Влюбленный странник - Барбара Картленд

— Мне такой большой дом не нужен, — запротестовала Сорелла, — и я совсем не хочу быть богатой.

— Она не хочет быть богатой! Вы только подумайте! — воскликнул Рэндал. — И это после того, как она была такой бедной. Но почему?

— Мне кажется, богатые люди смотрят на жизнь по-другому, — серьезно ответила Сорелла. — Я видела богатых людей, когда жила с папой, особенно богатых женщин. Но иногда отца знакомили и с их друзьями, и они тоже были богатыми. Они все были такими самодовольными, потому что у них было много денег, и в то же время они так мало знали о настоящей жизни. Они говорили так, словно наблюдали за всеми остальными в окно. Они видели фигуры людей, но звуки они едва слышали. Я не знаю, как лучше это объяснить. Это все равно как смотреть кино. События, происходящие с героями на экране, не касаются тебя. Тебе их жалко, ты за них радуешься, волнуешься, но, когда фильм заканчивается, ты вспоминаешь, что все это не на самом деле и нет причины расстраиваться, что бы там у героев ни случилось.

— Я отлично понимаю, что ты имеешь в виду, — сказал Рэндал. Но голос его звучал отчужденно. Заговорив о кино, Сорелла напомнила ему о Люсиль, и Рэндалу стало вдруг любопытно, что она сейчас делает. Наверное, все-таки отправилась на премьеру. Нашла кого-нибудь, кто будет ее сопровождать. Вокруг Люсиль всегда кружилось много народу. В большинстве своем это были молодые мужчины, которые говорили Люсиль комплименты и дарили ей цветы. Но были женщины, которые считали Люсиль светской львицей и льстили ей так грубо и откровенно, что Рэндалу становились неприятны не только они сами, но и Люсиль, выслушивающая весь тот бред, что они несли.

Но независимо от того, нашла Люсиль желающих сопровождать ее в театр или нет, она будет страшно зла на Рэндала. Он знал ее достаточно хорошо, чтобы не сомневаться в этом. И Рэндал вдруг почувствовал себя виноватым. Он позорно сбежал и от Люсиль, и от Джейн. Но, сделав это, он поставил под угрозу и постановку новой пьесы, и деньги лорда Рокампстеда, и отношения с Люсиль, которые он выстраивал так расчетливо и с таким трудом в ту ночь, когда повел ее ужинать в «Савой».

Рэндал вздохнул. Он позволил себе ненадолго забыть о Люсиль. Но теперь мысли о ней возвращались, чтобы тревожить его и заставлять задаваться вопросом: не разумнее ли было остаться в Лондоне и отправиться с Люсиль в театр, как она того хотела?

И все же сбежать подальше от всего этого хотя бы ненадолго чудесно. Рэндал не помнил, когда он в последний раз получал от жизни такое удовольствие. Находясь в обществе Сореллы, он испытывал странное облегчение. Хотя она и была еще ребенком, во многих ее оценках было больше мудрости, чем в суждениях взрослых, и разговаривать с ней было интереснее, чем с женщинами, которых он знал. Но самое главное, Сорелла ничего от него не требовала. Если бы здесь была Люсиль или Джейн, он кувыркался бы сейчас в постели, занимаясь любовью, повторяя тысячу раз слова любви, изображая восторг и восхищение.

А Сорелла просто слушала его, она говорила с ним, когда Рэндалу хотелось поговорить, и сидела молча, когда он умолкал.

Рэндал посмотрел на девочку. В комнате было почти темно, но пламя в очаге освещало лицо Сореллы. В своем зеленом платье она была похожа на эльфа, на какое-то волшебное существо, когда стояла на фоне кирпичной стены, положив руку на кованую калитку. Теперь же, при свете очага, Сорелла казалась более живой, не такой воздушной. Она улыбалась, когда гладила собак. Веки ее были слегка опущены, и Рэндал заметил, какие длинные у Сореллы ресницы. Рэндал подумал, что когда-нибудь Сорелла вырастет настоящей красавицей. За короткое время из гадкого утенка девочка превратилась в прекрасного лебедя. А ведь совсем недавно, там, на юге Франции, когда он увидел ее впервые, он заметил лишь ее болезненную худобу. А теперь щеки девочки округлились, локти и колени уже не были такими острыми, а тело костлявым. Рэндал вдруг испытал гнев, вспомнив о том, через что пришлось пройти этой девочке.

И все же он отчасти мог понять эгоизм Дарси Фореста. Тот образ жизни, который он выбрал, был для него приключением, и он не был готов пожертвовать приключением ни ради ребенка, ни ради какой бы то ни было женщины.

Возможно, теперь, после всех испытаний, Сорелла вырастет доброй и сострадательной, ведь ей пришлось многое пережить. Она обретет счастье и будет ценить его, потому что слишком долго была потерянной и одинокой.

Рэндал твердо решил для себя одну вещь: эта девочка никогда больше не столкнется с нищетой. Во всяком случае, об этом он позаботится. Но Сорелле не нужны деньги, ей нужен дом, дом и любовь. Или, по крайней мере, что-то или кто-то, кого она могла бы любить.

«И это я тоже попытаюсь ей дать», — пообещал себе Рэндал и тут же вспомнил о Джейн, вспомнил тот взгляд, которым она окинула Сореллу, сверкая бриллиантами посреди его гостиной и кутаясь в меха. Меха ее, возможно, были мягкими, но сама Джейн была твердой, и глаза ее сверкали тем же холодным блеском, что и бриллианты. Нет, Джейн была совсем не той женщиной, которая захочет помочь Сорелле. В этом Рэндал бы уверен.

— О чем ты думаешь? — вдруг спросил он, почувствовав на себе пристальный взгляд Сореллы.

— Я думаю о вас, — не отводя взгляда, ответила Сорелла.

Рэндал подавил желание сказать, что и он думал о ней. Этот ответ он скорее мог бы дать Джейн или Люсиль.

— И что же именно ты обо мне думала? — поинтересовался Рэндал.

— Что вы вспоминали о своей матери, когда обставляли этот дом, — ответила Сорелла.

Удивлению Рэндала не было предела.

— Откуда ты знаешь? — спросил он. — Я ведь ничего не говорил об этом.

— Нет, но вы рассказали мне о ней, — ответила Сорелла. — И я подумала, что вы, должно быть, очень ее любили, больше, чем кого-либо еще в жизни.

Рэндал улыбнулся.

— Ну что ж, так ведь и должно быть, — сказал он, и знакомая ироническая нотка прозвучала в его голосе. — Признаюсь, я любил в своей жизни многих. Зачастую бывает непросто понять, любишь ли ты человека и как ты его любишь. Любовь — она такая разная. Но с тобой, должно быть, рано говорить о таких вещах.

— Я думала о вашей матери, — упрямо продолжала Сорелла. — Наверное, она многого ожидала от вас. А теперь ее мечты сбываются, потому что она очень сильно этого хотела. Вы понимаете меня?

И Рэндалу вдруг стало стыдно за свой легкомысленный тон. Было в этой девочке что-то такое, что заставляло его снять маску циника, которую Рэндал так часто использовал, когда речь заходила о вещах, которые принято считать святыми. Но образ циника почему-то был совершенно неуместен, когда Рэндал разговаривал с Сореллой.