Кавказский гамбит - Светлана Петрова

Небольшой поселок Хоста, куда привезли молодого солдатика, уютно примостился на самом берегу Черного моря в устье одноименной реки. Археологи нашли неподалеку дольмены и развалины крепостей, значит, люди давно приметили красоту здешнего края. Если забраться повыше — даже и не на самый верх — можно увидеть узкую, крутую дугу земли, прижатую к воде зелеными горами, с тетивой пляжей километра в полтора. Пяток улиц с частными домиками утопали в щедрой растительности. Поселок разделяла на две части горная речка, вытекавшая из глубокого ущелья. Каждое лето по сухому руслу прокладывала себе дорогу в новом месте узкая, но шумная на перекатах, тугая ледяная струя. С дождями вода в считанные часы заполняла широченное галечное ложе, поднималась, как на дрожжах, заливая хлипкие жилые бараки на правом берегу, и неслась с бешеной силой к морю, ворочая огромные валуны и бросаясь стволами деревьев, будто щепками. Василий в изумлении качал головой: вот это да, такого он еще не видывал! Привычная Двина — характера северного, умеренного, да и море там другое — серое, стылое, а к этому, яркому и теплому, вся страна летом съезжалась поплескаться в зеленых волнах.

После войны развернулось строительство и не без его, Василия, участия поселок стал менять деревенский облик на городской. Прежде всего втиснули в каменные берега норовистую реку — с тех пор наводнений не случалось. Набережную густо засадили могучими платанами: всякая ветка такой толщины, как у иного дерева ствол, концы ветвей перекинулись через высокий парапет и густая листва образовала сплошной тенистый коридор для пешеходов. На главной улице возвели с десяток нестандартных домов-«сталинок», на них и сегодня любо-дорого посмотреть; по обе стороны — кипарисы да пальмы, а между ними — кусты роз. Чуть позже, в шестидесятых годах, улицу продлили от моря до стадиона, заполнив пустые места кирпичными пятиэтажками. В каждой квартире балкон, что и хорошо, и плохо. Жильцы, имеющие разные вкусы и разные доходы, балконы самодеятельно застеклили и утеплили, эта дешевая пестрота общую картину не слишком украсила. Но гораздо больше испортили вид поднявшиеся в семидесятых несколько блочных башен, с квадратами черных швов. Панели скоро облупились и дома стали походить на больных псориазом, приезжающих в Хосту лечиться мацестинскими ваннами. Благо втиснули уродцев во второй ряд, под самую гору, почти вплотную к подпорной бетонной стенке, сдерживающей оползень. Но все равно улица, с уходящими вдаль шеренгами пальм, осталась в поселке не только самой длинной, но и самой красивой, хотя и другие — с каштанами, магнолиями, даже с голубыми елями были не хуже.

Единственный бетонный мост через реку потребности растущего населения удовлетворять перестал, и было решено соорудить два подвесных — один напротив рынка, другой ближе к морю, с выходом на главную торговую улицу и вокзал. Рядовой Панюшкин вырезал для мостов деревянные ограждения и стелил доски, их постоянно приходилось чинить — так всем полюбились изящные переходы, а ведь поначалу ступать боялись, потому что легкие сооружения сильно раскачивались.

Худосочный архангельский паренек отъелся, окреп и превратился в невысокого, но жилистого и выносливого мужчину. Климат самостоятельно избавил его от фурункулов, а в военном госпитале, что размещался в нынешней поликлинике, Василия излечили от неудобной болезни, которую он заработал, как правильно намекнула вездесущая Мокрухина, когда еще до призыва провалился под лед на Двине. В общем, во всех смыслах Панюшкин сделался справным кавалером и, отслужив в армии положенное, уезжать на Север не захотел, попросился на сверхсрочную в местную милицию, где прежде ставил оконные рамы и двери собственноручного изготовления. Теперь топор ему наскучил, а привлекала техника: в райотделе внутренних войск имелись два трофейных мотоцикла — один простой, другой с коляской, а еще опель «Адам», почти игрушечный, слегка помятый, без глушителя, но на ходу, крейсерская скорость — сорок километров в час. Управлять этими средствами передвижения любознательного Панюшкина обучили, правда, за отсутствием образования он долго пребывал в должности дорожного постового, что, однако, позволяло ему в охотку гонять по поселку на мотоцикле, вызывая жгучую зависть мальчишек и вздохи девиц, оставшихся после войны без женихов. Потом Василий состоял участковым и считался грозой поселковых стиляг, рыночных торговцев и бабулек, предлагавших отдыхающим зелень и ягоды в газетных кулечках прямо на улицах, что категорически запрещалось — антисанитария и искажение курортного вида.

