Великий притворщик. Миссия под прикрытием, которая изменила наше представление о безумии - Сюзанна Кэхалан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«У нас был всего один пожар», – добавила она.
За двенадцать лет менялись результаты людей, живших в «Сотерии», названной по имени греческой богини безопасности и спасения. Было несколько самоубийств. Некоторым становилось хуже, и их пришлось госпитализировать в больницы, но многие утверждали, что пребывание там было прогрессивным и в конечном счете исцеляющим опытом. Один из бывших жителей «Сотерии», с которым я беседовала, благодарил это место за то, что он успешный продавец техники, с супругой и двумя детьми. «Сотерию» легко списать со счетов, как это делали многие (и я поначалу), но она уловила нечто существенное, чего не было в институциональной модели: в центре внимания был пациент, а не болезнь.
Больницы такого типа продолжали появляться на Аляске, в Швеции, Финляндии и Германии. Отголоски есть и в клубной модели, предшествовавшей «Сотерии», но обеспечивавшей аналогичную восстановительную поддержку наряду с жильем и возможностями трудоустройства для людей с серьезными психическими проблемами. Мы наблюдаем это и в Геле – небольшом бельгийском городке с долгой историей предоставления убежищ страдающим психическими заболеваниями, где приемные семьи принимают «гостей», а не пациентов. В итальянском Триесте (где молодой Зигмунд Фрейд впервые изучал половые органы угрей) к таким людям относятся как к членам общины, у которых есть доступ к широкому спектру потребностей, наряду с поддержкой социальных связей.
У Палаты № 11 Агньюса долгая история. К сожалению, Эсален Дик Прайс, вероятно, не успел насладиться скорыми торжествами по случаю начала успешной исследовательской работы. В 1969 году, как раз перед началом проекта, у Прайса случился очередной срыв. Полагая, что воплощает собой целый ряд исторических личностей, включая Наполеона и Александра Македонского, он начал разглагольствовать о том, что «нужно захватить еще больше королевств», и из всех возможных мест провел десять дней в государственной больнице Агньюс. В конце концов Прайс выздоровел и вернулся в Эсален, где спокойно жил до самой смерти в 1985 году.
16
«Душа во льду»
Тем временем заключение Билла в отделении неотложной помощи того же учреждения подходило к концу. Он провел там 48 часов, прежде чем больница сочла его здоровым или, лучше сказать, недостаточно здоровым, чтобы перевести его на жилой этаж. Он был меньше похож на больницу. Его «домашнюю» обстановку задавали шезлонги и окна по всей дневной палате, отличавшие ее от темных и мрачных комнат этажа для больных. Открытое пространство было привилегией (пока пациент не перепрыгивал окружавший его деревянный забор). Психиатры редко посещали палаты, а их взаимодействие с пациентами было быстрым и пренебрежительным. Грубый психиатр, провокационные вопросы которого граничили с абсурдом, уже был настроен спросить Билла об употреблении наркотиков и сексуальной ориентации – поспешные заключения, сделанные его коллегой всего за полчаса. Билл до сих пор получал три дозы нейролептиков в день, но после того инцидента в кафетерии он научился правильно избавляться от таблеток.
Другие пациенты были похожи на него, такие же молодые хиппи. Ну, большинство из них. Был один «ползунок», молодой парень лет 25, который большую часть дня проводил на четвереньках, исследуя помещение, как младенец.
– Он и правда был очень странным парнем, – говорил Билл. – Но однажды я разговаривал с другими ребятами, и пока мы болтали, он ползал вокруг. И тут он подполз к нам, поднялся и завел разговор о колледже. Он знал, что я студент, а он учился в колледже[58] где-то неподалеку. Ну и мы поговорили об учебе, о том, как трудно в университете, и все такое. Когда мы договорили, он вернулся на четвереньки и уполз.
– Ого. Забавная история, – сказала я.
– Да, но еще это… То есть я думаю, если многих людей, названных психически нездоровыми, держать подальше от места, зацикленного на их психозе, они могут казаться нормальными.
Это наблюдение стало стержнем работы Розенхана – то, что сумасшедшие не всегда ведут себя как сумасшедшие; что в каждом из нас есть непрерывный поведенческий переход от «нормального» к «ненормальному». В разные периоды жизни мы скользим от одного к другому, и интерпретация поведения часто зависит от контекста.
Под резким светом больничных ламп Билл не мог не пересмотреть свои собственные особенности, например склонность к несвязанным ассоциациям и уходу от темы.
– Когда люди говорят о чем-то, это напоминает мне что-то постороннее, и… я часто упоминаю это в разговоре, – говорит он. – В итоге так можно прийти к звуковым ассоциациям, которые вызывают серьезное психическое заболевание. Где-то здесь должна быть грань. Вы, наверное, возразите, что у всех свои странности. Хочу сказать, что нормально, что не выходит за рамки здравомыслия?
На этаж к Биллу перевели его друга Самсона. Он и еще несколько других пациентов приняли его за журналиста из-за постоянной писанины. «Я не верю, что ты настоящий пациент. Думаю, ты проверяешь врачей», – говорил Самсон, повторяя подозрения, с которыми сталкивался Розенхан. Но Билл заверил меня, что ни один врач так и не догадался.
Однажды утром медсестра разбудила Билла со словами: «Просыпайтесь, мистер Диксон, вас ждет врач. У вас диабет».
Билл был потрясен. Раньше у него никогда не было проблем со здоровьем – почти не бывало даже жара, не говоря уж о диабете. Разве он мог быть так болен, и чтобы никто ему об этом не сказал? Пока он шел с медсестрой в кабинет врача, он вспомнил, что его дядя страдал диабетом с тяжелыми осложнениями. Его пугало осознание того, что теперь тоже болен, особенно потому, что медсестре не было до этого никакого дела. Ему нужно было сделать все, чтобы поскорее выбраться отсюда и сходить к врачу; он должен сказать жене; ему придется каждый день делать уколы. Задумавшись, он с трудом заметил, как медсестра вернулась и сказала, что он может возвращаться.
«Вы не тот пациент», – сказала медсестра. Ее ничего не
