Великий притворщик. Миссия под прикрытием, которая изменила наше представление о безумии - Сюзанна Кэхалан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С этими словами он стал первым психиатром-геем, публично объявившим о своей сексуальной ориентации. Также Фрайер сообщил, что в АПА было не менее сотни таких же, приведя в шок всю эту замкнутую область. Тем не менее Фрайер не раскрывал свою личность и остался «Доктором Анонимом» на следующие двадцать два года. Гетеросексуальные психиатры не могли себе представить, что один из них может страдать такой разрушительной «дисфункцией».
1 февраля 1973 года, всего через несколько недель после публикации статьи «Психически здоровые на месте сумасшедших», попечительский совет АПА созвал экстренное заседание в Атланте, чтобы обсудить многочисленные профессиональные проблемы, главная из которых – «серьезная обеспокоенность по поводу безудержной критики, обрушившейся на психиатрию» (кхм, Розенхан). Ключевым итогом этого важного заседания стал пересмотр DSM‐II. В том же, 1973 году АПА разослала психиатрам анкеты с вопросом, включать ли гомосексуализм в DSM (нарочно не придумаешь). Даже поддержавшие исключение видели, как это было надуманно, раз «болезнь» можно исключить одним опросником. Это лишь подтолкнуло их к теории Розенхана о том, что диагностическая система психиатрии была субъективной и научно необоснованной.
Психиатр Роберт Спитцер из Колумбийского университета, в то время младший член Комитета АПА по номенклатуре, присоединился к работе по пересмотру DSM‐II. Прежде всего ему необходимо было дать определение. «Если некоторые люди говорят, что гомосексуализм – это не психическое расстройство, тогда что же такое психическое расстройство?» – вопрошал Спитцер. Он изучил DSM-II, чтобы увидеть, есть ли что-то общее во всех состояниях. «Я пришел к выводу, что психическое расстройство должно быть связано либо с расстройством, либо с общим нарушением», – говорил он позже. Примерно в то же время секретная Ассоциация гей-психиатров пригласила Спитцера на их собрание, и это стало переломным моментом. Если такие успешные люди могут быть геями без каких-либо явных расстройств или нарушений, то как можно называть это расстройством? Результатом стало то, что АПА вычеркнула гомосексуализм из нового издания DSM, хотя его следы и остались в диагнозе «нарушение сексуальной ориентации», который описывал людей, страдающих от своей сексуальности (честно сказать, это было вполне возможно у любого гея во времена, когда это считалось преступлением или болезнью). Местная газета высмеяла это исключение заголовком: «Двадцать миллионов гомосексуалистов получили мгновенное исцеление». Другие заинтересованные группы приняли это к сведению: ветераны выступали за добавление посттравматического стрессового расстройства и получили свое в руководстве 1980 года; в то же время феминистки выражали обеспокоенность по поводу таких диагнозов, как «мазохистическое расстройство личности» – болезнь, обвинявшая жертву, что, по их мнению, обеспечивало научную основу патриархального угнетения. «Не только женщины наказываются (диагнозом) за то, что ведут себя не по правилам (не как женщины), и не только традиционные роли сводят женщин с ума, – писала психолог Марси Каплен, – но и мужчиноцентричные допущения – темные очки, через которые мы смотрим друг на друга, – заставляют врачей видеть в нормальных женщинах ненормальных».
Если такие успешные люди могут быть геями без каких-либо явных расстройств или нарушений, то как можно называть это расстройством?
Психиатрия даже не пыталась скрыть панику.
Другие ученые колонизировали космос, пересаживали сердца, дарили глухим людям способность слышать с помощью кохлеарных имплантатов. Врачи сообщали об успешной пересадке костного мозга женщине с лимфомой Ходжкина. Маммография дала врачам неинвазивный способ взглянуть внутрь организма, чтобы обнаружить рак молочной железы. Мы постигаем великие тайны мира: покоряем космос, боремся с раком и бесплодием. Но мы все еще не можем точно ответить на вопрос: «Что такое психическое заболевание?» Или даже: «Что им не является?»
13
У. Андервуд
Это было захватывающее время для тех, кто требовал революции в области психиатрии, а Розенхан и его исследование были на передовой этой войны. И все же, как это ни странно, на пике успеха Розенхан уходит в тень. К примеру, почему он так и не закончил книгу? Он заключил выгодную сделку о публикации (первая выплата в одиннадцать тысяч долларов была равна годовому окладу помощника профессора) и даже написал восемь глав – больше ста страниц. К 1974 году Розенхан уже поделился несколькими из них с редактором издательства «Doubleday» Лютером Николсом, который остался в восторге и ждал новых подробностей. В своем письме Николс обещал безусловный успех. «Продолжайте в том же духе, и книга допишется, прежде чем вы это поймете, – писал он. – Затем, если сохранится нынешний интерес и будут расписаны некоторые детали, как описано выше, вас ждет приятное денежное вознаграждение. Оно будет вполне заслуженным». Но Розенхан так никогда и не получил его. Он заслужил то, чего добивались немногие ученые, – всемирное внимание и обожание, обеспечившее ему место среди других великих в этой области знания. Но по словам его сына Джека, исследование «отравляло его существование».
Этот внезапный инстинктивный уход от славы встал в один ряд с другими странностями в его личных бумагах, которые я никак не могла понять. Он прикладывал такие усилия, чтобы сохранить детали эксперимента в секрете, что использовал псевдонимы даже в личных записях. Кого он хотел защитить?
Я вернулась в Пало-Альто и навестила сына Розенхана, Джека, в надежде, что он сможет дать мне подсказки, чтобы лучше понять мотивацию его отца. Джек – милейший человек, которого невозможно не обнять при первой же встрече. Он обожал отца, но спокойно признается в том, что не разделял его любовь к науке. Джек – живой парень с заразительным смехом; человек, таланты которого не остались в стенах школьного класса. Ему удобнее в спортивной форме и бейсбольной кепке, чем в костюме и галстуке. Джек любит свою семью, у него две дочки, жена Шери и тренируемая им футбольная команда, которую он довел до чемпионата штата.
Мы сидели за обеденным столом, и Джек раскладывал фотографии, письма и книги из гаража – все, что сохранилось после переезда отца в дом престарелых больше десяти лет назад. Ничего из этого я до сих пор не видела. Джек делился смешными и остроумными историями и рассказывал о том, как отец нежно, но твердо воспитывал их. Джек рассказал, как, будучи подростком, тайком ушел на вечеринку, а
