Синие стрекозы Вавилона - Елена Хаецкая

Застонал Аткаль, обхватил руками глупую свою голову.

— Хаммаку!.. Ведь ты мне поможешь?..

Хаммаку еле заметно покачал головой. И на губах его полных показалась легкая улыбка.

Страшной была та улыбка для Аткаля в его отчаянии. Заострилось лицо у несчастного раба, будто уже умер он. Скулы, подбородок — все выступило вперед. Глаза ввалились. Уже не собачий — крысиный взгляд сверлит Хаммаку.

А с того как с гуся вода. Придумал что-то. Хитрость какая-то на уме у него. И на этот раз не взял Хаммаку его, Аткаля, в долю.

Минуло твое время, Аткаль. Взвесили тебя на весах, определили тебе цену — не слишком высокую, по всему видать, — и за нее продали.

— Аткаль! Открой! Хуже будет!

Не будет хуже. Хуже, чем теперь, не может быть Аткалю.

Какое одиночество охватило Аткаля! Как заломило, заныло в груди!

Дверь подалась и рухнула. Толпа хлынула в контору. Оттолкнул от себя Хаммаку раба своего, бросил на руки толпы.

«Его хватайте, его!»

Как было?

Взбрело однажды Нане отправиться в подземное царство к своей сестре. А с сестрой этой, по целому ряду причин, не ладила Нана.

Напрасно пытались остановить Нану. Друзья предупреждали — шла. Враги и те предупреждали. Все равно шла. Упрямая баба, сладу нет.

Семь ворот у подземного царства; и у каждых ворот брали с Наны дань. А какую дань можно взять с красивой женщины?

Пра-авильно. Раздевали Нану. У первых ворот сняли покрывало, у вторых — сандалии и так далее, покуда не осталась владычица Эанны голенькая.

Такой и предстала перед сестрицей.

Та на троне сидит, бабища жуткая, изо рта клык торчит, на веке бородавка.

— Зачем пожаловала?

Нана смиренницей прикинулась.

— Так... поздороваться. Не чужие ведь...

А сама по сторонам глазищами так и зыркает. Во дворце подземном кругом корунды, яхонты и прочие каменья горят. В котлах золото кипит, через край переливается. Из потолка живые руки растут, ногти золотой краской выкрашены; пальцы эти серебряные цепи держат; на тех цепях светильники качаются, в светильниках благовонное масло горит.

Сестра хмыкнула, не поверила словам Наны.

— Правду говори! — повелела она.

Нана круглыми плечами пожала, черные волосы на спину откинула, как-то особенно соблазнительно изогнула стан.

— Захотелось, вот и все.

Капризные губы у Наны. Слишком красива Нана. Разозлилась сестра ее подземная, когда красоту это вблизи увидела, да еще голой.

— Давно хочу извести тебя, Нана, — молвила она скрипучим голосом. — На этот раз убью. Ибо власти твоей здесь, под землей, нет. Моя здесь власть.

Оглянулась Нана. Увидела страшные демонские рожи, дьяволов всяких и прочую нечисть, лучше не поминать к ночи. А что еще думала она увидеть в подземном царстве?

— Может, не стоит? — нерешительно спросила она и босыми ногами переступила. Пол во дворце подземной властительницы склизкий, холодный, противно вот так, босиком-то стоять.

Сестрица нанина — хохотать. Бусы на груди подскакивают от хохота, диадема в волосах трясется.

— Стоит! Стоит!

И придворные ее, лизоблюды и подхалимы, подхватили на разные голоса:

— Стоит! Стоит!

Громче всех один надрывался. Нана ему на ногу наступила, какое там — только шире пасть разевает.

С досады топнула Нана ногой. Тугие груди Наны подпрыгнули. И молоко, которое всегда наготове у Наны, брызнуло из сосков на голый смуглый живот.

Подземная владычица поднялась во весь рост — а росту была немалого. Волосы взметнулись, как живые. Глаза засверкали.

— Взять ее! — приказала она демонам.

Протянулись к прекрасной Нане скрюченные пальцы. Отшатнулась Нана. Страшно ей стало.

— Ты, это... сестра... — пролепетала она. Поняла, видать, что перебрала в своих капризах. — Погоди меня хватать-то. Может быть, кто-нибудь получше подвернется.

Подземная богиня прикидывать стала: что еще задумала Нана? Какая каша варится в прелестной ее вздорной головке? Двум мыслям тесно в голове у Наны; стало быть, одна мысль там засела. Узнать бы еще, какая.

А никакой мысли у Наны не было. Просто еще пожить ей захотелось. И пошла Нана прочь из подземного царства, а демоны следом шли, на пятки наступали. Кого ни встретят, спрашивают:

— Этого, что ли, вместо тебя взять?

Нана головой мотала: нет, не этого.

Время тянула.

