Бог калибра 58 - Макс Острогин

Это было лучшим, наверное, моментом за все мое путешествие. Хоть что-то полезное от этой Москвы. А то одни неприятности. Конечно, гранаты вместо невест — это не то.

С другой стороны…

С другой стороны, я увидел, какие мы были дурни все. Хотели обменять три бутылки пороха на девчонок Да…

Мы отправились дальше, в глубь склада, к одежде. На вешалках болталось несколько комбезов, похожих на костюм Алисы — имитирующих мусор. Удобная вещь, но я привык по старинке — закапываться. Хотел взять ботинки — тут по виду были вполне крепкие, а на вес легкие, но посмотрел на свои…

Их сшил наш комбезный мастер. Он всем делал и ботинки, и комбезы, большой в этом деле специалист был. Ботинки у меня, конечно, тяжелые. Но мощные, а сверху рыбьей кожей еще покрыты, я в них не первый год… Да и разнашивать надо.

— Ты что? — спросила Алиса.

— Думаю. Брать ботинки или не брать?

— Ты что, Калич?! — Алиса скрежетнула зубами. — У меня вся семья погибла, а ты… — Она захлебнулась. От слез и возмущения. — А ты ботинки выбираешь?!

— А что мне делать? Повеситься, что ли?!

Алиса отвернулась.

Ботинки я не взял. Точно, разнашивать надо. Взял фильтр для противогаза.

Дальше двинулись. Еда. Я сразу узнал. Еду можно издали узнать, по запаху. Еда пахнет покоем. Сначала стояли мешки. Я раскрыл первый. В нем хранились крупные и гладкие блестящие зерна, похожие на хорошо обкатанную ручейную гальку.

— Это и есть фасоль, — объяснила Алиса. — Еще старая. Она может долго храниться, всегда… Зачем детей увели, а?

Алиса всхлипнула.

Я зачерпнул фасоли, ссыпал в карман. Может, размочить ее получится, вырастим. У нас горох растет, его сушим на зиму, фасоль крупнее… Зачем детей увели? Не знаю. Уходить отсюда надо, чем скорей, тем лучше.

В следующих мешках хранилась картошка. Не такая, как у нас, у нас мелкая, чуть больше гороха, а эта просто… В ладонь едва умещалась. И крупная. Красного цвета. Много мешков. Хорошо они тут устроились, фасоль, картошка, наверху кабаны сами в рот прыгают. Хотя я бы вот этот их весь склад не поменял бы на нашу станицу. У нас понятно все, а тут…

Картошку с собой брать бесполезно было, с сожалением оставил.

Дальше в мешках были разные овощи, а еще дальше в бочках разные соленья. У нас только черемшу солят, а тут даже капуста соленая попадалась, я попробовал, очень вкусно.

Алиса смотрела на меня как на дурака.

В дальнем конце склада было холодно, и в прозрачных стеклянных банках хранилось мясо. Настоящее мясо, тушеное видимо. Я открыл. Так и есть, тушеные кабаны.

— Как ты можешь… — поморщилась Алиса.

Но я съел полбанки.

Возвращались по другому проходу. Там тоже хранились разные припасы: масло в бутылках, копченая рыба — а говорила, рыбу не едят.

Сахар. Да, живут действительно… Не Рыбинск Молотый сахар, несколько мешков, съел горсть.

— Прекрати… — попросила Алиса. — Меня тошнит…

— Потом тошнить будешь. Чего уже сейчас тошниться-то, бесполезно… К тому же ты жива. И дети живы, не все так плохо. Сахара съешь, он успокаивает…

— Сам успокаивайся.

Я съел еще сахара. Нельзя упускать такую возможность, сахар отличное средство. Снял с пояса вторую бутылку для воды, половину отпил, оставшееся место засыпал сахаром, разболтал. Боевой напиток. Можно силы подкреплять в крайних случаях, например, когда от жнеца удираешь. Или в каком другом непростом положении.

«Соль», — прочитал я на синей пачке. Соли у нас всегда мало было. Старые запасы приели, а новые редко встречались. Иногда с самого уж севера приходили усольцы, меняли соль на порох.

Пачек таких на полках содержалось… Много, короче. Я взял Две. Тяжелые, да ничего. Вернусь домой без невесты, но с солью, я усмехнулся.

На полках над сахаром размещались пластиковые банки.

— Это специи, — пояснила Алиса.

Я открыл банку, понюхал. В нос мне влетела легкая черная пыль, в голове будто бомбочка взорвалась. Я чихнул. И Папа принялся чихать. Мы чихали долго, сладко, до слез из глаз.

— Перец, — объяснила Алиса. — Там еще другие…

Я открывал и нюхал. Каждая пахла по-своему. Разно. Старый мир. Чистый, светлый, безопасный, полный воды и вкусных необычных лакомств, со смехом и фейерверками, какой он и должен быть. Хотелось взять это с собой, но мелких пузырьков у меня совсем не нашлось, и я просто запоминал.

