Женский клуб - Това Мирвис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На следующий день мы направились во двор к Бат-Шеве. Она построила сукку из светлого дерева. Вдобавок вместо светло-коричневого бамбука, которым мы выкладывали крышу (несколько лет назад он был в большой моде, и теперь мы уже не могли вернуться к обычным веткам, с бамбуком было куда проще и чище), она взяла листья магнолии, кое-где даже с цветами. Бат-Шева стояла в окружении детей. Был погожий день, из последних в году, и солнце бабьего лета озаряло ее волосы золотисто-янтарным светом.
– Так много детей, – заметила Ципора Ньюбергер. – Неужели ее это не пугает? – От одного ее вида чувствую себя негодной матерью, – сказала Рена Рейнхард.
– Вздор, – отрезала Хелен Шайовиц. – Ты прекрасная мать.
Аяла держала банку из-под кофе с кисточками, торчащими аккуратным пучком. Бат-Шева кивнула ей, что пора раздать их детям, и Аяла бережно вложила по одной в каждую руку.
– В моей сукке мы нарисуем сцены из Торы, – объявила Бат-Шева. – Я хочу, чтобы вы закрыли глаза и представили, что Господь спустился в этот двор и попросил нас изобразить историю из Торы.
Наши дети вошли в узкий проем сукки, над которым висели нити из белых бусин. Внутри уже были расставлены банки с красками. Сначала наши дети не понимали, что делать. Кто-то окунул кисти в краску и нанес несколько осторожных штрихов на стену, поглядывая по сторонам, кто там чего придумал. Беня Рейнхард нарисовал маленькую синюю звезду Давида у подножия стены. Его сестра Браха изобразила коричневый свиток Торы.
– Мы с Аялой напишем разделение Красного моря, – крикнула Бат-Шева. – Кто хочет взяться за Ноев ковчег?
Она принялась рисовать огромное солнце, а Аяла закрашивала его мазками желтого, нисколько не заботясь о том, что краска стекает со стены прямо на траву, что у нее самой перепачканы руки. Дети смотрели на смелые мазки Бат-Шевы и Аялы. И Йехиэль Ньюбергер приступил к Ноеву ковчегу. Он нарисовал золотистый ковчег, возвышающийся над вереницей животных, – красных коров, и зеленых лошадей, и желтых птиц. Его сестра Хани, стоя на складном стуле, выводила радугу на голубом небе. Сестры Цукерман трудились над картиной дарования Торы. Ривка рисовала гору Синай, коричневый треугольник с зеленым по краям, а Дина – Моисея, бородатого мужчину со скрижалями с десятью заповедями на плечах.
В разгар этого действа появились Мими с Йосефом. Она держала его под руку, и они наблюдали за происходящим, стоя на краю лужайки. Заметив их, Бат-Шева поспешила навстречу.
– Я так рада, что вы смогли прийти, – сказала она.
– Бат-Шева, это просто замечательно. Всем так весело! – Мими часто напоминала нам о том, как важно себя подзаряжать, чтобы обряды не превращались в рутину. Она говорила, что недостаточно просто соблюдать праздники, шабат и кашрут, если не вкладывать в это душу; необходимо пропускать через себя то, что они несут, – именно это и происходило сейчас во дворе у Бат-Шевы. – Разве это не чудесно, Йосеф?
Он кивнул.
– Да, правда.
– У меня есть для вас задание, – сказала Бат-Шева Йосефу и всучила ему ведерко с мутной водой. – Вы будете отвечать за чистую воду. Можно наполнять из шланга у задней двери, а грязную просто выливайте на траву.
Он послушно взял ведерко, а Мими подошла к нам, продолжая восхищаться: она-де никогда прежде не видела, чтобы вся община так прониклась духом Суккота, и теперь нам перед каждым праздником нужно делать нечто подобное. Мы были согласны с Мими: нам не доводилось видеть ничего похожего.
Йосеф тоже втянулся. Он бегал от ребенка к ребенку, любуясь их работами. Он не стал рисовать свою картину, но время от времени подходил к сестрам Цукерман, брал свободную кисточку и закрашивал голубым небо над их горой.
Смех Бат-Шевы отвлек Йосефа. Мы понимали, почему он не может отвести от нее глаз. С развевающимися волосами она носилась туда-сюда, то давала совет, то открывала банку с краской и смеялась вместе с детьми. И она продолжала рисовать свое разделение Красного моря. Море вздымалось синими и зелеными завитками над мужчинами, женщинами и детьми, бредущими друг за дружкой по сухому желтому песку. На дальнем берегу сгрудились египтяне на черных лошадях, преследующие евреев. Подле Моисея шла его сестра Мириам в длинном бирюзовом одеянии и с бубном в руках. Танцуя, она вела за собой вереницу женщин.
Но когда мы присмотрелись, то заметили, что Мириам подозрительно напоминала Бат-Шеву. Те же светлые волосы и пронзительно-зеленые глаза. И мы готовы были поклясться, что один из мужчин походил на раввина, у женщины в черном было лицо Хелен Шайовиц, а у другой – прическа в точности как у Бесси Киммель. Мы ничего не сказали – это было бы невежливо, тем более когда мы гости во дворе Бат-Шевы, – но между собой мы живо интересовались, случайны ли эти совпадения. Может, нет ничего страшного, даже если она нарочно вписала себя в сцену из Торы; нет четкого закона, запрещающего подобное, по крайней мере, мы с ходу ничего такого вспомнить не могли.
– Вот так дела! – воскликнула Хелен. – Вам не кажется, что эта женщина чем-то на меня похожа?
Она не могла определиться, польщена она или возмущена.
– Ты гораздо красивее, Хелен. Не бери в голову, – сказала Леанна Цукерман, посмеиваясь – и мы не совсем поняли, над картиной или над Хелен.
– Пожалуй. Но мне все же кажется, что это я там, – произнесла Хелен.
Бат-Шева вышла из сукки передохнуть и выпить воды. Но вместо того чтобы зайти в дом, она направилась к садовому шлангу и стала пить из него. Через минуту все лицо ее было в водяных брызгах. Напоследок Бат-Шева намочила макушку и только тут заметила, что мы за ней наблюдаем. Она подошла к нам, отирая воду с лица.
– У вас прямо настоящая вечеринка, – сказала миссис Леви.
– Я очень надеялась, что детей это захватит так же, как и меня. И мне хочется, чтобы у Аялы были воспоминания из еврейской жизни, которой у меня не было. Когда не растешь в этом с рождения, все совсем иначе. Можешь только надеяться, что делаешь все правильно.
Миссис Леви понимающе улыбнулась.
– Это очень мило. Но поверьте мне, дорогая, я это проделываю уже почти пятьдесят лет, и через некоторое время это перестает захватывать. Так уж оно устроено. И в жизни все так, ничего не попишешь.
Мы
