Окаянный груз - Владислав Русанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Эх! Чудно! – блаженно прищурился пан Цециль, и вдруг взгляд его, мутноватый и блеклый, уперся в Ендрека.
– А ты, лайдак, чего не пил?
Неожиданно сильные пальцы вцепились парню в плечо, дернули, разворачивая на лавке. Медикус едва не свалился, нелепо взмахнул руками, хватаясь за край стола. И совершенно случайно зацепил забияку по носу…
– Ах, сукин сын! – срываясь на сипение, закричал пан Цециль.
– Оставь! – напрягшимся голосом выдохнул Войцек.
Ендрек вскочил с лавки и отпрянул. Прямо в лицо ему смотрел кончик сабли, неведомо когда выхваченной носатым паном.
– При всех вас, панове, поединка прошу у этого шмардюка, – Цециль тщательно проговаривал слова, будто опасаясь, что его не поймут.
– Да не стоит… – примирительно произнес Юржик. – Чего между собутыльниками не случается.
– Сей недоносок, козлом целованный, мне не собутыльник! – упрямо тряхнул чубом забияка.
– Так он не шляхтич даже, – продолжал уговаривать Юржик.
– Саблю нацепил, значит, может за поступки отвечать, – твердо сказал Цециль, и Ендрек даже усомнился – так ли он пьян, как прикидывается? Может, это нарочно подосланный убийца? Хотя нет, не стоит чересчур заноситься. Убийца вызвал бы пана Войцека…
– П-пан Цециль, – между тем вступил в разговор Меченый. – П-послушай, пан Цециль. Я тебя не знаю, но слыхал о тебе. Не только хорошее, но хорошего б-больше. Зачем тебе убивать парнишку, который и саблю-то в руки взял ны-нынешней весной? Это мой человек. Я за него в ответе… Вызови меня. Я от поединков никогда не бегал.
Носатый задумчиво полез в затылок, задумался.
– Э-э, нет, панове, так не пойдет, – внезапно вмешался Климаш. – Не дело одному за другого отвечать…
Какие игральные кости закрутились у него в голове? Чего влез не в свое дело?
– Я ему командир, – упрямо повторил Войцек.
– Так-то оно так, но за честь свою пускай сам сражается, – не сдавался Беласець.
И тут Ендрека осенило. Да он же, Климаш то есть, попросту боится за пана Войцека. Боится, что носатый Цециль его срубит или покалечит, а Ханнуся потом братьям житья не даст. Изведет упреками. А вот за жизнь Ендрека никто никого корить не будет. Ну, может, кто из отряда погрустит чуток. Да дома всплакнут, когда узнают… Если узнают.
Несколько шляхтичей, одетых поприличнее остальных, поддержали Климаша:
– Честь есть честь. Коли саблю нацепил – соответствуй!
Меченый аж щекой с побелевшим шрамом задергал. Едва не зарычал от накатившей ярости. Обвел глазами толпу. На большинстве лиц читалось любопытство и жажда нового развлечения. Лишь хозяин шинка сморгнул жалостливо.
– Ну, так будешь драться, хлыщ? – надменно проговорил пан Цециль. – Или прямо тут тебе уши остричь?
Ендрек хотел сказать: «Руби прямо здесь. Чего куда-то ходить зазря?», но пан Юржик дернул его за рукав:
– Иди дерись!
Парень ошарашенно замотал головой, но толпа, радостно загудев, уже подхватывала его под бока и несла на двор, а после к лесу, за межу торжища. Сзади раздался удивленный голос Хватана:
– Это еще что, дрын мне в коленку?
Ему недовольно ответил Войцек, но что именно, Ендрек не разобрал, потому что пан Бутля притиснулся к нему и зашептал в ухо, обдавая жарким горелчаным духом:
– Не боись, студиозус. Пан Цециль пьяный, что называется, в сиську… Может, еще и не зарубит.
Может? Хорошенькое дело! Ендрек дернулся, но держащие его с двух сторон шляхтичи знали свое дело и лишаться бесплатного развлечения не собирались.
– Кто он? Кто этот Цециль? – выворачивая шею, спросил медикус у пана Бутли.
