Гранит - Григорий Терещенко

— Все города, что стоят на Днепре, по-своему хороши. Не могу себе представить города без Славутича.

— Я тоже очень люблю Днепр. Правда, сейчас он мрачный, неприветливый. Но все равно, пойдем к нему.

«Как приятно слышать голос Сергея, видеть его лицо, находиться рядом, держать его руку. Словно теплая волна омывает сердце. Вот оно — счастье, настоящее счастье! Со мною Сергей — самый лучший человек на земле!»

— Мне кажется, что я знаю тебя давно-давно, с самого детства, — проговорила Оксана.

— И у меня такое же чувство. Я просто не могу без тебя, Ксанка...

— А ведь могли и разойтись наши пути-дорожки...

Голос Оксаны задрожал, на глазах заблестели слезы.

Сергей Сергеевич взял у нее из рук маленький платочек и стал осторожно вытирать ее щеки.

— Вытирай... вытирай и те, которые я пролила, конца ты, ничего не объясняя, выставил меня из своего кабинета...

«Какой же я был дурной, — ругал себя Григоренко. — Поверил...»

— Ничего... ничего... это от счастья, — улыбнулась Оксана.

Шум города, казалось, отступил бесконечно далеко, и они остались вдвоем. Вдвоем на всем свете...

Григоренко привлек Оксану к себе, крепко обнял, губы их встретились. Нежные руки Оксаны обвили его шею, и в ее поцелуе было все, чем жила она последнее время, о чем мечтала долго, долго...

Машина мчится по мокрому асфальту. Сильные звонкие струи барабанят по крыше, причудливыми ручейками стекают по стеклу. Проносятся мимо размытые контуры заборов, оголенных деревьев, редких прохожих. Милиционер курит и искоса поглядывает на человека, сидящего напротив.

«Ничего, обойдется...» — думает Капля.

Все складывается для него не так уж и плохо. Он только соучастник, но не более. Соучастие в воровстве. Правда, воровство коллективное. Но ведь он не воровал, только сбывал краденое. А о краже на автомобильном заводе и слыхом не слыхивал. Непричастен... На этом ниточка у них и оборвется... Почему сбежал из Днепровска? Но он не сбежал, просто рассчитался и уехал. Буфет сдал, есть и акт. Взял билет и двинулся на Алтай. Почему?.. Хотел уехать подальше от этой бражки. Решил правильной жизнью зажить. Да, все психологически обосновано... Вообще-то не нужно было уезжать. Хотя нет. Наоборот, надо было сделать это еще раньше. Жаль, что тогда он думал по-иному... Конечно, не кража, другое заставило его уехать. Но того, чего он боится, в следственных материалах нет. И о поджоге хаты старого Шевченко тоже ни слова. Словно пожара и не было. Там только один свидетель, он — Капля. Если трезво рассудить, то конечно же не следовало связываться с Сажей. Гулял бы спокойно на свободе. Эх, проклятая жадность, деньги... Они и привели его на скамью подсудимых. Да, не рассчитал, сглупил... Теперь ничего не поделаешь...

...Капля сел на указанное ему место. Здесь, на скамье подсудимых, их четверо. Одного он вовсе не знал. А где же Сажа? Неужели сбежал? Ну, тогда совсем проще.

У парня, с которым он сидел рядом, плутоватое выражение лица. Несколько секунд они смотрели друг на друга. Затем Капля, с миной оскорбленной добродетели, отвернулся.

Первое, что он увидел, — низкое зарешеченное окно с полуоткрытой форточкой. За ним — свинцовые тучи, нависшие почти над самой землей. Тяжелые струи дождя стучали по стеклу. Капле вдруг показалось, что это не дождь барабанит, а с улицы доносится стрельба. Звуки сухих пистолетных выстрелов до сих пор не стерлись в его памяти. Будто все это происходило совсем недавно.

«А что, если доберутся?..» На голову обрушилась внезапная боль, словно застучали по затылку тяжелые молоты, плечо свело судорогой.

За судейским столом сидела молодая белокурая женщина. Она смотрела на него в упор широко открытыми чистыми глазами. Капля сначала не обратил на нее внимания, так просто она была одета и так скромно держалась.

«Возьми себя в руки!» — приказал себе Капля.

Рядом с судьей — народные заседатели. Слева — высокая плотная женщина с широкими плечами. Справа — молодой мужчина в очках.

Лицо Капли, вся его фигура выражают внимание и готовность услужить. Этакий простачок, кающийся в маленьких, не стоящих внимания грешках.

Каплю спрашивали, он без запинки отвечал. Кое в чем признавался, но большую часть отрицал. У него было такое чувство, словно его несет волна, быстрая и грозная... Но нет, вроде выносит на берег...

