Неоконченный пасьянс - Алексей Ракитин

К концу обеда мужчины стали почти друзьями. Обменявшись визитными карточками, они вышли на Александровский проспект, где попрощались и разошлись в разные стороны. Шумилов устремился на Фонтанку, к себе домой, где после шести часов вечера должен был появиться Агафон Иванов.

Неизменная пара Иванов — Гаевский заявилась на квартиру Шумилова уже после восьми часов вечера. Сыскные агенты пребывали в прекрасном расположении духа и двигались явно из какого — то трактирчика. Трудно было сказать, что они ожидали услышать из уст Шумилова, но когда он заговорил, сыскные агенты явно озадачились.

— Господа, в этот час вечернего досуга желал бы я у вас спросить: известно ли вам о существовании alibi Дмитрия Мелешевича? — начал разговор Алексей Иванович, разливая по рюмкам неизменный коньяк.

Гаевский и Иванов переглянулись, их заинтригованный вид показался Шумилову многообещающим.

— В свою очередь, — парировал Гаевский, — я бы желал спросить, почему вы об этом спрашиваете?

— Вас кто — то привлёк к этому делу? — развил мысль товарища Иванов. — В «деле Барклай» покуда нет обвиняемого и, соответственно, нет адвоката, представляющего его интерес.

— Господа, давайте не будем блудить словесно, а поговорим как взрослые разумные люди. — Шумилов поднял рюмку, и его примеру последовали сыщики. — Видите, и тост сам собою родился. Так вот, я могу вам рассказать нечто, что покажется, возможно, вам интересным. В ответ я рассчитывал бы услышать нечто, что кажется интересным мне. По — моему, это честно. Вы мою методу знаете: в официальном следственном производстве я никогда не оставляю следов, не претендую на лавры и почести и никоим образом не посягаю на прерогативу Сыскной полиции единолично разоблачать злостных преступников. Поэтому давайте избавим друг друга от дурацкий вопросов и дурацких же ответов.

— Очень разумное предложение, — согласился Гаевский, — особенно принимая во внимание ту любезность, с которой вы поите нас таким прекрасным коньяком. Насколько известно следствию, Дмитрий Мелешевич не располагает alibi на время убийства своей матери. Хотя, подчеркну, в настоящее время он не рассматривается как самый перспективный подозреваемый.

— Однако, мотив у него имеется хороший, — добавил Агафон Иванов. — Он имел конфликт с матерью незадолго до её убийства; опять же, к вам обращался с просьбой об оценке имения, которое ему не принадлежало. Это всё подозрительно, хотя прямо его ни чём не уличает.

— Я готов рассказать вам о том, что Мелешевич имеет alibi, — пообещал Шумилов. — Но при этом рассчитывал бы на взаимную любезность.

— Что же взамен? — полюбопытствовал Владислав Гаевский.

— Я желал бы знать, что пропало с места преступления.

Сыщики опять переглянулись. В принципе, Шумилов просил не так много.

— Договорились, — кивнул Иванов. — Только не рассказывайте нам о том, что слуга Мелешевича ушёл на Петроградку, а любовница легла спать. Мы всё это прекрасно знаем и без вас, Алексей Иванович. Вы же понимаете, что эти сведения никакого alibi Мелешевичу не обеспечивают.

— Разумеется, понимаю. Поэтому ничего такого я вам говорить не буду.

— Хм, тогда валяйте, — улыбнулся Иванов. — Так что там с alibi Дмитрия Мелешевича?

— Во дворе дома Данилова, прямо напротив квартиры Дмитрия Мелешевича проживает человек, взявший за правило подсматривать за ним. Человек этот по моему мнению глубоко болен, и было бы хорошо, чтобы его осмотрел врач — психиатр. Фамилия его Ганюк, это офицер на пенсии по ранению. Насколько я понял, ему во время войны за освобождение Болгарии оторвало ногу. Ганюк постоянно подсматривает за окнами Мелешевича ввиду того, что последний, уж извините за натурализм, занимается любовными соитиями, находясь в поле его зрения. Всё, что связано с половой сферой, чрезвычайно беспокоит и волнует этого человека. Он подсматривает за Мелешевичем в подзорный монокуляр.

— Это анекдот? Вы верно смеётесь? — спросил Гаевский. — Это же просто несерьёзно…

— Это ещё как серьёзно, дорогой Владислав. Полюбуйтесь — ка на прикладной промысел господина Ганюка, — Шумилов разложил на столе купленные у последнего рисунки. — На каждом из них проставлена дата, её вы можете увидеть на обратной стороне. Один из этих рисунков датирован как раз двадцать четвёртым апреля. У господина Ганюка целая галерея такого рода художеств. По ним половая жизнь Дмитрия Мелешевича может быть восстановлена буквально по дням и по часам.

