Синие стрекозы Вавилона - Елена Хаецкая

Гость вежливо позволил себе не согласиться. С точки зрения климата Вавилон, конечно, благоприятнее. Однако воздух вавилонский... Выхлопные газы... Одна только труба химкомбината чего стоит!.. Нечестивцы, воистину нечестивцы. Построили ее выше башни Этеменанки, хотя издревле запрещено в Вавилоне возводить что-либо выше башни Этеменанки. Того и гляди разгневаются боги. Впрочем, городским властям нет до того никакого дела. На взятках жиреют...

Хаммаку ни в малейшей степени не трогало оскорбление, нанесенное химкомбинатом священной башне Этеменанки. Однако же он покивал и похмурил брови. Ужасно, когда не соблюдаются традиции. Чудовищно. В голове не укладывается.

Провинция все же чище, продолжал господин Рихети. И старину чтит. И, главное, нет этого отвратительного смога.

Хаммаку позволил себе напомнить собеседнику, что для молодого предприимчивого человека Вавилон представляется обширным полем деятельности, в то время как Сиппар — сущая дыра и захолустье, только для ссылки и пригодное.

Рихети пожал плечами. Многое зависит от того, как повести дело. В Вавилоне чрезвычайно жесткая конкуренция. А здесь, в провинциальной глуши, многое еще предстоит сделать впервые. И тот, кому это удастся, может — при наличии известной ловкости — неплохо подняться.

— В любом случае, я ничего не могу начать без хорошего кредита, — сказал Хаммаку. Более молодой и нетерпеливый, он первым заговорил без обиняков.

— Я не уполномочен фирмой выдавать кредиты, — так же прямо ответил Рихети.

Но таким тоном было это сказано, что Хаммаку не успел ощутить даже мимолетного укола разочарования. Ясно было, сейчас последует предложение. И неплохое предложение. Выгодное. Может быть, даже очень выгодное.

Рихети попросил еще вина. И, если можно, какого-нибудь печенья. Хаммаку поспешно обслужил своего гостя.

Стоял, глядел, как пьет Рихети. Солнечный блик плясал на лысине приказчика. Хилый солнечный лучик чудом пробился сквозь толщу зимних облаков — и все для чего? Только лизнуть череп пожилого вавилонца и тут же исчезнуть.

Наконец Рихети отставил стакан. Вздохнул.

— Все не могу успокоиться из-за этого проклятого осла.

Хаммаку терпеливо ждал.

И дождался.

Дело заключалось в следующем. Господин Нидинта, владелец крупного банка в Вавилоне — собственно, интересы его фирмы и представлял уважаемый господин Рихети — нажил, а затем и многократно увеличил свое состояние, умело используя рабов, отпущенных в самостоятельное плавание. На оброк.

Господин Рихети не сомневается: уважаемый господин Хаммаку превосходно осведомлен о том, что многие почтенные граждане преумножают свое состояние именно таким способом. Выдают рабу все необходимое для того, чтобы тот мог открыть свое дело. Рюмочную-закусочную, например, или лавочку. А после только процент с прибыли получают. И это выгодно, чрезвычайно выгодно. Правда, поначалу требуются некоторые вложения. Но они полностью окупаются в течение двух-трех лет. Господин Нидинта имеет тысячи таких рабов. Собственно, на этих-то рабских забегаловках, киосках и мастерских по ремонту обуви и было создано грандиозное состояние господина Нидинты.

— Насколько я понял, у вас ведь имеется излишек рабов? — продолжал Рихети.

Хаммаку кивнул, не задумываясь.

Рихети еще раз оглядел своего собеседника с головы до ног. Среднего роста, немного тяжеловесного сложения, с крупными, грубоватыми чертами лица, в которых, однако, чувствовалась порода.

— Суть моего предложения такова. Вы продаете господину Нидинте одного из своих рабов.

Хаммаку криво улыбнулся.

— За него вы получите, скажем, шестьдесят сиклей серебра наличными, — продолжал Рихети. — Этому рабу будет выдан кредит — еще сто сиклей. На эти деньги он должен открыть свое дело. Какое — господину Нидинте безразлично. В течение двух лет он должен выплатить своему хозяину всю сумму кредита, а по истечение этого срока будет платить лишь 20 процентов от общей годовой прибыли. Это средний банковский процент.

— А моя-то выгода в чем? — жадно спросил Хаммаку.

— Вы можете работать с ним в доле, — пояснил Рихети. — При надлежащем умении, вложив шестьдесят сиклей, вы будете получать процент с оборота, вообще не участвуя в операциях. Вы когда-нибудь слышали о комменде?

Хаммаку никогда ни о какой комменде слыхом не слыхивал. Пришлось выслушать. Маленький приказчик увлекся, прочитал целую лекцию. Комменда, узнал Хаммаку, создается путем сложения взносов нескольких дельцов. Выгодно всем, когда каждый из пайщиков не имеет достаточно средств вести дела в одиночку. Прибыль при этом делится в соответствии с размерами паев.

Прибыль — но не работа. Если один из пайщиков раб, а второй — гражданин Империи, то независимо от размеров доли гражданина, основную работу будет делать, понятно, раб.

— Следовательно, если ваш личный взнос составит шестьдесят сиклей, а начальный капитал, предположим, будет равняться ста шестидесяти... Вы улавливаете мою мысль, господин Хаммаку?

Хаммаку заверил собеседника в том, что да, улавливает.

— Ваш доход будет равен... — Приказчик возвел глазки к потолку, пошевелил пухлыми губами. — Да, 37,5 процента от общей прибыли. Еще 20% нужно будет выплачивать господину Нидинте. Итого, 42,5% останется на развитие дела. Ну, еще нужно вычесть налоги, конечно, но в целом... Совсем неплохо.

Хаммаку еле заметно дернул уголком рта. Господин Рихети уловил гримасу и спокойно повторил — видно было, что он говорит о вещах, чрезвычайно хорошо ему знакомых.

— Вы будете получать свои проценты, не делая ровным счетом ничего.

Ну, это вряд ли, подумал Хаммаку. Не следует переоценивать умственные способности Аткаля. И недооценивать его мелкую бытовую хитрожопость.

— Хорошо. Я продам вам одного из своих рабов, — медленно проговорил Хаммаку, как бы взвешивая в последний раз все «за» и «против» (на самом деле он все уже решил).

Приказчик вынул из плоского портфельчика бумаги, набросал черновик купчей.

— Завтра перепишу у нотариуса на глиняные таблицы, — сказал он, завершив работу. — Вы не подскажете, где в Сиппаре нотариальная контора?

— Да там же, где гончарная мастерская, — ответил Хаммаку. — На первом этаже горшки лепят и тут же продают из оконца. На втором сидят писцы, а на третьем — нотариус. И компьютерная служба городской информации там же, только в соседней комнате. Очень удобно.

Приказчик еще выше задрал свои густые брови. Больше ничем удивления не выразил.

— А страховка на раба оформлена?

— Разумеется, — уверенно произнес Хаммаку. На самом деле он понятия не имел об этом. Всеми делами покойная мать занималась.

— Вы позволите на нее взглянуть?

— Конечно.

Хаммаку поднялся, прошел в кабинет матери. Долго громыхал в ларе глиняными таблицами. Наконец, откопал несколько документов. Притащил в гостиную, держа в подоле рубахи. Приказчик терпеливо дожидался, сложив пухлые руки на коленях. В большой полутемной комнате казался толстячок потерянным и грустным.

Хаммаку выгрузил таблички ему на колени. Рихети выбрал одну, поднес к глазам, вчитался.

— Да, это страховка, — пробормотал он себе под нос. — Так, что у нас тут... В случае болезни... Увечье от несчастного случая... Смерть, проистекшая от болезни, несчастного случая либо суицида... Условия договора при наличии побега... оговорены отдельно. — Маленький человечек поднял лицо. — Замечательно. Вы чрезвычайно предусмотрительный хозяин, господин Хаммаку.

Хаммаку, сам того не желая, расцвел. А приказчик продолжал:

— Простите, что беспокою, но не имею права обойти еще одну формальность: медицинские справки на раба.

Хаммаку предъявил медицинские справки — без них страховку не оформляли. От стоматолога, от невропатолога, флюорография. Везде «без патологий», разумеется. Сам подивился их обилию: мать-покойница, оказывается, ежегодно гоняла Аткаля по всем врачам.

— Из кожно-венерологического диспансера нет, — сказал приказчик.

— Да не болен он ничем, — проговорил Хаммаку. Очень уж ему не хотелось возвращаться в комнату матери, искать среди табличек справку из КВД. — Он вообще с девками не трахается. Импотент он.

Господин Рихети промолчал. Но с таким видом промолчал, что Хаммаку понял: без справки этой не будет ни ста сиклей, ни шестидесяти сиклей, ни комменды — вообще ничего.

Поплелся. Долго копался. Нашел. Табличка оказалась разбитой.

Господин Рихети поглядел, покачал головой.

— Извините меня, господин Хаммаку, — мягко, но вместе с тем непреклонно произнес он, — но принять от вас документ в таком состоянии я никак не могу.

— А если так?..

Хаммаку полизал края слома, попытался слепить половинки.

Приказчик поднялся, аккуратно сложил таблички в портфельчик, обернув их предварительно чистыми тряпицами.