Получив комнату в общежитии — бараке на крутом склоне горы в жилом секторе под названием «Украинка», Панюшкин сразу женился — надоело шляться по бабам, до которых он хоть и был охотник, но собственная сподручнее, да и к семейным на службе проявляли больше внимания, многократно возрастали перспективы на отдельную жилплощадь — тоже не последнее дело. Жену Василий выбрал по своим, крестьянским, меркам: домовитую и выносливую, работницу сытого профсоюзного санатория «Мыс Видный», а профсоюзы при советской власти были богатые, поскольку каждый работающий отчислял им с зарплаты и любого левого заработка два процента.

Когда женихались, Капитолина, желая показать интерес к прошлому ухажера, спросила:

— Расскажи про Север.

— Чего рассказывать? Деревня, как деревня. Ну, тротуары деревянные.

— Какие? — делала Капа большие глаза.

— Деревянные! Чтобы по мокроте не хлюпать.

— А еще чего?

— Еще? — Васька припомнил белесые призрачные ночи. — Еще летом сутками светло, молодежь после ночной гулянки сразу на работу идет.

— Ну, да? — ахнула Капа. — Прям совсем-совсем светло? Словно днем?

— Почти. Красотища.

У Капы воображение как у воробья.

— Чего хорошего-то! Ночь — она для того и ночь, чтоб было темно и спать.

Василий мало встречал людей, способных разделить его восторг перед природой. Тем более девки — о чем они, кроме замужества могут мечтать? Оттого ни в молодости, ни потом отсутствие фантазии в жене его не смущало. Свое дело она знала, а это главное. Надежды супруга оправдала с лихвой: работала с утра до ночи, родила и воспитала сына и дочь, да еще держала рядом с домом обширный огород. Когда получили двухкомнатную квартиру в высотке, землю эту закрепили за собой как дачный участок. Василий соорудил фанерную времянку и сдавал отдыхающим. Капе прибавилось стирки, но лишней копейкой она, детдомовка, привыкла дорожить. Экономила на всем: что умела — шила, перелицовывала, штопала, стригла детей и мужа — неужели на парикмахерскую деньги транжирить? Волосы, они ведь растут без остановки, за всю жизнь эти рубли в целые тыщи сложатся. Продукты покупала самые дешевые — лишь бы сытные.

Прошло долгое время, пока вконец измочаленная трудом женщина и еще крепкий телом и духом мужчина получили право выйти на пенсию. Замаячила возможность пожить в свое удовольствие. Дочь выросла, удачно вышла замуж за офицера в Ярославль, — неказистого, но хваткого интенданта, жила в достатке, троих родила. Сын работал автослесарем и женился на медсестре из Адлера, девке стервозной, с гонором, любящей наряжаться по моде. Ничего из богатого заработка мужу не оставляла, даже из-под стелек в ботинках деньги выуживала, говорила: «Ты мне кругом должен, на моей площади живешь». Квартира — всего в одну комнату, однако ж квартира, с ванной и водопроводом — досталась невестке от родителей.

Сыну, загруженному заказами, некогда было ни отношений выяснять, ни разводиться, да и детишки подрастали. Тогда Василий с Капой составили завещание — свои квадратные метры отписали дочке, а сыну, чтобы баба не грызла, начали возводить на дачном участке просторный шлакоблочный дом с мезонином и рядом просторный каменный гараж. Панюшкин идеей загорелся и возмечтал: вот построит дом, возьмет себе комнату в мезонине — из нее видно море и внуков, которые станут возиться в саду. Детей он любит, в детях жизнь. Для них расчищал участок от камней, корчевал кусты, для них посадит фруктовые деревья, с деревьями он возиться любит. Женщины вареньев наварят, компотов на зиму накрутят — подпол в доме запланирован глубокий, прохладный. А когда он совсем состарится и народятся правнуки, будет весь день лежать возле открытого окна, вдыхать запахи выброшенной прибоем морской травы, радоваться солнцу и голосам внизу. Разве человеку еще что-нибудь нужно для счастья?

Каждый день, после обеда, Василий ездил на дачу. Наблюдал, как продвигается строительство, втихаря от жены носил работягам выпить, не так, чтобы допьяна, но они потом свое добавляли и спали в тени кустов до вечера, а в темноте — какая работа, пора по домам. Вася и сам не дурак, выпивал с мужиками за компанию, а иногда и спал. Никто никуда не спешил — все при деле. Так и двигалась стройка — ни шатко ни валко. К осени нулевой цикл с грехом пополам закончили. Каменщик запросил по-божески, материалы доставали по знакомству и расплачивались частично самогоном, но средства потребовались большие. На пенсию не разгуляешься, пришлось потревожить деньги, отложенные по русскому обычаю на «черный день». Несколько лет дом сооружали, осталось совсем немного. Сын уже у себя в мастерской и решетки для окон сварил, а Василий двери-рамы в плотницком цеху из выдержанного дерева заказал и на место доставил. Но тут случилось несчастье: домкрат сломался, и сынка автомобилем, который он чинил, придавило насмерть.