Фирма - Джон Гришем

На рассвете он натянул на себя джинсы и майку и, свистнув Херси, босиком отправился на прогулку по пляжу. Не спеша они продвигались на восток, туда, где над горизонтом растекалось оранжевое пятно нового дня. Волны лениво отползали метров на тридцать и так же неторопливо возвращались. Песок был прохладным и мокрым. Небо уже совершенно очистилось от облачности, и в воздухе стоял неумолчный гомон переругивавшихся между собою чаек. Херси мужественно бросался за откатывающейся волной и со страхом улепетывал, когда к нему приближался новый вал пены. Бесконечная полоса — граница песка и воды — требовала от домашнего пса пробуждения его природных инстинктов, манила непреодолимо. Он на добрую сотню метров опередил хозяина.

Мили через две они приблизились к пирсу, массивной бетонной полосе, футов на двести уходящей от берега в океан. Херси, теперь уже совершенно бесстрашный, бросился обнюхивать ведерко с наживкой, стоящее рядом с двумя неподвижными мужчинами, неотрывно смотревшими на поверхность воды. Митч, следуя за ним, дошел до конца пирса, где около десятка рыбаков сидели и время от времени переговаривались, наблюдая за поплавками. Пес прижался к ноге Митча и застыл. Из-за волн появился край солнечного диска, и на многие мили вперед водная гладь заблистала, на глазах меняя свой цвет с черного на зеленый.

Митч облокотился на металлические перила, подрагивая от порывов холодного ветра. На шероховатой поверхности бетона босым ногам было неуютно и зябко. По обе стороны от пирса вдоль берега тянулись отели и бунгало, тихие и мирные в ожидании дня. Пляж был пуст. Где-то вдалеке в воду уходил еще один бетонный язык.

Рыбаки обменивались фразами четкими и отрывистыми, как могут делать только жители северных штатов. Митч вслушивался в слова достаточно долго, чтобы уяснить себе, что рыба не клевала. Взгляд его, ни на чем не задерживаясь, скользил по волнам. Повернув голову куда-то на юго-восток, он думал о Кайманах и об Эбанксе. На мгновение в памяти всплыла девушка, но только на мгновение. Он поедет на Кайманы еще раз в марте, в отпуск, вместе с женой. К черту тот случай. Конечно, он никогда больше не увидит ее. Он будет нырять вместе с Эбанксом, они станут друзьями. Будут пить у него в баре «Хейникен» и «Ред Страйп» и говорить о Ходже и Козински. Он проследит за теми, кто следит за ним. Теперь у него был сообщник — Эбби. Она поможет ему.

Мужчина стоял в темноте около «линкольна» и ждал. Нервным движением поднес к лицу часы, посмотрел на циферблат, затем перевел взгляд на слабо освещенную пешеходную дорожку, которая у самого здания терялась из виду. Свет в окнах второго этажа погас. Минутой позже из дома вышел частный детектив и направился к автомобилю. Мужчина сделал два шага навстречу.

— Вы Эдди Ломакс? — с треногой в голосе спросил он.

Ломакс замедлил шаг, остановился. Они оказались лицом к лицу.

— Да. А вы кто?

На улице было холодно и сыро. Мужчина держал руки в карманах и подрагивал.

— Эл Килбери. Мне нужна помощь, мистер Ломакс. Дело мое совсем плохо. Я заплачу вам сейчас же, наличными, только назовите сумму. Помогите мне.

— Уже поздно, приятель.

— Прошу вас. У меня есть деньги. Скажите сколько. Вы должны мне помочь, мистер Ломакс.

Из левого кармана брюк он вытащил тугую пачку банкнот и, держа ее в руке, был готов начать отсчитывать деньги.

Ломакс посмотрел на купюры, обернулся, бросил взгляд через плечо.

— Что у вас стряслось?

— Жена. Через час она должна встретиться со своим любовником в мотеле в Южном Мемфисе. Я знаю номер комнаты и все прочее. Мне нужно, чтобы вы поехали со мной и сделали снимки: как они приходят и уходят.

— Откуда вам это стало известно?

— Я поставил «жучки» в телефоны. Они вместе работают, и я их заподозрил. Я состоятельный человек, мистер Ломакс, я должен выиграть дело о разводе. Готов заплатить вам тысячу долларов немедленно.

Он тут же отсчитал десять бумажек и протянул их Ломаксу.

Эдди принял деньги.

— Хорошо. Сейчас я схожу за своей камерой.

— Пожалуйста, поторопитесь. Я плачу наличными, так? Не надо никаких записей.

— Меня это устраивает, — ответил Ломакс и зашагал к дому.

