Михаил Ходорковский. Узник тишины: История про то, как человеку в России стать свободным и что ему за это будет - Валерий Панюшкин

— Мы что же, — спрашиваю, — никогда не доживем до справедливого и независимого суда?

— О-хо-хо! Не доживем. Не в нашей жизни. Помните, была такая депутат Галина Старовойтова? И вот по одному из дел, которые я вел, она написала депутатский запрос. Это было такое время, когда депутаты Верховного Совета были на пике славы и власти. Я пошел выступать. Обвинение и суд смотрели на меня с подобострастием, как на представителя депутата Старовойтовой. Мы выиграли дело. Но мне было противно.

Так вот, если бы из Кремля позвонили верховному судье, и тот бы отпустил Ходорковского, я был бы рад, потому что Ходорковский невиновен, но мне было бы противно. Мне бы хотелось, чтобы верховный судья установил справедливость сам, из любви к справедливости, а не потому что ему велели из Кремля установить справедливость так или эдак. Я хотел бы, чтобы верховный судья сам испытывал потребность в справедливости, и эта потребность была бы сильнее, чем страх перед властью. — Генрих Падва надолго задумывается. — Это прекраснодушные мечты. Этого не будет никогда.

Генрих Павлович Падва, когда говорит это, похож на тихого короля Лира — пожилой человек, оплакивающий рухнувшие иллюзии. Многие люди, с которыми я разговаривал, именно Генриха Павловича Падву винят в том, что процесс Ходорковского проигран. Говорят, будто это Падва посоветовал Ходорковскому не превращать процесс в политическую демонстрацию.

Говорят, будто это Падва виноват в том, что вокруг процесса не разразился политический скандал. Говорят, будто Падва был посредником в тайных переговорах между Ходорковским и властью, в результате каковых переговоров власть получила все, что хотела, а Ходорковский не получил ничего.

Я не знаю. Мне предстоит только увидеть, как в Московском городском суде, во время рассмотрения кассационной жалобы адвокат Ходорковского Юрий Шмидт заявит отвод судьям, а адвокат Генрих Падва не поддержит своего коллегу, словно бы заранее смирившись.

ГЛАВА 12: УЗНИК ТИШИНЫ

Я добивался встречи с женой Ходорковского Инной два месяца. Она не хотела со мной встречаться, кажется, потому что я журналист. Когда мы наконец встретились, и я спросил, можно ли включить диктофон, Инна ответила отказом: — Очень трудно разговаривать, если понимаешь, что это интервью. Надо все время напрягаться и говорить заранее приготовленными фразами, чтоб их трудно было потом вывернуть наизнанку.

Кажется, так она сказала. Поручиться не могу. Диктофона не было. Может быть, настоящие слова Инны Ходорковской заменились у меня в памяти впечатлением от ее слов.

Я спрашивал Инну, узнает ли она мужа в тех статьях, которые он написал в тюрьме. Инна сказала: — Нет, либо это не он писал, либо он очень изменился.

Я должна с ним встретиться лично и понять, что произошло. Не на свидании, не через стекло, не в присутствии посторонних, а пусть его отправят в колонию, и я к нему туда приеду.

Несколько часов спустя Инна прислала мне на телефон эсэмэску: «Хорошо, что мы встретились и поговорили, правда, хорошо». Мы, похоже, понравились друг другу, но из этого вовсе не следует, что Инна узнает себя в моем тексте, или Ходорковский узнает жену в моем тексте, если прочтет книжку.

Родители Ходорковского тоже не хотели со мной встречаться, потому что несколько раз до этого журналисты перевирали их слова. С журналистами вообще встречаться любят только начинающие поп-музыканты. Потому что журналисты в 1996 году врали, будто Россию ждет неминуемая катастрофа, если к власти придут коммунисты во главе с Геннадием Зюгановым.

А в 2004-м врали, будто в бесланской школе захвачены в заложники 300 детей, тогда как на самом деле захвачено было больше тысячи. Разумеется, многие журналисты работали честно и даже самоотверженно, но одна ложь отравляет тысячу правд, и поэтому журналисту доказать, что он не лгун, так же трудно, как богатому доказать, что он не вор. Чем больше я работаю журналистом, тем меньше обижаюсь, когда меня заведомо причисляют к племени бессовестных лгунов, чрезвычайно снисходительных к себе и чрезмерно требовательных к окружающим. Я понимаю, что меня нельзя пускать в дом. Даже если твоя частная жизнь устроена на территории старинной усадьбы, обнесена каменной стеной, охраняется камерами наружного наблюдения — все равно она хрупкая и нельзя пускать в нее лгуна.

Мы идем с Мариной Филипповной Ходорковской по территории лицея-интерната «Коралово». Марина Филипповна показывает мне большой белый гриб, растущий под старой липой.