А демоны все нетерпеливее за волосы ее дергают: «Может, вон тот вместо тебя пойдет?»

И увидела Нана на склоне холма жениха своего. Спит себе безмятежным сном и пузыри пускает. Рядом костер прогоревший, кости козленка горкой сложены, чисто обглоданы. Собака сытая рядом сопит, одно ухо опущено, другое поднято: в полусне караулит, стало быть. Красива Нана, а жених еще красивее. Лицо юное, здоровьем пышет, румянец во всю щеку, ресницы как у ребенка. А что ему? Поел, попил, с Наной на шелковой траве повалялся — и спать.

До чего обидно стало Нане! Пока она в подземном царстве смертельной опасности подвергалась, он, оказывается, обжирался да спал!..

И указала Нана пальцем на жениха своего спящего:

— Его хватайте, его!..

Проснулся парень, да уж поздно было. Крепко ухватили его демоны, оторвали от земли, потащили прочь от Наны, с шелковистых зеленых холмов, от сытного житья-бытья, от козьего бочка, от парного молока...

И осталась Нана на склоне холма одна-одинешенька. Рухнула наземь возле остывшего костра и тяжко зарыдала. Через собственное своеволие пострадала баба.

А потом люди храм ей построили, истукана вырезали и поклоняться начали.

Ну уж Хаммаку святым не стать, это точно. Намяли сиппарцы бока им с Аткалем, не разбирая. И все-таки Хаммаку досталось не так крепко. Мужчина он был увесистый, при случае мог и сдачи дать. А главное — убежден был в собственной невиновности и потому отбивался с умом.

Аткаль же от ужаса последнего ума лишился. Голову руками прикрывал да верещал обреченно. Всякий норовил дать ему тычка, за волосы ухватить, по заднице отпинать. Кусался, царапался, лягался Аткаль. Отчаяние застилало ему глаза. Ничего не видел он вокруг себя. Только то и понимал: отступился от него Хаммаку, предал, бросил погибать.

И вдруг злые руки выпустили Аткаля. Расступились люди, дали ему дышать.

Остался Аткаль лежать на полу своего офиса. Лицо разбито в кашу, губы расплылись, изо рта кровь и слюна текут. И нет во всем теле косточки, которая бы не болела. Даже головы не поднял Аткаль, не полюбопытствовал — что его спасло? Так и лежал, уставившись в низкий беленый потолок. И не мигал. Как мертвый.

А по стенам офиса и в проеме дверей стояли городские стражники. У всех дубинки, а у тех, что возле двери, — автоматы.

Теперь и толпу охватило оцепенение. По одному стали выходить люди из офиса. Первый из них зачем-то заложил руки за голову — видимо, чтобы покорность властям продемонстрировать, потому что никто этого не требовал. За ним и остальные стали делать то же самое.

Наконец в комнате остались только Аткаль и Хаммаку. Аткаль все лежал. Хаммаку стоял. Потом Хаммаку надоело стоять, и он сел. Его тут же ткнули дубинкой, велели встать. И сообщили: «Вы арестованы».

По факту жалоб, поступивших со стороны возмущенных граждан Сиппара, возбуждено уголовное дело против Аткаля, сына Арраби, возглавлявшего фирму «Три ступеньки», которая действовала в Сиппаре с 25 арахсамну 36 года по 2 нисану 37 года Великого Кровопролития. Упомянутая фирма специализировалась на продаже индульгенций и входила в состав общеимперской храмовой сети, преступной группировки, которая орудовала на территории Империи на протяжении девятисот лет. Искусно скрывая фальшивое происхождение истукана Наны в храме Эанна (г.Урук), коррумпированные дельцы от религии спекулировали на чувствах верующих граждан, сбывая им негодные индульгенции.

Фирма «Три ступеньки» как часть этой паучьей сети в полной мере несет ответственность за свои деяния.

Негодованию общественности нет предела. Доколе будет продолжаться произвол храмовых чиновников?

Мы будем продолжать знакомить вас, уважаемые читатели, с развитием событий по разоблачению преступной деятельности Аткаля, сына Арраби, печально известного в нашем городе торгаша чувствами верующих.

— Назовите судье ваше имя, обвиняемый.

— Аткаль, сын Арраби, — пролепетал Аткаль, завороженно глядя в рот секретарю суда.

Судья постукивал карандашом по полированному столу. Вид у судьи был недовольный.

Протоколистка склонилась над клавиатурой маленького компьютера (цена машине была 120 сиклей, ровно в два раза больше, чем стоил на рынке Аткаль). Записала ответ.

Предоставили слово обвинителю.

— Признаете ли вы, что возглавляли фирму по продаже индульгенций, которая была известна в городе как «Три ступеньки вниз»?

— Возглавлял?.. — переспросил Аткаль глупо.

Секретарь обернулся к переполненному залу. Глянул в бумаги, разложенные перед ним на столе. Вызвал: