Дважды любимый - Светлана Макаренко-Астрикова

По щекам ее слепо бежали слезы, глаза были широко распахнуты, но она не видела ничего. Она просто качалась из стороны в сторону, иногда останавливаясь и продолжая монотонно:

Рыбки уснули в прудуПтицы на розах в саду!

Лиля, захлебываясь от слез и ужаса одновременно осторожно обняла ее за плечи, коснулась губами волос. Женщина не замечала ее. Она раскачивалась из стороны в сторону и пела, пела…

Один и тот же мотив. Лиля, зажав рот ладонью, зажмурив глаза, слепо, дергая плечами, отодвинулась от нее. Отползла в сторону. Взяла в свои теплые ладони безвольно повисшую кисть Натки. Прижала ее к губам словно оберегая слабую теплоту нежных, тонких пальцев. И вдруг, нащупав где-то в глубине запястья, ладони, невидимую, спасительную нитевидную канву пульса, дернулась назад прохрипела голосом, сорванным от внутренних рыданий, обращаясь к Киту. Смотревшему на нее в отчаянии замершими, невидящими глазами:

— Жива! Она же жива. «Скорую», скорее!!! Что же вы все сидите?!! — Дэн опрометью сорвался с места и, не снимая ботинок, пронесся в гостиную, где вскоре уже пищал и жалобно тренькал терзаемый им телефонный аппарат.

Турбин ошеломленно уставился на Лилю, словно не понимая:

— Что? Что ты сказала??!

— Кит, она жива. Смотри, у нее есть пульс! — убежденно, горячо зашептала Лиля, вкладывая в руку Кита тонкое запястье Натки.

— У нее в волосах что то липкое, — негромко отозвался Кит и вдруг, с ужасом уставился на свою ладонь, которой он поддерживал голову жены. — Кровь… Что это, Боже милостивый?!

— Не знаю. Она упала, может быть? Расшиблась? — Лиля приподнялась и, присев на корточки, осторожно приподняла волосы на голове Натки, чтобы осмотреть рану. И тут взгляд ее упал на косяк двери ванной комнаты.

— Смотри, и тут все в крови. Она просто ушибла голову, когда падала и потеряла сознание. Хорошо еще, что она упала в коридоре. В ванной же кафель! Боже мой! — Лиля, подпрыгнув от ужаса, вскочила на ноги. Алла Максимовна, все также сидела на полу, раскачиваясь из стороны в сторону и путанно напевая ласковую, бережную моцартовскую мелодию. Когда Кит стал подниматься, по прежнему бережно держа на руках жену, она вдруг вцепилась в его колени и отрывисто, горячо зашептала:

— Антоша, не отдавай девочку никому. Хорошо? Никому, слышишь? Да, я знаю, что она не твоя! — Алла Максимовна оглянулась пугливо, зрачки ее потемнели и сузились. — Но ведь и ты это прекрасно знаешь, глупый! Ты сам знаешь, что я тебя не любила. Никогда! Моя девочка мне подарок от того глупого фантазера, от беспомощного маменькиного сынка, который, правда, хорошо делал два дела — занимался любовью и играл на рояле… Он играл, как Бог. А любил, как сатир. Или Пан. Знаешь, Антоша, мне все это нравилось. Безумно. Я понимала, что он никогда на мне не женится, хилый очкастый концертмейстер, но мне было все равно… Когда я узнала, что беременна, то была просто ошеломлена. Я совсем не думала о ребенке. Не знала, как быть со всем этим. Мне и было всего то девятнадцать. А потом подвернулся ты… Ухаживал за мной, как юноша, хотя был старше на восемь лет… И совсем не похож на него. Уверенный, добрый, сильный. Серьезный инженер. И когда Натка родилась, я испугалась, что ты тотчас же все разгадаешь… И тут я навсегда уже потеряю дом и отца для своего ребенка. Но ты ничего не понял. А я все равно боялась. Всегда боялась. Особенно, когда Натка стала вдруг бурно слепнуть и дивно играть на рояле… Этот зверь, этот Пан — Сатир, он, это он все-таки забрал ее у меня. Музыкой забрал. Потом мы ее вернули. Она была с нами. Но я так боялась любить ее. Боже мой, как я боялась. И этот страх перешел в лед. А подо льдом было сердце, которое разрывала боль. Невыносимая. Я так хотела любить ее. Я — слабая, грешная. Такая же, как все женщины. А Натусенька, моя девочка, она не такая. Она — солнечная. И она похожа на фею. Не отдавай ее Богу, Антоша… Не отдавай… Это ведь мой грех перед тобою, не ее! Алла Максимовна вцепившись руками в джинсы Никиты приникла головой к его коленям и зарыдала. Неудержимо. Но очень тихо, как то потерянно, безвольным тяжелым комом оседая на пол. Лиля кинулась вперед, чтобы поддержать ее, ошеломленная, тем, что услыхала, увидела невольно только что. Вся в слезах, поглаживая дрожащими пальцами плечи Аллы Максимовны, она подняла глаза на Турбина.

Молящие, тревожные, потрясенные. И несколько секунд они подавленно молчали Потом Лиля посмотрела на Турбина, плачущую, трясущуюся Аллу Максимовну, разом потерявшую всю свою прежнюю стать «гордой королевы», и беспомощно, как то по детски, приложила палец к губам. Никита едва заметно кивнул и бережно понес свою ношу в гостиную, где все еще возился с телефоном Дэн Столяров. В пылу спора с кем-то, на том конце провода, он совсем не расслышал всего того, что перестало быть тайным так внезапно. Теперь. Через столько лет. Обыденно и просто. На полу прихожей.

Часть одиннадцатая

… — Черт знает что! В квартире тлеет проводка, женщине плохо, вызвали «скорую», а Вы говорите, нет электрика!! Дурдом, а не страна! Идите вы все к дьяволу, идиоты! — Дэн в раздражении бросил трубку, и рванулся навстречу Турбину, укладывающему жену на диван:

— Я вызвал «неотложку». Сказали, будут скоро, но пока сюда доедешь! Чертово песчаное болото!

— Спасибо, Дэн. Только, боюсь, нам, кроме неотложки, еще понадобиться спецбригада.

— Ё — моё! — Дэн ошеломленно приложил руку к виску и испуганно и тихо присвистнул. — Мать? — кивнул он в сторону коридора.

Турбин в ответ молча прикрыл глаза, бережно держа в руке запястье Натки.

— Нашатырь поищи. Помоги Лильке. Она там сама ото всего обалдела, плачет…

— Сейчас! — рванулся было в прихожую Дэн. — А с Наталией то что, ёжкин хвост?

— Она упала. Расшиблась. Потеряла сознание. Наверное, голова кружилась. Ее рвало. Она мне сказала, что ей худо, еще когда звонила…

— Да, братцы, круто мы тут попали! — ошеломленно взъерошив волосы протянул Дэн и побежал куда-то вглубь квартиры.

— Что? Любимый, что он сказал? — тихо застонав, Натка внезапно открыла глаза. — Что то смешное… Я не поняла…

— Тс — тсс, милая! Не шевелись. Лежи спокойно. Тебе сейчас нельзя двигаться! — Турбин ласково сжал в ладонях лицо жены, тихо сетуя про себя, что ладони эти сейчас были холодны, как лед. — Ты помнишь, что произошло?

— Да. — неуверенно начала она — Я запнулась в коридоре о Кэсси, когда выходила из ванной. И упала. Больше я ничего не помню.

— Кэсси! Я так и знал. Мягкая плутовка! Я всегда опасался, что она будет тебе мешать. Еще когда покупал ее.

— Так это был ты? — тотчас просияла она. — А Лилька мне все врала, что нашла Кэсси в корзине, под дверью отеля в Вене. Вот хитрюга! — Наталия рассмеялась и вдруг замерла, потрясенно, осторожно поглаживая пальцами, склоненное к ней лицо Кита.