Великий притворщик. Миссия под прикрытием, которая изменила наше представление о безумии - Сюзанна Кэхалан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Осенью 1970 года Билл записался на семинар Розенхана по патопсихологии. Розенхан сразу же понравился Биллу. Он называл его не иначе как «очаровательный» и «харизматичный». «Общаясь с Дэвидом, ты чувствовал себя самым важным человеком на свете», – говорит Билл. Занятия с небольшой группой позволяли Розенхану увлекать слушателей, особенно когда он рассказывал о своей тайной госпитализации. Только вспоминая об этом, Билл понял, что Розенхан тогда набирал людей. Он был осторожен, но его намерения были ясны, во всяком случае, в ретроспективе. «Почти во всем, что делал Дэвид, немедленно хотелось принять участие», – добавил Билл.
Признаюсь, я была немного удивлена тем, как мало Билл готовился к госпитализации, что не соответствовало описанию Розенхана. Он рассказывал о неделях подготовки: перебирал предыстории, обучал методам сбора данных, твердил об основах жизни в отделении, но Билл ничего этого не припоминал. Розенхан показал ему, как прятать таблетки за щекой, буквально так: «Кладешь на язык, закрываешь рот, просовываешь под язык, глотаешь воду, бесцельно бродишь пару минут, а потом идешь в уборную и выплевываешь все в унитаз», – сказал Билл. Не самый подробный совет и далеко не безупречный.
Возможно, именно поэтому Крейг Хейни, ассистент Розенхана по патопсихологии, который позже работал с Филипом Зимбардо над знаменитым тюремным экспериментом, отклонил предложение стать псевдопациентом. «Я не хотел, чтобы Дэвид был моим спасательным кругом», – сказал он. Но Билл видел все это сквозь розовые очки Розенхана. «Идея была в том, что ты войдешь и как бы испытаешь это все на себе одним махом».
Билл придумал фамилию Диксон, тщательно покопавшись в фамилии президента Никсона (это объясняет, почему Розенхан написал в своих заметках «Dixon», а не «Dickson», вновь запутав мои поиски), и придумал предысторию. Билл остался студентом, но бросил психологию, а также свой брак, так что, если бы все пошло не так, осталась бы дистанция между настоящим и поддельным Биллами.
Как и Розенхан, Билл до конца не верил, что его госпитализируют. В своей книге Розенхан неоднократно подчеркивал, что его скорее всего не положат в больницу, потому что он был «человеком с невероятным чувством равновесия». Его благодушие, скудное остроумие и безмятежное поведение – абсолютная солидность, – казалось, не оставили бы психиатру ни шанса упрятать его. Мэрион же не была так уверена. «Я была в полном отчаянии», – сказала она мне. Ее воображение разыгралось от образов из фильма «Змеиная яма», в котором пациентов игнорировали, оскорбляли и били током.
Билл провел хорошую предварительную работу и знал, что в выбранную Розенханом государственную больницу Агньюс (Розенхан называл ее больницей Альма) не берут людей с улицы. Сначала ему предстояло за двадцать минут доехать до общественного психиатрического учреждения в Сан-Хосе, где его будут наблюдать, чтобы убедиться, что госпитализация необходима – новый уровень защиты, добавленный законом Лантермана-Петриса-Шорта, подписанным в 1967 году губернатором Рональдом Рейганом. Закон, вступивший в силу в Калифорнии в 1972 году, был направлен на то, чтобы значительно затруднить принудительную госпитализацию пациентов или их удержание в течение длительного времени.
Билл даже не пытался выглядеть соответствующе. На нем были чистая футболка и брюки клеш. Остались густая борода, длинные, слегка волнистые волосы и толстые очки в черной оправе. Прием прошел по плану: Билл сказал сотруднику отделения, что он холостой студент Стэнфорда, начавший слышать голоса, которые, как и было прописано в сценарии, говорили: «Стук. Пустой. Полый». Вероятно, все сказало за него. Сотрудник передал ему его дело и велел ехать в Агньюс, где его госпитализируют.
Билл попросил Мэрион высадить его подальше от главного входа в больницу, испугавшись… чего? Что кто-то увидит его с женщиной и решит, что Билл лжет о том, что он холостяк? (Это кажется мне довольно параноидальным. Думаю, что шок от госпитализации задел Билла сильнее, чем ему кажется). Мэрион смотрела, как ее муж шел по пальмовой аллее ко входу в роскошную психиатрическую больницу. Она решила тогда, что муж оттуда не вернется.
Чем ближе Билл подходил к приемному покою, тем сильнее становился его страх. Наконец он добрался до знака, указывающего на вход, который ничем не отличался от обычной приемной, где пациентам ставили диагнозы и отправляли в отделения, которые были все хуже и хуже подготовлены, чтобы иметь дело с больными.
Расположенная менее чем в получасе езды к югу от Пало-Альто в городе Санта-Клара, Великая психбольница (позже переименованная в государственную больницу Агньюс) открылась в 1885 году, когда фермер передал государству свою землю в триста акров для размещения растущей армии «хронических сумасшедших». Живший при больнице ее руководитель Леонард Стокин предложил вернуться к более гуманному подходу психиатрической помощи, так называемому моральному лечению (которое, как мы уже знаем, было популярно в XIX веке, пока не дошло до черты). Он построил библиотеки, спортзалы, свинарник и курятник, открыл участки сельскохозяйственных угодий, за которыми ухаживали пациенты и персонал. Его дочь Хелен Стокин большую часть своей взрослой жизни жила в одной из палат и даже писала и ставила пьесы, которые пациенты играли в ее честь.
Но Агньюс, как и большинство других учреждений, был продуктом своего времени. Заведение, у которого Мэрион высадила своего мужа, было уже не тем местом, где жила и писала Хелен Стокин. «Это были тяжелые времена», – рассказала мне бывший работник Иззи Талесник. Денег не хватало, больница страдала от опасного сочетания переизбытка пациентов и нехватки персонала. На пике своего расцвета она вмещала 4500 пациентов.
Как только Билл приехал в больницу, он принял участие в серии бесед. Медсестра-немка, напоминающая мисс Гнусен, расспрашивала о сексуальных предпочтениях и употреблении наркотиков. Розенхан цитировал записи, которые Билл, по его словам, выбросил много лет назад. «Женщина, плохо владевшая английским языком, долго расспрашивала о моей сексуальной жизни. Она пыталась заставить меня признаться в гомосексуальности. Также она расспрашивала о детстве больше, чем другие. Интересовалась, не ревновал ли я к отцу».
Борода, длинные волосы и одежда Билла создавали портрет предполагаемого «иного», психически больного, которые в то время были геями. Он продолжал: «Думаю, они пытались заставить меня признаться в употреблении психоделиков». Еще один пример врача, видевшего то, что он хотел увидеть. Мы уже видели это на примере Розенхана, которому приписывали «сдержанную речь». У психиатров часто встречается такой тип неверного суждения; он предрасполагает людей заполнять неизвестность, игнорируя все, что не поддерживает их выводы.
Специалисту потребовалось меньше получаса, чтобы поставить диагноз: параноидальная шизофрения. Билла официально
