Какое надувательство! - Джонатан Коу

— Я же не пытаюсь спорить, отнюдь, — сказала Фиби — она с каждой минутой смотрела на Хилари все с большей опаской. — Но у меня сложилось впечатление, что вы со мной согласны. Мне показалось, что вы отвергаете любое собирательство современного искусства как этакий снобизм.

Глаза Хилари расширились, и несколько секунд она не отвечала. Левая рука ее подползла к вазе с фруктами, стоявшей между двумя серебряными подсвечниками, и отломила кисточку винограда. Затем отщипнула одну виноградину и начала чистить, вспарывая длинным ногтем кожицу и отделяя ее от лиловой мякоти.

— Мы раньше не встречались? — внезапно спросила она.

— Нет, — ответила Фиби. — Нет, не думаю. Ачто?

— Мне просто хочется выяснить, — проговорила Хилари, покончив с одной виноградиной и начав препарировать следующую, — с какой это стати вы считаете себя в курсе моего мнения.

— Я вам вот что скажу, — произнес Родди, пристально наблюдая за пальцами сестры. — Давайте-ка лучше все перейдем в курительный салон и устроимся там поудобнее, раз у нас такие разговоры завязались.

— Я сужу лишь по тому, что однажды прочла в вашей колонке, — ответила Фиби. — Когда кто-то — какой-то бизнесмен или вроде того — заплатил сотни тысяч фунтов за Ротко для своей коллекции, вы вполне определенно высказались, что это, мол, выброшенная на ветер куча денег и уж лучше бы он их пустил на строительство школ и больниц.

Повисла пауза, затем Хилари слегка придушенно произнесла:

— Она действительно говорит замечательнейшие вещи, — и посмотрела на Фиби. — Видите ли, это просто газетный мусор. Я не высекаю этого на каменных скрижалях. Кроме того, у колонки — миллионы читателей. Вы же не думаете, что я стану делиться своими убеждениями — тем, что поистине мое, — со всеми этими людьми, правда?

— Мне казалось, что как раз в этом все и дело.

— Есть такая штука, как реальный мир, — сказала Хилари. — Вы о ней слыхали? — Она не стала дожидаться ответа. — Понимаете, мы же все не можем вдруг решить, что хотим быть художниками, сидеть в какой-нибудь башне из слоновой кости и выпекать картинки, когда на нас стих найдет. Некоторым приходится работать на заказ, сдавать работы в срок и заниматься другими подобными мелочами и пустяками. Вероятно, вам просто нужен урок: каково сидеть перед клавиатурой, когда требуется написать пятьсот слов, а редакторы ждут их через полчаса.

— Я не зарабатываю живописью на жизнь, — ответила Фиби. — Я патронажная сестра. Спросите у любого, кто занимается этой работой, и они вам расскажут о трудностях все.

— Я сейчас приведу вам пример настоящих трудностей. — Хилари уже добралась до четвертой виноградины. — Трудности — это когда вас загнали в какой-нибудь отель посреди Кента с тремя сотрудниками и факсом и вы должны к утру четверга сдать план публикаций на всю осень.

— Возможно, — сказала Фиби. — Но с таким же успехом трудности — это когда в кошельке двадцать фунтов, которые нужно как-то растянутьдо конца недели. Или когда понимаешь, что беременна, через два дня после того, как муж потерял работу. С такими проблемами я сталкиваюсь каждый день, и этих людей даже не утешит мысль о том, что решения, которые им следует принять, попадут в колонки светской хроники или как-то повлияют на чью-нибудь еще жизнь.

Улыбка расплылась по лицу Хилари, и она повернулась к брату:

— Дорогой мой, она просто бесценна. Я в самом деле должна тебя поздравить. Как ты ее нашел? Ты ведь понимаешь, что заполучил, правда? Тебе удалось отыскать, я полагаю, подлинную, старомодную, закоренелую социалистку в розовых очках. Такие сейчас — ужасная редкость. И ты большой умница, раз тебе удалось поймать это существо и привезти сюда. В смысле, что же дальше будет? Ты действительно надеешься, что они размножаются в неволе?

Родди вскочил на ноги.

— Так, Хилари, довольно. Оставь ее в покое.

— Поздновато рыцаря из себя строить.

— Ты ведешь себя мерзко.

— Она ведь не ляжет с тобой в постель, знаешь? Мне кажется, это довольно очевидно.

Родди повернулся к гостям.

— Я должен попросить прощения за свою сестру. Очевидно, у нее выдалась трудная неделя, но дурных манер это не извиняет. Мне кажется, все согласны с тем, что они отвратительны.

— Я не очень смыслю в манерах, — сказал Конрад.

Хилари обхватила его рукой и поцеловала в щеку.

— Конрад ни в чем очень не смыслит, кроме самолетов и траха. — Она встала и, взяв его за руку, легонько потянула за собой. — Мне кажется, пора проверить его умения во второй области. А вам — спокойной ночи. — И добавила, обращаясь к Фиби: — Для меня это был полезный урок, дорогуша. Я бы не отказалась от него ни за что в жизни.

