Дважды любимый - Светлана Макаренко-Астрикова

— Это же не аксиома, Кит. — Она потрясенно прикусила губу. Больно, чуть не до крови. Помолчала. Потом медленно добавила: — Это не всегда бывает именно так. Женщина меняет духи, и что-то в своем облике, когда хочет внутренних перемен. Обновления души. — И потом, — прошептала она чуть лукаво, словно что-то вспомнив, внезапно: — Ты же сам предложил мне сменить их, разве нет?

— Не хитри, плутовка! — он покачал головой. — Ты изводила меня так, что к концу нашего пребывания в Вене я совершенно потерял голову, поняв окончательно, что если это не прекратится, то я просто получу разрыв сердца… И тогда, я…

— И тогда ты — живо перебила его она — стал каждый день присылать по флакону в мою коллекцию ароматов, как подарки от неизвестного поклонника. Или — поклонников? — Она прищурилась. Через пару дней таких подношений на моем столике уже не хватало места для вечерних и утренних, для туалетной воды и сухих ароматов, масел и отдушек…Иногда флаконы прятались в коробки с носовыми платками, перчатками, шарфами, букетами цветов, сумочками, солнечными очками… Зачем ты все это делал? Бедный! Как же у тебя еще хватало денег на завтраки! — Она, улыбаясь, гладила пальцами его щеку, крылья носа, подбородок, словно повторяя их рисунок, их абрис. — Зачем?!

— Как ты догадалась? — ошеломленно и недоверчиво посмотрел на нее он.

Она опять пожала плечом, слегка улыбаясь:

— Это произошло не сразу. Не знаю. Женская интуиция, наверное. Да и потом, никто, кроме тебя не знал точно, какие шарфы мне нравятся: из органзы, из шелка или же — из шифона…

— Так я просто — напросто тешил себя надеждой, что ты все еще — моя. Так я опять твердо знал, что ты где-то рядом. Так я снова стал узнавать тебя. Я снова нашел тебя, моя Эвридика — спокойно ответил он. — Мне и нельзя было терять тебя. Оглядываться на других. Нельзя. А я оглянулся, птица! После я думал, что я все потерял. Уже не надеялся, что обрету. В какие то мгновения, сегодня — особенно— я просто думал, что мой мир рухнул Это был очень жестокий урок… Слишком. Теперь я никуда не отпущу тебя, совсем никуда. И — никогда. Слышишь?

Я тебя — тоже. И не надейся. — Она вздохнула. — А, может быть, ты просто понял что все настоящее бывает лишь один раз и вернулся к истокам, мой Орфей? Кто знает?

Она вопросительно посмотрела на него и ее глаза мягко блеснули. Солнце уже начинало садиться, окутывая просторную комнату с эркерами окон мягким, расплавленным золотом заката. Из кухни доносились голоса Лили и Дэна, пахло чаем, кренделями, имбирным печеньем, жареной картошкой и чем то еще, тягучим и сладким, как растаявшая конфета. Из полуоткрытой двери во вторую комнату в конце коридора, доносилось слабое, сонное дыхание и запах валерианы.

— Мама спит. А они ужинают. И нас не позвали. — Улыбнулась вдруг Наталия. — Хитрые. Предпочли тет — а — тет.

— Милая, по — моему, они не только ужинают. Они еще и пьют. Ваш семейный ликер. Ореховый. Узнаю аромат. Твоя выучка. Что бы все это могло значить? — Никита хитро прищурился.

— Брудершафт. — Тотчас со смехом заключила Наталия. — А, может быть, даже и помолвку.

— Так быстро?! — притворно изумился Турбин.

— Кит, ну ты же знаешь, у Лильки всегда были космические скорости. Она вечно куда то спешит, бежит… Кстати, а где Кэсси? Ты ее не видел? Куда она запропала? Сколько я лежала на диване, она ко мне ни разу не подошла и хвостиком не повертела, и лапкой не потрогала. Это на нее совсем не похоже!

— Не знаю. Может быть, она на кухне? Там уж очень вкусно пахнет. — растерянно предположил Турбин.

Они прошли на кухню. Всполошили целующихся украдкой у окна Дэна и Лилю. Заглянули под стол. На полку для обуви в прихожей. В стенной шкаф. Кэсси не было нигде. Выглянули и за дверь, и на лестничную площадку. Встревоженные, уже все четверо, поднялись на последний этаж и спустились на первый… И только лишь когда заглянули в комнату, где спала Алла Максимовна, то обнаружили Кэсси там, мирно спящую на одеяле, уткнувшую нос в ладонь, пахнувшую валерианой и кордиамином. При появлении хозяев пушистый комочек даже не пошевелился, только сонно приоткрыл желто — зеленый глаз и слабо вильнул хвостом.

— И как я сразу не догадалась поискать ее здесь! — шепотом начала сокрушаться Лиля. — Кошки же так любят валерьянку.

— Тс — сс! — замахала рукой Наталия, склонившись над кроватью и поправляя одеяло. — Не шуми. Кит, — тихо подозвала она мужа, — помоги мне, пожалуйста, здесь подушка сползла, надо поднять. Они вдвоем стали возиться у постели больной. Та пару раз сонно открыла глаза, блаженно улыбаясь и потягиваясь, потом приподняла голову с подушек, ловко взбитых Наталией, вгляделась в ее лицо, тотчас склоненное над нею и осторожно поцеловала в щеку, ласково бормоча:

— Не беспокойтесь, дети, мне и так удобно. А ты, Натуся, и вообще, шла бы отдыхать. Тебе сейчас нужно много отдыхать, думать о малышке, очень себя беречь.

— Тебе нужно еще что-нибудь, мама? Скажи? — начала было Наталия. И тотчас осеклась, ошеломленно:

— Откуда ты знаешь?!

— Не забывай, мне все таки уже сорок с хвостиком лет. И еще: я просто — напросто — твоя мама. — Алла Максимовна улыбнулась тихо. — И я рада буду стать бабушкой. Может быть, это мне больше подойдет, чем суматошная роль седеющей Джульетты? — Она вздохнула, будто невольно.

— Алла Максимовна, мы уже позвонили Олегу Борисовичу. — мягко вступил в разговор Никита. — Он обещал приехать за Вами завтра утром.

— Бог с ним, сынок! Приедет, так приедет, а нет — не расстроюсь! Побуду тут. Мне у Вас хорошо. Хоть отосплюсь. — Алла Максимовна слабо махнула рукой и зевнула, потом, пристально вглядевшись в лицо Турбина, вдруг, словно некстати, обронила:

— Послушай, а я ведь знаю тебя давно — давно… Я видела тебя там, на морском побережье. Ты дразнил Натку и стер ногами ее песочные рисунки, нотные записи… Помнишь, Натуся, в Алупке, на песке, у волн?? — Алла Максимовна заметно взволновалась, глаза ее заблестели, словно от слез, по щекам разлился румянец.

— Мама, ты о чем? — непонимающе взглянула на нее дочь. Глаза Аллы Максимовны расширились, резко обозначились впадины у скул и носа, на шее нервно дернулась и забилась голубая жилка… О чем ты говоришь, я не поняла? Тебе дать еще лекарство, мамочка, милая? Выпьешь? Доктор сказала, вечером можно выпить еще немного. — Рука Наталии быстро потянулась за флаконом и мензуркой у бронзовой лампы.

— Ну как же, Натуся, девочка моя, ты разве не узнаешь? Лилечка сказала мне, что ты стала видеть теперь, после этого страшного ушиба. Это правда? — на глазах Аллы Максимовны опять блеснуло что то похожее на непролитые слезы.