Кавказский гамбит - Светлана Петрова

Светлана Петрова

Кавказский гамбит

Быть счастливым вообще как-то совестно, а в наш печальный век и подавно.

Вместо справки

В 1864 году наместник на Кавказе Великий князь Михаил Александрович в урочище Кабаада (ныне Красная Поляна) принял участие в торжественном молебне и параде войск Кавказской армии. Он поздравил соотечественников с покорением Западного Кавказа и завершением Кавказской войны, которая длилась тридцать пять лет. Сбылась имперская мечта — Северо-Западное Причерноморье было окончательно присоединено к России. Чтобы избежать ползучей партизанской войны на южных границах, царское правительство предъявило коренному населению ультиматум: переселиться на равнины Кубани или уехать в Турцию.

В то время на побережье и в подступающих почти вплотную к нему горах обитали западные адыги (иноязычное наименование — черкесы, как восточные адыги иначе зовутся кабардинцами), шапсуги, убыхи, натухайцы, абазины и другие этнические образования, относящиеся к южной ветви европеоидной расы и к адыго-абазино-абхазской группе северокавказской языковой семьи. Территорию между реками Шахе и Хоста занимала Убыхия, главное селение убыхов Сочипсы находилось в устье реки Саше (русскоязычное — Сочи). Именно воинственные убыхи дали последний бой царским войскам. Большинство местных племен исповедовало ислам суннитского толка и предпочло мусульманскую Османскую империю православной Российской. Кроме того, жить побежденными среди победителей кавказцы не умели. Это был массовый исход — родину и могилы предков покинули свыше полумиллиона человек, унося в своем сердце камень ненависти. Возможно, они мечтали его сбросить и вернуться — людям свойственно мечтать, даже если нет надежды.

Освободившиеся земли заселили русские, белорусы, украинцы, амшенские армяне, греки из понтийской Турции, грузины, немцы, молдаване и представители многих иных народов.

Чуть более ста лет назад, 15 мая 1899 года, Госсовет Министерства внутренних дел, Земледелия и Государственных имуществ Российского государства издал постановление об устроении на территории Черноморской губернии городского поселения Хоста и отводе в устье одноименной реки 500 десятин земли, на которой нарезали 175 участков для городских усадеб. И вскоре они возникли: похожие на тихие подмосковные дачи и на пышные восточные дворцы. Люди победнее прибывали семьями и целыми деревнями, в надежде на хозяйственную свободу и щедрые урожаи. Русским подданным полагалось денежное пособие и 30 десятин удобной земли (для иностранцев льготы не предусматривались), что для безземельных и малоземельных крестьян выглядело неожиданно сбывшейся мечтой. Они строили рубленые дома, со временем их сменили кирпичные и панельные, теперь уже в моде монолит. Ничто не напоминает ту жизнь, которая была насильственно прервана всего полтора столетия назад. Следы былого вытоптаны и укрыты асфальтом. В Сочи живут лишь несколько человек, ведущих происхождение от убыхов. Отныне уже и по российскому паспорту нельзя определить национальность — все мы граждане страны, мира, Вселенной… Достижение демократии или победа стандарта над личностью?

Город Хоста стал районом Большого Сочи, который в XXI веке из доступного для населения всей страны санаторно-бальнеологического курорта целенаправленно превращается в горноклиматическую зону отдыха для элиты. Есть проект — построить в море напротив Хосты насыпные острова с высотными пятизвездочными гостиницами и паркингами для дорогих яхт, что нанесет побережью непоправимый экологический урон. Уникальная Мацеста медленно умирает, содержать ее невыгодно из-за высокой стоимости лечебных сероводородных ванн.

Потомки переселенцев, среди которых после славян главенствуют армяне, давно забыли, как появились в этом благодатном краю. Они понятия не имеют, кто такие, например, мамлюки, и уж тем более, что в средние века в течение 135 лет адыгская династия мамлюков правила Египтом. Одни нелюбопытны от природы, другие заняты выживанием, не оставляя времени на размышление. Третьи уверены, что знание истории — лишняя обуза и ничего не меняет в реальности. Память всегда обязывает, а когда вокруг все зыбко и никакой уверенности в завтрашнем дне, кому есть дело до дня вчерашнего?

Сто лет! Это слишком далеко. Или близко?

В I веке Филодем из Геркуланума в трактате о смерти писал, что долгая жизнь вмещает в себя не больше времени, чем короткая.

