Порт-Белле мог бы стать чудесным домом для нас?

— Отель?

— Если убрать флигеля и эту жуткую кухню.

— Я как-то об этом не думал.

— Я понимаю, что это может показаться сентиментальным и глупым, но мне хочется, чтобы место, где я провела свой медовый месяц, принадлежало мне.

— Ну что же, — сказал он. (Нет. Только не жить там. Мне там не нравится. Слишком тихо, слишком далеко. Мне не нравятся сосны, не нравится, как они шуршат даже без ветра.) — Что же, пожалуй.

— Мы могли бы уезжать туда на лето. Этот мыс очарователен. Я теперь же спрошу у папы.

— А ты думаешь, он сейчас в настроении говорить о делах?

— Папа не допустит, чтобы этот случай хоть что-нибудь изменил. Несколько минут назад к нему прошел Ламотта.

— Отлично, — сказал Роберт. (А что еще мог он сказать?) И принялся за вторую чашку кофе.

— Как поживаешь, зятек?

Маргарет. Он совсем забыл про Маргарет. Она вихрем подлетела к столу и уселась.

— Ты скверно выглядишь, Роберт.

На ней был светло-зеленый брючный костюм, в котором она казалась девочкой, нарядившейся в мамино платье. Он очень пошел бы Кэрол Ломбард, подумал Роберт, но на толстой итальянской девчонке выглядит смешно. Анна не допустила бы такого промаха… но Анна и в брючном костюме была бы красавицей.

— Послушай, — сказал он, — еще вчера у меня был медовый месяц и никаких забот, разве что не сразу решишь, в теннис мы хотим играть или в крокет.

Она ехидно улыбнулась.

— И ты совсем-совсем не рад?

— Конечно, нет.

— Держу пари, ты подыхал с тоски. — Она ухватила крутой завиток волос, растянула во всю длину и отпустила. Он сразу вновь свернулся кольцом.

Роберт ответил сухо:

— Нам там так понравилось, что мы хотим купить этот отель.

Маргарет придушенно хихикнула.

— С тобой не соскучишься, зятек! Так вот почему Анна кинулась к папе.

— Ламотта прошел к нему еще раньше.

Маргарет подняла брови — густые, мохнатые, они почти срослись на переносице.

— Как это я не сообразила! Можно подумать, что они любовнички.

Роберт недовольно нахмурился.

— Не нравится?

— Да нет, черт подери. Болтай что хочешь.

— Ламотта ему предан. — Она покусала губу. — Это бесспорно. Преданный коннетабль… видишь, я училась в школе и уснащаю свою речь умными словечками.

— Попробуй помолчать.

— Роберт, — сказала она, — почдем посидим на веранде.

— С какой стати?

— А мы оба такие дураки, что больше нам и делать нечего.

Они сидели на веранде, и Роберт думал, что она очень похожа на Бетти. Раньше он этого не замечал, но в овале лица у них было что-то общее.

В это жаркое июньское утро, покачиваясь в качалке среди папоротников, Роберт вдруг задумался о Бетти. А что она делает днем? Он не имел ни малейшего представления. Он же виделся с ней только по ночам.

Своего медового месяца они не возобновили. После переговоров, длившихся не одну неделю, Старик все-таки сумел купить отель в Порт-Белле, и Анна была довольна. Она принялась методично обдумывать перестройку, делая заметки, набрасывая эскизы.

Роберт вновь начал работать. Теперь он каждый день обедал со Стариком у «Гэлетина». Латунные лопасти вентиляторов под потолком лениво шевелили густой воздух.

— Опять будешь есть гамбо?

— Да, — сказал Роберт.

— Я так и не нашел вкуса в кэдженских блюдах.

— Наверное, я кэджен, — сказал Роберт.

— Во всяком случае, по виду похоже, — согласился Старик. — Дело в том, что я не люблю жратвы бедняков. Не люблю гамбо, не люблю фасоли, не люблю риса со свининой.

Почему слово «кэджен» несло в себе запах маслянистых проток и гниющей скорлупы креветок? Роберт сказал:

— Все это вкусно, если человек голоден.

— Когда-то мне и сомятина казалась вкусной. Так и отдает илом Огайо, а я только пальчики облизывал.

— К чему привыкаешь, то и нравится, — не сдавался Роберт, — и будет нравиться до конца жизни.

— Ну и на здоровье, — сказал Старик. — Раз у тебя такой вкус… Сколько же сейчас времени? — Старик вынул карманные часы. В ящике его комода их валялось десятка полтора. Но эти были новыми — на крышке сверкало солнце, выложенное из рубинов и бриллиантов.

— Вам нравятся часы, верно? — сказал Роберт.

— Вот у меня такой вкус, — сказал Старик. — Ну, пошли работать.

Дни Роберта текли размеренно и упорядоченно. Каждое утро в семь часов за ним заезжал лимузин Старика, в семь пятнадцать лимузин подъезжал к дому Старика, в семь тридцать они со Стариком входили в контору. Каждый день. За исключением воскресенья, когда он шел с Анной к мессе. Это были пыльные, потные летние дни в густой жаре безветренного города на большой реке. Во всех углах жужжали вентиляторы. Белый пудель Анны, еще щенок, попал под лопасти большого напольного вентилятора, и его ярко-алая кровь забрызгала голубой китайский ковер. А Старик предпринял реорганизацию своих дел и создал «Эспленейд энтерпрайзез инкорпорейтед», просто чтобы чем-нибудь занять Роберта.

Роберт все время испытывал усталость. Его лихорадило, голова непрерывно побаливала. Его томила странная отчужденность, словно он жил вне себя, но рядом, как собственная невидимая тень. Утром, когда он шел к машине, по мощенной кирпичом дорожке шагали два Роберта. Когда он открывал дверцу, за ручку брались две руки. Он даже ловил себя на том, что отодвигается, чтобы дать место своей тени.

Каждый день он просыпался еще до рассвета, изнемогая от жары двуспальной кровати. Он уходил в гостиную и снова засыпал на диване. В июле кожа у него пошла красными пятнами. Анна тотчас установила еще два вентилятора — от их гудения содрогался дом. Роберт, как от него и ждали, сказал, что чувствует себя заметно лучше. Красные пятна покрылись беловатой коростой, начала шелушиться. И не проходили.