Кондор улетает - Шерли Грау

— Ты мог бы хоть немного огорчиться.

— Детка, я же знаю, что каждая женщина хочет выйти замуж. А он хороший человек?

— Надеюсь.

В ее голосе все еще сквозила нерешительность. Ну, уж это лишнее, подумал он.

— Дом и дети — ты будешь редкостной хозяйкой и матерью! Жаль, что я не могу познакомиться с этим счастливцем.

— Я пришлю тебе приглашение.

Нерешительность исчезла. Очень хорошо. Голос ее стал твердым и уверенным. Она сделала свой выбор.

— Ты ведь знаешь, что я не смог бы приехать.

Она скривила губы и ничего не ответила.

Ну, вот и все, подумал он. Познакомился с ней в такси и расстался в рыбачьем домике. Началось под дождем и кончилось у алтаря… Он будет вспоминать ее тело, не испытывая никакого сожаления. Пришло время положить этому конец. Неплохо выпутался, додумал он. Чтобы избавиться от женщины, нужно не меньше искусства, чем для того, чтобы добиться ее. Он быстро учился и тому и другому.

Из всех своих женщин, размышлял Роберт, он ясно помнил только двух — Эйлин Гонсалес и Бетти. Выйдя замуж, Эйлин навсегда ушла из его жизни. А еще через несколько лет с его горизонта исчезла и Бетти. Просто он был слишком занят, их встречи становились все более и более редкими и наконец сами собой прекратились. Но вот он закрывает глаза, и она встает перед ним как живая. И Эйлин тоже. Но из остальных — ни одна. Хотя изредка он и вспоминал глупости, которые они выкидывали. Вроде той девицы, которая привезла в рыбачий домик два горшка с розовой геранью. Герань цвела долго, и несколько месяцев он видел протоку в просветах между плотными соцветиями. Потом герань зачахла, а в горшках проросли занесенные ветром семена трав и мелких полевых цветов. Они цвели, засыхали, роняли семена и вновь вырастали.

Он начал отбирать таких, которые могли проводить с ним свободные дни, и сразу бросал тех, для кого это было затруднительно, сохраняя только очень уж красивых для коротких вечерних свиданий в меблированных комнатах.

И ни из-за одной у него не вышло неприятностей. Я превратил это в науку, думал он. Выбирай тщательнее, и они будут вести себя как надо.

А если и нет, думал он, Анна все равно ничего бы не заметила. У нее хватает забот с перестройкой старого отеля в Порт-Белле. Она всем занималась сама, без архитектора.

— Он должен стать безупречным, — увлеченно объяснила она. — У меня много времени, и я сумею сделать все как следует.

— На это потребуются годы, — сказал Роберт.

— Знаю. Но у нас в распоряжении вся жизнь, чтобы жить там, так что это не имеет значения.

Погружаясь в горячую влажность, утопая в плоти, грезя о грудях совершенной красоты, встающих из облаков, касаясь морских раковин, Роберт порой думал: «Я живу, я здесь. А в плоти? Ломаюсь ли я, когда падаю?»

И вот Маргарет. На третий день после окончания школы она сбежала с Гарольдом Эдвардсом к мировому судье в Гретне. Старик снял для них свадебные апартаменты в отеле «Рузвельт».

— Сколько было цветов! — говорила потом Маргарет. — Все комнаты битком набиты лилиями. Я то и дело просыпалась и думала: кто же это умер?

У Гарольда Нортона Эдвардса было круглое гладенькое лицо и круглые гладенькие голубые глаза. Его родню неприятно поразил такой внезапный брак и очень интриговали слухи о ее богатстве. На ритуальных семейных обедах Маргарет каждую неделю старательно приводила их в ужас рассказами о сицилианской вендетте и о «Черной руке». Собственно говоря, Гарольд Эдвардс ей даже не нравился. Она вышла за него просто потому, что он ее любил. Она вдруг открыла, какое это чудо, когда в тебя кто-то влюблен… Их брак продлился восемь месяцев. Как-то в холодное февральское утро Маргарет вернулась в дом отца. Два дня Гарольд Эдвардс безвыходно сидел в их маленькой квартирке (он ждал от нее хоть каких-нибудь известий, в тщетной надежде хватая трубку при первом же звонке), а потом проглотил горсть снотворных таблеток и через пять минут позвонил свояченице. Когда Анна и Роберт почти на руках втащили его в больницу, он уже ничего не видел и не слышал.

— Ну, — сказала Анна, втягивая носом набрякший сыростью воздух зимнего утра, — ну и ну!.. — Было семь часов, и у проносившихся мимо машин еще горели фары. — Мы были на свадьбе и чуть не побывали на похоронах.

Роберт никогда не питал к Гарольду Эдвардсу ни малейшей симпатии и нисколько за него не испугался. Он зевнул.