1

Василий Панюшкин узнал, что проснулся, ощутив голыми ягодицами колкость шерстяного ковра, поскольку спал у стенки, а кровать была всего лишь полуторной, и Капа, жена, припирала его спиной да еще лягала во сне ногами. Спала она неспокойно и часто бессознательно щупала себя за грудь, где к бюстгальтеру изнутри английской булавкой был приколот пакет с деньгами. К тому же Капа храпела.

Подобные мелочи не могли испортить Ваське ликующего чувства нового дня. В отличие от многих соотечественников Вася не верил, что радость скрывается где-то в будущем, он жил настоящим. Ему все было хорошо, все по нраву. И крепость собственного тела, жилистого и неутомимого, и птичьи голоса за окном, и желтые звездочки по синему полю на диване под часами. Часы большие, на батарейках, с ежеминутным пощелкиванием, которое глушил толстый ковер, целиком закрывавший вторую стену. Третью занимала секционная полированная мебель-стенка, набитая вещами и посудой, там же, в нише, стоял новый японский телевизор с видиком: крутить фильмы по праздникам, когда заглянут внуки. Линолеумный пол тоже был плотно устлан коврами. Во влажном морском климате обилие ковров рождало специфический запах прелой земли, тяжелый для свежего носа. Васька, человек без претензий, принюхался.

Он приподнялся на локте. Стрелки показывали ровно пять, в чем Василий не сомневался, а сверялся с часами по привычке.

Панюшкин просыпался безо всякого будильника в одно и то же время с тех пор, как солдатом впервые попал в казарму. Правда, зимой, когда дождь и темень, он вставал в шесть, а летом, при любой погоде — в пять, как сегодня. Это по молодости они с женой в кино бегали, а теперь всю культурную жизнь им заменил телевизор. Книжек в доме не держали, газет не покупали. Капа написанное разбирала по складам, к тому же плохо видела без очков, а очки не покупала — зачем без надобности тратить нелегкие деньги. Если что интересное — убили кого, наводнение или власть сменилась (хоть у нас, хоть у негров каких), — по телику моментально покажут. Да и зачем чужой жизнью интересоваться — со своей бы управиться.

Васька — другое дело, тому сил девать некуда. Иногда по ночам, на малом звуке, смотрел футбол или бокс, а то еще такой срам изобразят, что неловко, хоть и любопытно. Однако и без телевизора вокруг столько занятного — голова кругом! Каждое утро он глядел на мир словно впервые и восхищался его великим разнообразим и красотой, такой яркой и осязаемой на юге. Южнее и теплее в нашей стране края нету.

Если бы Василий Панюшкин имел хоть малюсенькую склонность к размышлению, то подумал бы о благосклонности судьбы, об удаче или просто о везении. Но подобные мысли его не посещали. Он просто жил в свое удовольствие, удивляясь, отчего люди вокруг ссорятся, ругают порядки и даже погоду.

Он осторожно перелез через жену. Та на несколько секунд перестала сопеть, охранно провела рукой по груди и, убедившись, что деньги на месте, взялась трубить носом с удвоенной силой. Вася не помнил, храпела ли она молодой, так давно это было — сорок лет они спали вместе, что нравилось им обоим даже после того, как сын с дочерью выросли. Однако в последнее время Капа все чаще отказывала ему в удовлетворении неубывающих плотских желаний. Когда Васька приходил навеселе, то подкатывался ночью к жене под жесткий бок и давал волю рукам. Она внезапно спрашивала строгим громким голосом, словно и не спала:

— Опять нализался, чурбан чертов! Работать не хочешь, а водку жрешь!

— Не на свои пил, на чужие, чего кричишь. Я выиграл — они поставили. Отказываться, что ли? Я еще не больной на голову.

Выяснив главное, Капа снова погружалась в глубокий сон. Васька жены побаивался — зачем беса дразнить? Но однажды по пьяни отвесил ей оплеуху, чтоб заткнулась, и вдруг увидел в глазах Капы страх. Он так обрадовался, что хотел еще добавить, но она закрылась в комнате на замок. Васька покричал-покричал срывающимся петушиным голосом и лег спать, а утром, когда жена стала ему выговаривать, ничего не мог вспомнить. Но на всякий случай храбро сказал:

— Теперь будешь знать, какой я сильный, если разозлюсь. Это я в молодости тебя боялся, а теперь — ты меня бойся, теперь я тебя крепче. Глянь, как износилась, а туда же, в ферзи лезешь.

— Износисси-и! — неожиданно взвыла Капа на одной высокой ноте и заплакала.