Женский клуб - Това Мирвис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подростками мы представляли себе, что со своими дочерьми уж точно не будем так строги. Мы дадим им пространство для маневра, позволим самим решать, хотят ли они принять этот образ жизни. Но стоило нам стать родителями, все оказалось не так просто. Мы хотели, чтобы дочери выросли и вышли замуж, вели еврейский дом и растили еврейских детей. Хотели, чтобы они передали традицию своими детям, а потом и внукам. Мы не хотели, чтобы они поддавались дурным влияниям, которые могли совлечь их с пути, предназначенного им с рождения. Хотели, чтобы они не потерялись в этом мире, в котором, казалось, уже никто ни во что не верил. Хотели, чтобы они чувствовали связь с традицией, не отдалялись от семей, общины, Бога. И мы совершенно не понимали, как этого добиться, если не прописывать основные правила, не устанавливать границы.
На следующей неделе Бат-Шева наводила порядок в классе рисования, когда вдруг увидела Ширу Фельдман. Она стояла у двери с пылающими щеками и искаженным от гнева лицом. Бат-Шева взяла ее за руку и завела в комнату.
– Что случилось? – спросила она.
– Мне не разрешили идти на рисование, пока я не позвоню матери и она не принесет мне юбку подлиннее.
Шира посмотрела на свои коленки, торчащие из-под черной юбки.
Каждый день юбки девочек заметно укорачивались. Мы уже не знали, что они еще придумают, чтобы выкрутиться. Учителя наметили два решения проблемы: заставить злостных нарушительниц держать запасную юбку в своих шкафчиках или же в школе припасти на такой случай несколько длинных бесформенных юбок. Пока ни один из планов не был пущен в ход, но, судя по тому, как развивались события, это был лишь вопрос времени.
– Вроде до колен достает, – заметила Бат-Шева.
– Я сказала рабби Фишману, что он в любом случае не должен смотреть на мои коленки. Но он ответил, что, если бы их не было видно, ему не пришлось бы смотреть. А я не могу позвонить маме. Я и так уже наказана на сто лет вперед.
– Думаю, тут можно помочь, – сказала Бат-Шева.
Порывшись в шкафу, она достала кусок золотой ткани. Орудуя ножницами и булавками, она смастерила юбку, которая завязывалась на талии и спускалась складками по бедрам. Шира в ней больше походила на покрашенную золотом римскую статую, чем на приличную девочку из ешивы, но юбка была длиной, тут не поспоришь, – до самых щиколоток. Закончив, Бат-Шева усадила Ширу напротив себя.
– Похоже, дело не только в юбках, – предположила она.
– Да, тут все сразу.
И Ширу прорвало: ей надоело выслушивать, что ей надо делать, ее как будто держат в тесной коробке без отверстий для воздуха, и она вот-вот задохнется. Ей необходимы открытые пространства, она мечтает уехать куда-нибудь, где сможет быть самой собой.
– А что говорят родители?
– Мать считает, что может заставить меня быть такой же как она. Но я лишь выжидаю момент, когда смогу делать что захочу.
– Скоро станет легче, поверь. Ты во всем разберешься, и тогда не придется беспокоиться о том, чего от тебя ждут другие.
– Старшая сестра учится в колледже Стерна, и мать тоже там училась, а теперь пытается и меня туда засунуть. Но это последнее, что я сделаю, – согласиться еще на четыре года религиозной школы для девочек!
– А какие у тебя планы?
– Я запросила бумаги для поступления в Колумбийский университет и в Браун, но мать нашла их у меня в комнате и заявила, чтобы я и думать про них забыла. Считает, что если я поступлю куда-нибудь кроме Стерна, то отойду от религии. Но она никак не возьмет в толк, что я и так отойду, где бы дальше ни училась. Она ничего для меня не значит.
– С этим бывает непросто. Уже после гиюра случались моменты, когда я сомневалась, то ли это, чего я искала. И хотя я точно знаю, что в конечном итоге это оно, было тяжело соблюдать всё от и до. Но мне кажется, преодоление – очень важная часть веры.
– Можно я буду это цитировать? – спросила Шира. Мать была бы в ярости, услышь она такое, а Шира сейчас была готова на все, лишь бы затеять ссору.
– Пожалуйста. Совершенно естественно, что в тебе происходит борьба. Это говорит о том, что ты думаешь.
– Что бы вы сказали, если бы я поборолась, но в конце концов решила, что не верю во все это? У вас же так, наверное, было с религией, из которой вы пришли.
– Я выросла вне религии, так что ситуация все же другая. – Бат-Шева посмотрела ей в глаза. – Но если ты действительно серьезно думала об этом и пришла к такому решению, я бы советовала делать, как тебе хорошо. Для меня это, конечно же, верный образ жизни, что не означает, что и для других оно так же.
Йохевед Абрахам заглянула в класс и многозначительно посмотрела на Ширу: она пропускала уже третий урок подряд.
– Не волнуйтесь, уже иду, – сказала Шира учительнице, которая не отрывала глаз от ее нового туалета. – Вам нравится? Мама привезла. Моя самая длинная юбка.
Йохевед с трудом представляла, что мать Ширы могла бы привезти такую вещь. Она перевела взгляд на Бат-Шеву, на лице которой блуждала едва заметная улыбка. Скорее всего, ее рук дело. Вполне похоже на юбку из ее гардероба. Она снова посмотрела на Бат-Шеву; улыбка исчезла.
Шира попрощалась с Бат-Шевой и отправилась на урок, оставив их с Йохевед вдвоем. Та старалась быть любезной с Бат-Шевой, но у них едва ли было что-то общее. Йохевед казалось, что Бат-Шева, хоть и старше всего на несколько лет, по части жизненного опыта обогнала ее на годы вперед. И потому Йохевед всегда напрягалась в присутствии Бат-Шевы, побаиваясь, что та станет над ней смеяться. К тому же у Йохевед создавалось ощущение, что ее отодвинули. Ведь это она должна быть девочкам ближе всех, должна быть им примером. Она уехала из Нью-Йорка, потому что здесь было ее место. Йохевед думала, здесь ее будут ценить, не то что в Нью-Йорке, где она всего лишь очередная мечтающая выйти замуж женщина под тридцать. Но теперь все только и говорили о том, как девочки обожают Бат-Шеву; Йохевед опять обошли вниманием.
– Ох