— Я позвонила Маргарет сообщить, что он вне опасности, и знаешь, что она мне сказала?

— Чего не знаю, того не знаю.

— Что овдоветь проще, чем получить развод.

Роберт оглядел обсаженную дубами улицу.

— Довольно-таки кровожадное заявление.

— Она постоянно говорит такие вещи, Роберт. — Анна потянула его за рукав к их машине. — Поедем домой.

— Она думает к нему вернуться? После такого проявления любви?

— Спроси у нее, — сказала Анна. — Я сделала что могла. А теперь немного вздремну и уеду в Порт-Беллу. Вчера должны были начать работу кровельщики.

— Кровельщики? Неужели ты не кончила крышу?

— Пришлось ждать черепицы, — сказала Анна. — Есть только один сорт английской черепицы, по-настоящему безупречный…

— И никакая другая не годится, — перебил Роберт. — По-моему, этот дом никогда не будет кончен.

— На это требуется время, — сказала Анна. — Да, кстати. Я все-таки не беременна.

— Что же, — сказал Роберт негромко, — мы ведь не так уж давно женаты…

Анна так хочет ребенка! Может быть, это его вина. Может быть, он слишком щедро растрачивает себя на стороне, и его жена остается бесплодной. Он подождет еще год, а тогда, дал он себе слово, не будет спать с другими женщинами до тех пор, пока его жена не забеременеет… (Иногда ему снился младенец, всего в его ладонь, но похожий на него как две капли воды, в пеленках и с усами.)

Из конторы Роберт ушел рано. Его все время клонило ко сну.

— Иди-ка домой, — сказал Старик. — Увидимся за обедом.

И вот в его распоряжении оказался весь день, который нечем было занять. Он нашел вазу мандаринов, унес один в гостиную и принялся неторопливо его чистить, с удовольствием вдыхая острый приятный запах эфирного масла, брызгавшего из шкурки. Он бросил ее в пепельницу, положил ноги на кофейный столик и принялся есть дольку за долькой…

Потом в комнату вошла Маргарет.

— Почему ты тут? — спросила она. — А где Анна?

— В Порт-Белле. А я вернулся домой, потому что хочу спать.

— Все хотят. — Она шлепнулась на стул, не потрудившись снять пальто из верблюжьей шерсти. — Мне очень неприятно, что мой бывший муженек продержал вас на ногах всю ночь.

— Ну, — сказал Роберт, — ну…

— Он рассчитывал, что его спасут.

И едва не просчитался.

— Анна всегда все делает как надо. Он поэтому и позвонил ей, а не своим.

Роберт отщипнул еще одну дольку.

— К счастью для себя.

— Роберт, ты не съездил бы со мной? Я хочу забрать кое-какие платья, пока Гарольда прокачивают.

— По-моему, его уже прокачали.

— Ну, как-то его еще там лечат. Послушай, помоги мне, а потом мы можем вместе поехать обедать к папе.

Роберт медленно встал, протянул было руку к шкурке мандарина, потом решил оставить ее в пепельнице.

Солнце так и не появилось в небе. Иногда свет становился ярче — порой даже настолько, что металлические предметы начинали поблескивать. А иногда в вышине желтой луной ненадолго повисал солнечный диск. Но туман окутывал все, он льнул к домам, словно был их порождением, висел на деревьях, как бороды мха. Сырой воздух был пропитан запахом горящего торфа, резким извечным запахом.

— Вот так, наверно, пахнул мир после сотворения! — Маргарет сморщила нос и чихнула.

— В феврале всегда так, — рассудительно сказал Роберт.

— Чудная погода для самоубийства. Теперь я понимаю Гарольда.

— Перестань острить, — сказал Роберт. — Да это и неостроумно.

Она всем телом повернулась на сиденье.

— Роберт… — Она говорила так тихо, что он еле разобрал слова. — Я по-другому не умею.

Он чуть было не остановил машину, чтобы обнять ее.

— Ничего, лапочка. — Он сам удивился нежности своего голоса. — Тебе пришлось нелегко, и все это знают.

— Ты знаешь, что сказал папа? Когда я вернулась?

— Чего не знаю, того не знаю.

— Он засмеялся. Вот пойми. Никаких нотаций. Никаких «у тебя есть долг по отношению к мужу» и прочего. Даже «ты меня огорчила» не сказал.

— Может быть, он считал, что говорить тут нечего.

— Когда он кончил посмеиваться — я уже чувствовала себя дура дурой, а не страдающей героиней, — знаешь, что он сказал? «Он тебе не нравится, и я не собираюсь требовать, чтобы ты жила с ним».

— Ну и что тут плохого?

Он остановил машину перед небольшим домом с желтым оштукатуренным фасадом.