Сыщики принялись внимательно рассматривать представленные им риснуки.

— Н — да — а, — протянул озадаченный Иванов. — Много я видел чудаков и сумасшедших, казалось бы, ну куда больше? Но жизнь не перестаёт удивлять.

— И ведь как нарисовано! — восхищённо пробормотал Гаевский. — Ведь талантливо нарисовано!

— Этот человек талантлив только в той сфере, на которой зациклен. Во всём остальном это дезорганизованный, неряшливый, совершенно опустившийся тип, — продолжил Шумилов. — Ну, да Бог с ним, я сейчас о другом: Ганюк внимательно наблюдал за Мелешевичем двадцать четвёртого апреля вплоть до выхода последнего из дома, то есть до одиннадцати часов утра с минутами. Он очень хорошо помнит этот день по той простой причине, что тогда Мелешевич последний раз занимался любовью со своей сожительницей. По словам Ганюка, сожительница Мелешевича после полового акта уснула. Также Ганюк утверждает, что Мелешевич не покидал квартиру всё утро и ушёл уже после одиннадцати утра.

Некоторое время сыщики обдумывали услышанное. Несмотря на первоначальный скепсис, сказанное было слишком серьзно, чтобы от этого просто отмахнуться.

— Что ж, — наконец, пробормотал Гаевский. — Я очень рад за Дмитрия Мелешевича. Хотя данное открытие не снимает с него подозрений в полной мере.

— Разумеется, — согласился Шумилов. — Оно означает только то, что Дмитрия Мелешевича не было на месте убийства в момент совершения оного. Но alibi не отменяет пособничества в совершении преступления, скажем, сокрытия следов, недонесения или активного участия в подготовке посягательства. Я и не утверждал, что Мелешевич абсолютно невиновен.

— Вот как? Это он вас привлёк к делу? — быстро спросил Гаевский.

— Вы задаёте лишние вопросы, Владислав. Наша договорённость не касалась этой темы.

— Ну, хорошо, будем считать вопрос риторическим. Мы можем забрать эти рисунки?

— Разумеется, считайте, что я их вам дарю, — кивнул Шумилов.

Он налил по второй рюмке коньяку.

— Вы хотели знать, что пропало из квартиры убитой Александры Васильевны Мелешевич, — любезно напомнил Владислав Гаевский. — Запишите или как?

Сыщик открыл маленький блокнотик со своими записями и приготовлися читать. Шумилов в свою очередь схватил карандаш и приготовился записывать.

— Консолидированные казначейские облигации министерства финансов Российской империи номиналом сто британских фунтов каждая — двадцать восемь штук; облигации «Петербургского международного банка» номиналом в тысячу рублей серебром каждая — шестнадцать штук, ну и сорок четыре облигации «Учётно — ссудного банка» номиналом в пятьсот рублей серебром каждая, — продиктовал Гаевский.

— Это всё? — спросил как бы между делом Шумилов.

— Ну да, — спокойно ответил Гаевский закрывая свой блокнотик и убирая его во внутренний карман пиджака.

Шумилов отложил в сторону карандаш и неприязненно уставился в глаза сыщику. Тот, заметив странную реакцию хозяина квартиры, ответил в свою очередь таким же пристальным взглядом.

— Что вы на меня так смотрите, Алексей Иванович? Увидели чего — то? — попытался было пошутить Гаевский.

— А вы, часом, ничего не забыли упомянуть? — холодно отозвался Шумилов.

— Вроде бы, нет, — Гаевский пожал плечами. — Вы это, собственно, о чём?

— Я о египетской статуэтке чёрного камня…

— Ах это! — Гаевский натянуто засмеялся, но заметив, что его никто не поддержал, тут же оборвал смех. — Насчёт этой статуэтки с лапами льва и хвостом крокодила ничего не ясно. Возможно, её исчезновение никак не связано с убийствами.

— А я — то думал, что польский дворянин является хозяином своего слова, — негромко проговорил Шумилов. — А вы повели себя как брутальный прохвост. Порядочные люди верят друг другу на слово, но теперь оказалось, что вам верить на слово нельзя.

— Но — но, господин Шумилов, оскорбления чести смыаются кровью! — Гаевский вскочил со стула.

— Попытавшись обмануть меня, вы продемонстрировали, что сие сказано не про вас.

— Да я вас… — Гаевский сжал кулак, словно бы намереваясь ударить Шумилова, но тут неожиданно Иванов с силой ударил ладонью по столу.

Звонкий шлепок прокатился по комнате точно выстрел. Гаевский осёкся, недоумённо взглянул на своего напарника, с непроницаемым выражением лица сидевшего напротив.