Денарий кесаря - Санин Евгений
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец, мальчик уснул на коленях отца, и тот молча взирал на прохожих.
Распятые давно уже замерли на крестах. Было видно – любое движение причиняло им нестерпимую боль. Осыпавший в начале казни проклятьями римлян теперь изредка вторил иудеям. Второй лишь однажды, скосив глаза, зашевелил губами, Иисус повернул к нему голову, ответил. Бунтовщик, успокоенный, замолчал.
Подул резкий ветер, нагоняя тучи. Разом потемнело, словно наступил вечер. Воспользовавшись этим, на вершину поднялись женщины, ведя под руки мать Иисуса. Им помогал тот самый юноша, который разговаривал в антиохийцами на площади. Судя по всему, он так и не смог оставить Учителя.
Тьма сгущалась прямо на глазах. Размылись и пропали очертания города, дороги, старой крепостной стены. Потеряв надежду разглядеть в такой мгле сына, Апамей заерзал на камне.
Теофил проснулся и удивленно посмотрел на небо, отца:
- Разве уже ночь?
- Нет – день! Сам не пойму, что творится… - пробормотал антиохиец, с тревогой озираясь вокруг.
- А почему тогда так темно? Мне страшно!
- Не бойся! – прижав сына к груди, через силу улыбнулся Апамей. – Говорят, здесь бывает такое при ветре хасмит.
-Элои!.. Элои!.. – вдруг раздался с вершины голос, похожий на протяжный стон.
Он исходил от одного из распятых.
Апамей, движимый непонятным порывом, схватил сына за руку и поспешил наверх.
- Что тут? – спросил он у стоявшего перед центральным крестом иудея.
- Да вон! – показал тот пальцем на запрокинувшего к небу лицо Иисуса. - Илию пророка зовет.
- Скорее, Гелиоса![10] - поправил его эллин-прозелит.
- Шахена… - отчетливо, с еще большей мукой в голосе произнес Иисус.
Прозелит, не выдержав, крикнул беспечно играющим в кости легионерам:
- Дайте же ему пить! Он - жаждет…
Один из воинов встал, встряхнул кувшин, убеждаясь, что в нем еще есть поска[11], и, обмакнув губку, нацепил на палку иссопа.
- Постой! – окликнул его размешивавший в глиняном кубке игральные кости. – Давай лучше посмотрим, не придет ли этот пророк спасать Его?
Но легионер, подняв палку, уже дотянулся до лица распятого.
Иисус жадно припал пересохшим ртом к пахнущей уксусом губке. Затем, утолив жажду, обвел глазами притихшую, едва различимую в сгустившихся сумерках толпу. Взгляд Его остановился на маленьком щуплом сирийском мальчике, глядевшем на распятого с неподдельным участием.
Словно огромная, сильная волна окатила Теофила с головы до ног. Она была такая могучая и вместе с тем ласковая, эта волна, что он невольно зажмурился. А когда открыл глаза, то Иисус уже снова глядел на небо. Он вдруг громко произнес несколько слов на незнакомом Теофилу языке и, вскрикнув, уронил голову.
- Отец! Он узнал меня! – возбужденно заговорил мальчик, подумав, что распятый решил отдохнуть. – А что Он сказал?
Апамей не успел ответить, как земля вдруг дрогнула, и между камнями зазмеились трещины.
- Землетрясение! – хватая на руки сына, закричал антиохиец. – Прочь! Скорее бежим от этого проклятого самим Зевсом места!
Побросав игральные кости, вскочили с камней и перепуганные охранники. Один кинулся вниз, остальные последовали его примеру.
- Куда? – зарычал на них центурион. – Назад!!!
Покачнувшись от нового толчка, Лонгин оглянулся, глядя на заметавшихся, заголосивших людей. Затем поднял глаза на крест, где висел уже испустивший дух Иисус. И воскликнул:
- Клянусь Марсом и тем, к кому обратился этот человек, поистине, это был – Сын Бога!..»
Глава вторая
Первая молитва
1
Василий Иванович вдруг заметил, как округлились от ужаса глаза Насти…
«...Через несколько часов, когда тьма рассеялась без следа, и наступил настоящий,
настоянный на розовых лучах солнца и запахах трав вечер, на дороге, ведущей к Эфраимским воротам Иерусалима, появился одинокий путник.
