Русские понты: бесхитростные и бессовестные - Дэвид Макфадьен

Между крайностями беспросветных претензий популярной музыки на аутентичность и/или революционный потенциал спокойно существует знакомая, не особо удобоваримая традиционная эстрада. Это то, что по-английски называется «middle-of-the-road» (MOR): «середина дороги». Шансон причисляется к этому несмелому мейнстриму. Хорошим (и хорошо профинансированным) примером отношения непредприимчивой, мейнстримовой эстрады к документальному кино служит концертная запись Михаила Шуфутинского «Пойду однажды по Руси». В качестве театрального зрелища он не предлагает ничего, кроме полного отсутствия новизны. Спать хочется. В установках DVD, однако, имеется выбор разных точек зрения на сцену. А вот это уже интересно. К тому же есть очень подробный комментарий, обширное интервью и даже возможность с помощью нажатия на специальную кнопочку посмотреть, что одновременно происходит за кулисами и в гримерке. Только вида на туалет не хватает! Обещая показать то, чего «вы никогда не видели», дистрибьютеры важно и гордо объявили «уникальное кино, не имеющее аналогов на отечественном рынке и превосходящее по набору дополнительных функций подавляющее большинство западных концертных дисков». Понт непростительный, но поставим пятерку за удачную попытку!

Все такие функции и их бесчисленные комбинации помогают оживлять или продуктивно усложнять то, что Шуфутин-ский называет «живым, нормальным действием» концерта.

Поскольку такие радикальные идеи исходят от весьма консервативного певца (хотя и при щедром спонсорстве «Славянской» водки), естественно задуматься, оставляет ли традиционная эстрада или шансон место для каких-либо славных неожиданностей?

Стоит начать с мифологизированного представителя жанра Михаила Круга, убитого в родном городе Твери в 2002 году. Долгое расследование этой ситуации уже дало несколько фильмов, включая «Убийство по законам жанра» (2006). Эта документальная картина добавляется к таким более ранним и добрым портретам, как «Просто Михаил Круг» (2005) или «Лучшие песни» (2006). Самая любопытная теория, связанная с убийством, заключается в том, что Круга убрали «по понятиям». По воровскому закону только те, кто сидел, могут петь о своем опыте и к тому же исключительно другим экс-заключенным. Круг сам никогда не сидел и поэтому представил воображенную, «ошибочную» реальность бесконечным и беззубым зрителям. За то, что он подтолкнул ограниченную реальность в сферу воображаемого потенциала (в фантазию или виртуальность, где мы не знаем, что будет), — его и убрали. За понты.

Вне песенной среды нельзя было назвать жизнь Круга рискованной. В документальных монтажах, когда его просили рассказать «побольше» о личной жизни, он просто перечислял достаточно скучные детали из собственной биографии в хронологическом порядке. Во всех анекдотах, действие которых происходит в Твери, он опять же перечисляет здания и улицы города, как будто вся телевизионная аудитория знакома с местностью. Он повторяет — раз за разом — местную правду для местной аудитории.

Когда личные интересы или взгляды Круга затрагивают крупные исторические темы, его слова делают все те же мелкие, если не мертвые, петли. Точно так же он верил, что никакой жанр не выражает «правду» российской действительности лучше, чем узкий жанр блатной песни с его неизменными стилистическими ограничениями. Он был и остается единственным стилем, по его словам, которого «заслуживает» Россия — страна, где каждый второй либо сидел, либо будет сидеть. Жанр блатной песни или шансона с его консервативностью и повторами сформирован точно по образу и подобию самой страны: «В истории России всегда были повторяющиеся “моменты”, обнаруживающие суть страны, например после революции, когда Керенский выпустил своих птенцов… или в данный момент, когда у государства нет твердой руки». По мнению Круга, если власть портит человека, то безвластье — народы.

Суровый манихеизм Круга противодействует патрицианскому абсолютизму или понтовому мажорству Гребенщикова, даже неубедительным речам о «надежде» со стороны (уже денежных!) Валерии и Маликова; он допускает низкий уровень самоопределения среди повторяющихся ограничений. Круг поет о людях, вынужденных несправедливо сидеть в тюрьме, о цыганах, которым суждено кочевать, но зато он постоянно ссылается на надежду своих героев, на их потенциал. В песнях Круга вечное цыганское бродяжничество не кончается (т. е. не кончается плохо): у него нет лимита. У этого бродяжничества (вспомним наше определение русского ландшафта) «есть потенциальные направления, а не дороги». Именно эта философия роднит блатную песню с шансоном: оба жанра, естественно, часто звучат одинаково из-за своего музыкального консерватизма, но их несомненное сходство отражает и мировоззренческую общность.