— Смотрите, — говорит, — красота какая растет. Мы не рвем. Десять лет назад, когда я сюда приехала, здесь был заброшенный санаторий, полное запустение. На месте главного здания были только руины. А бывшая обслуга санатория жила в панельном доме без воды.

Люди ничего не хотели знать, не читали газет, не слушали радио. А теперь многие остались у нас в лицее работать, и вот слушают «Эхо Москвы» каждый день, из интернета не вылезают. Гражданская позиция появилась, интерес к жизни.

Марина Филипповна говорит, не замечая противоречия. Гражданская позиция и интерес к жизни вытекают, на ее взгляд, из чтения газет, а с журналистами она не хочет встречаться, потому что журналисты все врут.

Борис Моисеевич Ходорковский тоже не замечал противоречий, когда, если вы помните, ходил по офисному домику и искал потерявшуюся маленькую собачку.

— Крыса потерялась! — бормочет Борис Моисеевич. Я боюсь, как бы она за дверь не выскочила. Найду, пришибу заразу.

— Не волнуйся, Боря, она где-то здесь, — успокаивает мужа Марина Филипповна и поясняет мне. — Собачка, конечно, не заблудится, но она на кошек нападает, а кошки ее задерут.

В этом эпизоде Бориса Моисеевича можно представить заботливым (ищет собачку), а можно и злым (грозится собачку зашибить). На одном только примере с собачкой Бориса Моисеевича можно показать вздорным стариком (только о собачке и думает, когда у него сын в тюрьме), а можно восхищаться его стойкостью (несмотря на то что сын в тюрьме, продолжает воспитывать сирот и не забывает позаботиться даже о собачке).

Романсы, которые Борис Моисеевич исполняет тихим голосом под не слишком настроенную гитару, могут быть предметом насмешек, а могут выглядеть трогательно. Вот какой-то незнакомый человек подошел в суде к Борису Моисеевичу и подарил стихи. И Борис Моисеевич теперь поет: Там трусливо так судят, Я все слышу и вижу, Несвободные люди Ходорковского Мишу.

Представьте себе, каким жалким выглядел бы Борис Моисеевич Ходорковский, если бы пел этот романс в программе Андрея Караулова «Момент истины». Однако же в фильме, снятом про дело ЮКОСа итальянскими журналистками Карлой Ронгой и Паолой Сальцано, Борис Моисеевич поет, Марина Филипповна слушает, и выглядят они не жалкими вовсе, а благородными родителями, достойно переживающими несчастье, постигшее сына.

Это ведь как все повернуть. Я спрашиваю Марину Филипповну: — Вы смотрите фильмы по телевизору, в которых рассказывается о том, какой ваш сын преступник?

— Смотрю обязательно все эти фильмы.

— Зачем?

— Врагов надо знать в лицо.

— Вы обижаетесь на авторов этих фильмов?

— Нет, это не обида. Но можно ведь было умнее сделать. Если есть доказательства преступлений, можно ведь было сделать такой фильм, чтоб я сама поверила, будто мой сын преступник. А если надо подкреплять приговор суда этой еще грязью по телевизору, значит, доказательств не хватает. Что же это тогда за суд? Что же это тогда за люди нами управляют, если они заказывают клевету, когда им не хватает доказательств, чтоб посадить человека? Можно же было показать хоть документ какой-нибудь, хоть что-нибудь.

— Я завтра поеду разговаривать с парнем, который снял на НТВ фильмы «Чистосердечное признание».

— А парень-то этот, — спрашивает Марина Филипповна, — он не с Лубянки?

Он не с Лубянки. Корреспондент НТВ Алексей Малков специализируется по криминальным новостям.

Про дело ЮКОСа Алексей снял четыре документальных фильма. Он снял фильм «Человек с метлой» про больного олигофренией кировского дворника по имени Сергей Варкентин, которого якобы нанял ЮКОС возглавлять одну из подставных посреднических фирм, устроенных, чтоб уходить от налогов. Еще Алексей снял фильм «Теракт с предоплатой», про то, как выручка от нефти ЮКОСа шла на финансирование чеченских террористов. Еще снял фильм «Бригада из ЮКОСа» про то, как замглавы службы безопасности ЮКОСа Алексей Пичугин организовывал заказные убийства и как руководство ЮКОСа, включая Михаила Ходорковского, было к этим убийствам причастно. Еще снял в серии «Чистосердечное признание» фильм без названия и без титров — историю ЮКОСа: как комсомолец Михаил Ходорковский нечестно разбогател, и как неправедно нажитое богатство привело Ходорковского в тюрьму. Алексей Малков снял документальных фильмов про дело ЮКОСа — больше всех. Другие телевизионные журналисты заметно уступают Алексею Малкову в плодовитости.