Внезапно потемнело. Ветер с треском захлопнул форточку.

«Впечатление на судью, кажется, произвел, — подумал Капля. — Вину признал искренне, проникновенно. Хорошо еще, что успел сунуть в матрац ценности, там в вагоне. Проводнику теперь, пропади он пропадом, на весь век хватит, если не поймается или не заявит... Нет, такой не заявит... Ну, а то, что у него оказалось наличными две тысячи рублей, объяснить нетрудно... Вдвоем с женою жили. Оба работали. На черный день копили...»

Мысли лихорадочно сменяли одна другую.

«А Сажи все же нет. Скрылся...»

Тяжело дыша, едва переставляя ноги, в зале появился дед Шевченко. О, как ненавидел его Капля! Даже под ложечкой засосало. Сколько еще будет скрипеть этот клятый старик?! Как жаль, что он тогда сумел ускользнуть...

Шевченко назвал свою фамилию и слушал с выражением вежливого удивления на лице предупреждение судьи об ответственности за дачу ложных показаний.

— Что вы можете сказать по поводу украденного мотора? — спросила наконец она.

Старик медленно и обстоятельно объяснил все и сразу же, глядя прямо на судью, произнес:

— Я вот что хотел еще рассказать суду...

— Пожалуйста.

— Так вот. Про Каплю... Он же предатель, изменник! За это его и надо судить. Что касается мотора, это так — мелочь!

— Товарищ Шевченко, говорите по существу! Суду нужны факты.

По залу прокатился глухой рокот.

Капля на мгновение растерялся. Зашептал что-то, словно молился. Потом отчаянно ринулся в наступление.

— Я возражаю!.. — закричал он. — Я требую! Я...

Судья призвала его к порядку.

Заседатели молчали, не сводя глаз с Капли.

В зале снова наступила тишина.

— Он всю нашу подпольную группу выдал, — выдохнул Шевченко.

— Это я?! Да ты что? Такое выдумал!.. — снова подскочил Капля. От волнения его огромный живот заходил ходуном. — Меня правительство отметило. Родина. У меня две медали!

Судья подняла руку, и он замолчал.

— Товарищ Шевченко, — строго сказала судья, — почему же вы до сих пор молчали? Тридцать лет молчали...

— Што-о? — приставил старик руку к левому уху.— Молчал, говорите? Нет, не молчал я. И властям тогда, как наши пришли, сообщил... Ведь когда немцы его забрали, вся наша группа погибла...

Капля заскрежетал зубами:

— Не все. Напраслину возводишь, старый. Ты вот — остался? Я остался. И подпольщика Крупу я на фронте встретил...

— Мы с Крупой к партизанам ушли, потому и живые. А ты домой вернулся, и немцы тебя не трогали. И на ложке, что в карьере нашли, написано: «Нас выдал Ка...» Это про тебя написали, что ты людей продал. За это и судить тебя надо!

Судья опустила глаза, не перебивала Шевченко.

— Ка!.. Ка!.. У нас много было таких, кто на «Ка» начинался! К примеру — Каган.

Сердце у Капли от страха бешено колотилось, ладони стали мокрыми от пота.

— Што-о?! Каган, говоришь? Да его же немцы первым расстреляли, подлец!

В зале начали потихоньку переговариваться. Судья зазвонила в колокольчик.

— Товарищ Шевченко, известные вам факты предательства гражданина Капли изложите в письменном виде. Относительно кражи можете еще что-нибудь добавить?

— Про кражу — все. Ничего об этом больше не знаю.

— Вы свободны, — сказала судья и обратилась к секретарю: — Пригласите свидетеля Лисяка...

В последнем слове Капля признал себя соучастником кражи и потребовал привлечь Шевченко к ответственности за клевету. А ложку, о которой говорилось здесь, просил послать на экспертизу. Там разберут фамилию, и все станет на свои места.

«Никуда вы ложку не отправите, — торжествовал в душе Капля. — Нет у вас этой ложки».

В кабинет неслышно вошла секретарь.

— Сергей Сергеевич, пришел Комашко. Можно к вам?

— Комашко? Какой Комашко?

— Арнольд Иванович. Бывший главный инженер.

— Хорошо, пускай заходит, — пожал плечами Григоренко.

«Почему он в Днепровске? Что ему здесь понадобилось? Может, за матерью приехал. Наверное, так и есть. Не с ревизией же он явился».

В дверях появился Комашко. Зеленые глаза поблескивали под густыми рыжеватыми бровями. На нем новенький, в полоску костюм. Галстук широкий, в белый горошек. Редкие, с рыжеватым отливом волосы тщательно зачесаны набок, чтобы скрыть лысину.

Сергей Сергеевич встал. Комашко прошел прямо к столу. Григоренко тоже сделал два шага навстречу, подал руку.