Это был худощавый мужчина, с небольшим шрамом на шее, удивительно похожий на Апамея, только моложе.
Он шел быстро, и по походке, уверенным взмахам посоха чувствовалось, что он исходил немало дорог.
Мужчина явно куда-то спешил, что было неудивительно: в святом городе начиналось время пасхального ужина. Привыкший к крестам, которые, словно колючки репейника, появлялись всюду, где ступала обутая в калигу нога римского воина, он скользнул глазами по возвышению у дороги, как вдруг табличка, белеющая на одном из крестов, заставила его остановиться и неверными шагами подойти поближе.
Оказавшись перед высоким крестом со следами запекшейся крови, мужчина сначала по-еврейски, потом на латыни и, наконец, по-эллински прочитал надпись. Он ошеломленно огляделся, видя вокруг безлюдную местность, затем опустился на камень и, обхватив голову руками, зарыдал:
- Прости за то, что я так долго шел к Тебе! Но если бы Ты знал, из какого я далека, и что мне пришлось для этого вынести...»
Пролог был готов.
Василий Иванович отпечатал его в двух экземплярах: один Соколову, второй на всякий случай себе. Чтобы не тратить время, которого, как он понимал, уже не оставалось на черновой вариант, он решил писать саму повесть прямо на пишущей машинке.
Услышав в его комнате наступившую тишину, Настя попросила разрешения войти и с восторгом сказала:
- Где ты купил такие продукты? Всегда теперь покупай их там! Даже живя в Москве и заходя в лучшие магазины, я не видела ничего подобного.
- Я тоже! – улыбнулся Василий Иванович, вспоминая келью старца.
- Ну, а как продвигается твоя работа? – вытягивая шею, с порога посмотрела на письменный стол Настя.
- Да вот, уже начисто закончил пролог!
Эта новость встревожила Настю, но она не подала виду и, словно ни в чем не бывало, похвалила мужа:
- Молодец!
И осторожно спросила:
- А о чем ты собираешься писать дальше?
- Как это о чем? – удивленно посмотрел на жену Василий Иванович и… замялся. За изучением материала и писанием пролога он совершенно забыл продумать сюжет самой повести. Этого ему еще только не хватало!
- Ты что-то собирался писать о кладах и путешествии своего главного героя по тем местам, откуда все эти монеты! – с еще больше тревогой заметив его состояние, напомнила Настя.
- Ну да, конечно! – подхватил Василий Иванович. – Действие начинается за несколько лет до событий, описываемых в прологе. В доме, где живет Апамей со своей женой, сыном Никодимом и племянником Келадом, его предками спрятан клад. Об этом, из найденного семейного архива, узнает его далекий родственник, живущий, скажем, в Синопе. Одна беда: он точно не знает, где именно находится этот клад. Приехав в Антиохию под видом иудейского купца, он пытается уговорить Апамея продать ему дом. Тот отказывается, так как предками завещано ни в коем случае не продавать его. После долгого торга Апамей готов уже согласиться с условием, что останется жить в небольшой сторожке-пристройке. Но остается одно препятствие: как они вчетвером смогут жить в тесноте, учитывая, что жена вот-вот родит еще пятого.
Василий Иванович замолчал, собираясь с мыслями.
- И что же, твой Апамей - так и не продает дом? – с каким-то по-особенному живым интересом спросила Настя.
- Почему? Лжекупец и на это предлагает выход. Он готов забрать вместе с собой в морское плавание Никодима, доставить его на остров Кос, где тот обучится на врача в знаменитой школе Гиппократа. Келад же вызывается ехать сам, так как мечтает стать воином или гладиатором. Апамей дает согласие. Он и сам даже не понял, как это случилось – лжекупец очаровал всех. Апамея – деньгами. Келада – боевым пиратским приемом, позволяющим перехватить руку нападающего и вонзить его кинжал в него же самого. Впечатлительного и набожного Никодима тем, что пообещал показать ему статую бородатой Венеры на Кипре. Одна жена Апамея была огорчена отъездом сына и племянника, и ей сразу не понравился этот купец. А тот – целую неделю под предлогом осмотра дома для его перестройки исследует каждую стену и пол и ничего не находит. Тогда он решает на время уехать из Антиохии, чтобы в том месте, где нашел архив, поискать новых записок, проливающих свет на то, где может находиться этот клад. Юноши отправляются вместе с ним…