Через двадцать минут «линкольн» медленно вползал на переполненную стоянку у «Дэйс Инн». Килбери указал ему на окна комнаты на втором этаже, а затем на свободное местечко рядом с седаном «шевроле». Эдди, осторожно пятясь, поместил машину чуть ли не вплотную к «шевви». Еще раз Килбери указал ему на окна, еще раз сверился со своими часами, еще раз напомнил Ломаксу, как он ценит его услуги. Эдди подумал о деньгах: тысяча долларов за два часа работы. Недурно. Он вытащил фотоаппарат, зарядил пленку, проверил выдержку и диафрагму. Килбери нервно следил за его манипуляциями, глаза его метались от камеры к окнам комнаты на втором этаже. На него было больно смотреть. Он начал говорить о своей жене, о том, как ладно они жили. Почему, ну почему ей было нужно связываться с тем типом?

Ломакс слушал его и не сводил глаз с ряда машин, стоявших перед ним. В руках он держал камеру.

Дверцы стоявшего рядом «шевроле» он не замечал. Дверца эта медленно и бесшумно приоткрылась всего в трех футах позади него. Мужчина в черном свитере с высоким воротником и в черных перчатках сидел скрючившись в «шевроле» и ждал. Когда на автостоянке наступила полная тишина, он прыжком выскочил из машины, рванул на себя левую заднюю дверцу «линкольна» и трижды выстрелил в беззащитный затылок Эдди. Глушитель на стволе не дал звукам выстрелов вырваться наружу.

Эдди Ломакс навалился на руль. Он был мертв. Килбери выбрался из «линкольна», пересел в «шевроле» и вместе с убийцей укатил в ночь.

18

После трех дней изгнания из своих келий, дней, которые невозможно поставить в счет, дней, полных рождественской индейки, ветчины и клюквенного соуса, отдохнувшие и помолодевшие юристы фирмы «Бендини, Ламберт энд Лок» возвратились в свою крепость на Фронт-стрит, горя желанием мстить. Мстить праздности, оторвавшей их от самого святого — от работы. К половине восьмого утра стоянка рядом со зданием была плотно уставлена машинами. С привычным комфортом расположившись за своими тяжелыми столами, люди галлонами поглощали кофе, размышляли над деловой перепиской и документами, яростно и неразборчиво бормотали в свои диктофоны. Лающими голосами отдавали приказы секретаршам, клеркам, младшему персоналу, лаяли друг на друга. Можно, конечно, было услышать вежливое «Как Рождество?» в коридорах или около кофеварок, но такая ни к чему не обязывающая болтовня считалась дешевкой, к счету ее не подобьешь. Стрекот пишущих машинок, телефонные звонки, голоса секретарш — все сливалось в победный рокот чеканящего свою звонкую продукцию монетного двора, освободившегося наконец от цепких чар Рождества. Оливер Ламберт шел по коридорам и с удовлетворением улыбался, вслушиваясь в мощное крещендо крепнущего с каждым часом благосостояния фирмы.

В полдень Ламар вошел в кабинет и склонился над столом — Митч с головой ушел в изучение условий сделки по нефти и газу в Индонезии.

— Пообедаем?

— Нет, спасибо. Я выбился из графика.

— Как и все мы. Я-то думал, мы сбегаем в ресторанчик на Фронт-стрит, перехватим чего-нибудь поострее.

— Я воздержусь. Спасибо.

Ламар скосил глаза на дверь, наклоняясь ниже к Митчу с таким видом, будто хотел сообщить ему нечто исключительной важности.

— Ты ведь помнишь, какое сегодня число?

Прежде чем ответить, Митч все же посмотрел на часы.

— Двадцать восьмое.

— Именно. А ты знаешь, что происходит каждый год в двадцать восьмой день декабря?

— Ты опорожняешь кишечник?

— Да. А что еще?

— Хорошо, я сдаюсь. Что еще?

— Сейчас, в это самое время, все компаньоны сидят на пятом этаже в столовой, готовясь отобедать жареной уткой и французским вином.

— Вином? В обед?

— Да. Это чрезвычайный случай.

— Ну-ну?

— Они будут обедать час. А потом, когда Рузвельт и Джесси Фрэнсис уйдут, Ламберт запрет дверь. Соберутся все компаньоны. Только компаньоны, видишь ли. И Ламберт подведет финансовый итог года. Прозвучит имя каждого компаньона и общая сумма заработанных им для фирмы денег. Затем будет названа сумма чистой прибыли фирмы, оставшейся после вычета всяких издержек. Затем они поделят весь пирог с учетом вклада каждого компаньона.

Митч был весь внимание.

— И?

— И в прошлом году средний кусок пирога весил триста тридцать тысяч долларов. Предполагают, что в этом году он будет еще весомее. Пирог увеличивается из года в год.

— Триста тридцать тысяч, — медленно повторил Митч.

— Да. Это в среднем. Лок получит что-то около миллиона, Виктор Миллиган — чуть поменьше.

— А что слышно насчет нас?

— Нам тоже отрежут по кусочку. По маленькому. В прошлом году это составило около девяти тысяч, в среднем. Зависит от того, как долго ты здесь работаешь, и от твоих показателей.