Наш мир пах совсем по-другому. Железом, порохом, кровью. Смертью.

Ненависть. Во мне начинало шевелиться тяжелое темное чувство, от которого руки наполнились колющей злобой. Я ненавидел. Ненавидел мертвецов. Сыть, бодунов, хляби и пади, раскинувшиеся по земле. Ненавидел всех, кто это допустил, испортил, засрал свой мир. Ненавидел всю эту бродячую, ползучую и прочую погань, щедро резвившуюся по ту и по эту сторону МКАДа. Ненавидел рейдеров. Бомберов. Прочих сатанистов, людское отребье, которое вместо того, чтобы мести нечисть железной метлой, убивает своих же братьев.

Смерть. Смерть им.

Всем.

— Давай уйдем, — сказала Алиса. — Я не могу…

— Нет. Мне надо в мастерскую… И не надо продолжать, уйдем, когда я скажу. Где мастерская?

— Это в научном блоке.

Мы вернулись в научный блок, и я починил карабин. Приклад. Конечно, приклад надо было уже менять — трещина рано или поздно разойдется окончательно. Но подходящего дерева не было, так что пришлось проклеить трещину смолой и стянуть сам приклад проволочным хомутом в три оборота. Получилось ничего.

Заточил лопату. К секире жнеца приделал хорошую рукоятку. Алиса сидела в углу на полу и наблюдала за мной. Через два часа я был готов.

— Все? — уныло спросила Алиса.

— Все.

— Уходим?

Я думал. На поверхности наступила ночь. Вылезать вот так в ночь опасно. Оставаться в разоренной подземной станице… Лучше уж на поверхность. Там все-таки знакомые твари, а здесь…

Нет, место поганое. Тут жизнь вряд ли уже наладится когда. Я бы не стал жить, смертью тут воняет.

Значит, на землю.

— Уходим, — сказал я. — Где ближайшие соседи?

— На Варшавской. Это совсем в другой стороне…

— Ладно, разберемся.

Возвращаться той же дорогой — через шахту до станции Коломенской, а потом на поверхность мне не хотелось, правило — тем же путем не возвращаются.

Я спросил — есть ли другой ход на поверхность. Ход был. Километра через три. Но пробираться надо через Нижнее Метро, вдоль внутренней трубы.

Вернулись на ферму. В дальнем конце зала имелся коридор, ведущий на другую ферму, расположенную уже вдоль тоннеля Нижнего Метро. Там в тишине и тепле росли грибы, много, белые, похожие на шарики, Алиса зажгла свет, и мы оказались между полок с этими самыми шариками. Много. А грибами не очень пахло.

— Очень быстро растут, — сказала Алиса. — Много получается.

Отправились мимо грибных полок. Хорошо тут все у них устроено было, правильно. Наверное, почти как раньше. Жили не тужили, еды много, фасоль с грибами. А потом…

— Здесь, — Алиса откинула в сторону лист тонкого железа.

Тоже дверь. С кодовым замком, цифры Алиса знала. Дверь в туннель была тяжелая, я отвалить не сумел, только вдвоем управились.

За дверью жило Нижнее Метро. Именно так, жило. Точно река текла, только никакой реки, конечно, нет, туннель и в нем труба в три моих роста.

— Ладно, — Алиса выдохнула и первой вступила в зеленоватое марево, которое вяло колыхалось справа налево.

Я тоже на всякий случай выдохнул и шагнул за ней, успев заметить, что стена туннеля толщиной никак не меньше метра. И не из бетона, а из самого что ни на есть железа.

Мне показалось, что я потерял ступеньку. Вот он, пол туннеля, светящиеся стены, с головой что-то произошло, глаза моргнули, пол провалился, я оступился…

Алиса меня поймала. Конечно, смешно все это, я упал и оказался на руках у девчонки. Все должно было произойти наоборот, но…

— Первый раз всегда так, — сказала Алиса. — Это от энергии.

Она улыбнулась. Как-то счастливо, беззаботно, точно и не было за спиной всего этого кошмара.

И я улыбнулся в ответ. Мне хотелось улыбаться. Даже больше, хотелось петь, песен просто я не знал. Тогда я решил прочитать тропарь. Благодарности. Понятно, почему тут овощи растут хорошо. Это от энергии. Энергии здесь много, вот и результат, благодатная мощь, вот как называется. Раньше наверняка эта мощь во всем мире распространялась, а теперь только здесь осталась…

— Эй! — Алиса хлопнула меня по щеке. — Эй, очнись!

Голова тряханулась, я открыл глаза.

Оказывается, я продолжал висеть на Алисе.

Выпрямился, повертел головой.

— Поэтому тут долго нельзя, — сказала Алиса. — Трудно уйти, хочется остаться…

Это точно. Хочется остаться.

— А оставаться нельзя. Организм перестраивается как-то, нет, не радиация, другое. Одним словом, опасно. И еще…