Кроме Круга, есть и другие примеры. Дебютный альбом «Калина» певицы Рады Рай вышел в апреле 2008. Верные фанаты нынешнего шансона немедленно начали сомневаться в правильности выбора народной песни для титульного трека. И впридачу «Калину» уже записывали много раз Лидия Русланова, Людмила Зыкина, Валентина Толкунова, Надежда Бабкина и т. д.

У куста калины около реки спрашивается: «Как попала она сюда?» Оказывается, что давным-давно «парень бравый прискакал», полюбовался кустом, а «потом с собой забрал». Желая посадить куст у себя саду, он его «не довёз, а в поле бросил», решив, что дома куст пропадет. Сам факт, что куст умеет разговаривать, мало кого удивляет.

А я за землю ухватилась,Встала на ноги свои —И навеки поселилась,Где вода и соловьи!Ветер гнёт калины ветви,Да я теперь не пропаду!Надо мною солнце светит,Я по-прежнему живу!..

Брошенная калина вталкивает свои хрупкие корни в землю… и выживает. Употреблять или злоупотреблять подобной тематикой непоколебимой жизнестойкости с самыми разными идеологическими целями — дело немудреное. Одна советская вариация даже добавила строфу об уважении к кусту со стороны местных трактористов! В контексте сегодняшнего шансона смысл «Калины» для реальной жизни отчасти объясняет мировоззрение Круга и схожих исполнителей: тут самоуверенность и потенциал (скажем, возможная любовь или освобождение под честное слово) сильно ограничены. Такие скептические настроения в России не уникальны. Наоборот, они типичны; и они влияют на изображение самонадеянности сегодня в хитовом кино и телесериалах. Популярность некоторых фильмов и сериалов свидетельствует о том, что самонадеянность на экране надо показывать с долей иронии.[256] То же самое можно сказать о русском шансоне. Поэтому интерпретация Рады Рай (патриотического!) цыганского номадизма является образцово-показательным примером того, как представления о песенных истинах в России сегодня медленно, но верно пересматриваются. Без понтов.

Отсутствие достойной театральной, политической или коммерческой деятельности в России с 1990-х порождает разные диковинные и антагонистические манифестации максимализма, которые на сегодняшний день оборачиваются мазохизмом, когда желание общественной правды (того, как все воистину должно быть) выливается в стремление к самоуничижению.

Вот пример: когда недавно в Петербурге собралась «Большая восьмерка», высокопоставленные иностранные гости захотели убедиться в честности местной коммерческой практики. Поэтому на многие аудио- и видеомагазины Северной столицы нагрянула местная милиция якобы в поисках фальшивого, подделанного, т. е. нелегального продукта. Служащие магазинов сообщили репортерам, что милиционеры сами обчистили несколько филиалов и в одном случае сильно ударили продавщицу по лицу, когда она отказалась дать номер телефона хозяина.[257]

Сегодня как нарушение закона самими законодателями, так и рискованная (т. е. дурацкая) отвага продавщиц являются неадекватной затратой энергии. Это те же мазохистские реакции на общее «осознание упущенных возможностей»[258] в другой, не удавшейся (оттого и до сих пор виртуальной) реальности «советского проекта». Долгожданные, обещанные общественные достижения Советского Союза — всяческие гарантии универсальной справедливости — так и не свершились; вместо этого с 1991-го складываются иные, порой самоуничтожающие тенденции того же сомнительного масштаба. Упорное, неотступное стремление к самоутверждению влечет за собой те же отчаянные, брутальные, мертвые петли, что и у нашей продавщицы; и поэтому, как говорится, истина — в вине, и обнаруживается она лишь в глазах пьяного. Она всегда виртуальна. Особенно в России и ее любимых песнях.

А какие чувства остаются после кино с Гребенщиковым, Кинчевым, Валерией и Маликовым? Видимо, как ни грустно, остается такой угрюмый фатализм, суть которого лучше выражается в «узком», консервативном жанре и его ограниченном словарном запасе. В одной блатной песне есть такая строка: «Понятия воровские — это прежде всего понятия людские». Поэтому не зря считают в народе, что пессимист — это оптимист с жизненным опытом. Он терпит поражение, но таким же (болезненным) образом обнаруживает нереализованные потенциалы, если хватит сил, надежды и веры, т. е. преданности делу. К тому же потенциалы, как мы знаем, обнаруживаются лишь провалами.