Они вышли, Родди и Фиби какое-то время сидели молча.

— С вашей стороны это было мило, — наконец сказала она. — Спасибо.

Родди взглянул на нее, видимо стараясь отыскать в ее словах скрытую иронию.

— Простите?

— Защищать меня. Можно было этого и не делать.

— Ну, знаете ли… Она переступила все границы.

— Похоже, она не очень высокого мнения о том, зачем вы меня сюда пригласили.

Родди смущенно пожал плечами:

— Возможно, она права.

— Так каков план?

— План?

— Я с вами сплю и получаю — что? Участие в коллективной выставке? Персоналку? Обо мне напишут в газетах? Я познакомлюсь с толпой богатых и влиятельных людей?

— Мне кажется, вы немного опережаете события.

— И — один раз или регулярно?

Родди подошел к камину, где два хилых бруска электрического пламени изо всех сил старались одолеть смертельный холод столовой. Казалось, он сейчас разразится речью.

— Конечно, вы совершенно правы. — Слова давались ему с трудом. — Мне, разумеется, хотелось переспать с вами — то есть какому мужчине в здравом уме этого не захочется, правда? И я знал, что… убедить вас мне удастся, только предложив помощь с вашей карьерой. Что я определенно сделать в состоянии. Ноделовтом… — он неловко рассмеялся и запустил пятерню в волосы, — то есть как бы ни было неприятно признавать, что болтовня моей сестры может как-то повлиять, но… слушая ее разглагольствования, я вынужден был осознать, что мои предположения и даже моя самонадеянность были решительно… В общем, все это показалось мне вдруг ужасной дешевкой. И я почувствовал, что должен перед вами извиниться. Мне действительно очень жаль, что я приволок вас сюда под… ложным предлогом.

— Вы наверняка считаете меня наивной дурочкой, — сказала Фиби, тоже подходя к камину, — если полагали, что я ничего не заподозрю.

— Тогда зачем вы поехали?

— Хороший вопрос. Можно мне сказать вам две вещи? — Она оперлась о каминную полку и стояла неподвижно, лишь изредка поворачивая голову, чтобы встретиться с ним взглядом. — Во-первых, хотя я действительно убеждена, что вы ничего не смыслите в искусстве, ваше влияние ему только вредит, а от манеры вести дела смердит до неба, я не считаю вас совершенно непривлекательным.

— Уже кое-что, — фыркнул Родди.

— Во-вторых. — Фиби задумалась, прикрыв глаза, потом набрала в грудь побольше воздуху. — Мне никогда не хватало смелости сказать это кому-то, но… Понимаете, за много лет, с большими трудностями, мне удалось нарастить определенную… веру в себя. В том, что касается живописи, я имею в виду. И похоже, до такой степени, что мои работы кажутся мне довольно неплохими. — Она улыбнулась. — Звучит очень самоуверенно, да?

— Отнюдь.

— Так было не всегда. Раньше веры в себя у меня не было никакой. Довольно… болезненно об этом говорить, но… это случилось, когда я была студенткой. На некоторое время я бросила работу, поступила в художественный колледж и жила с несколькими людьми в одном доме — мы его вместе снимали. И вот однажды у нас на несколько дней остановился один человек. Гость. Как-то раз я вышла за покупками, а когда вернулась, он у меня в комнате рассматривал мою картину, незаконченную. Едва начатую, точнее. Как будто… разглядывал меня без одежды. Мало того, он начал было о ней что-то говорить, и стало ясно, что для него она означает нечто совершенно иное, что мне не удалось ничего в ней передать, и я… Это было очень странно. А через несколько дней он уехал, ничего никому не сказав. Даже ни с кем не попрощавшись. И все мы почувствовали… какую-то пустоту, а я не могла смотреть больше на свои картины. И не хотела, чтобы кто-то другой на них смотрел. В конце концов я попросила у хозяйки дома разрешение устроить на заднем дворе костер и сожгла все, что сделала. Все картины, все рисунки. Ушла из колледжа и снова стала медсестрой на полной ставке. Так все и было какое-то время. Я ничего не писала — вообще. Не то чтобы я об этом не думала, нет. Я по-прежнему ходила в галереи, читала журналы и прочее. Просто в н yip и у меня осталось такое… пустое пространство — там, где раньше была живопись, — и мне его нужно было чем-то заполнить. Или, вернее, кем-то, поскольку мне хотелось только найти картинку — любую картинку, — что лишь попадется мне на глаза, и все как-то… свяжется вместе. Вам знакомо такое ощущение? Наверняка. Вы вдруг сталкиваетесь с художником, картины которого действуют на вас так сильно, будто вы оба понимаете какой-то один личный язык, и художник этот лишь подтверждает ваши собственные мысли, но в то же время сообщает вам что-то новое.