– Не знаешь? Эх, студиозус… Пан Цециль Вожик самый знаменитый рубака Заливанщина и окрестных земель. В реестровых никогда не служил, но на свой кошт собрал полсотни почтовых и гонял волков-рыцарей. Ох и удирали они на свой берег Луги! Наш пан Войцек в те годы тоже прославился. И шрам там же заработал. Но он на коронной службе был, а Цециль вроде как для удовольствия сражался. А после войны Цециль от скуки дурить начал. Он же колючий, как свой герб. Чуть что не так – за саблю. Человек двадцать убил, сколько покалечил…
– И я с ним?!. – Ендрек в ужасе повторил попытку удрать. С тем же успехом.
– Да говорю тебе – пьяный он в дымину. Трезвый был бы, сообразил бы… – Тут Бутля осекся и замолк. Побоялся сболтнуть лишнее в толпе сторонников Золотого Пардуса.
Лесок появился значительно быстрее, чем того хотелось.
Пан Цециль, пошатываясь, – может, и вправду настолько пьян, что драться не сможет? – скинул жупан. Вытащил саблю из ножен. Длинный клинок покрывала травленая изморозь. Даже не зориславка. Старше сабля, много старше.
«Сколько ж она стоит, – подумал Ендрек и тут же укорил себя: – Ну, о чем ты, балбес, только думаешь? Вспоминай, чему тебя Хватан с Граем учили!»
– Выпить бы по чарочке! – весело воскликнул пан Бутля, стаскивая с Ендрека тарататку. – Никто не догадался горелки захватить?
– Выпить – это дело! – покладисто отозвался пан Вожик.
Все испортил незнакомый пожилой пан с крупной бородавкой на скуле.
– Еще чего! Хитрован! – Он погрозил пальцем с почерневшим ногтем пану Юржику. – Не дадим допрежде времени соперника уложить. И не думайте. Быть поединку!
Прочие зеваки согласно закричали:
– Верно! Не дадим!
– Быть поединку!
– Быть!
Они откровенно веселились и не пытались этого скрывать.
– Держи! – Пан Войцек сунул Ендреку в руку саблю.
Пан Цециль тем временем несколько раз крутанул саблю над головой. Удовлетворенно кивнул. Осклабился.
Меченый хмуро взглянул на него:
– Запомни, пан Цециль, посечешь моего человека, я тебя вызову. Завтра, как проспишься. Ты меня знаешь.
– Завтра будет завтра, – невозмутимо ответил Вожик. – А тебя я знаю. Вернее, думал, что знаю, пока с «желтой соплей» не увидал. – Он брезгливо скривился и замер, высоко подняв саблю и направив ее острием вниз – защита святого Жегожа.
Ендрек, не раздумывая, повторил его стойку. Почему бы и нет?
– Ну, начнем? – весело воскликнул Цециль и ударил.
Что б там ни говорил Юржик про гуляющий в голове носатого забияки хмель, но отмахнуться Ендреку удалось с большим трудом. С натяжкой его движение можно было назвать высокой терцией.
– Учишь таких, учишь! – запричитал позади Хватан.
А Цециль ударил снова. Двигался он легко и непринужденно, словно танцевал на балу.
Ендрек отпрыгнул и снова отбил удар.
– Ага! – закричал пан Вожик, целясь острием сабли в щеку противника.
Студиозус отпрыгнул, махнул саблей горизонтально, на уровне живота, и ничуть не удивился, когда Цециль отбросил его клинок в сторону мощным батманом.
Опять удар!
На этот раз Ендреку не удалось быстро отскочить. Он почувствовал боль в правом плече. Скосил глаза – махонький разрез с покрасневшими краями на рубахе. Не смертельно…
А пан Вожик продолжал сыпать ударами. Короткими, злыми. Парировать их Ендрек даже не пытался. Отпрыгивал, уходил в сторону, стараясь просто держать саблю в подобии подвешенной защиты.
Образовавшие круг шляхтичи заулюлюкали:
– Что за трус?!
– Кто ж такому зайцу саблю дает?
– Ату его, пан Цециль, ату!!!
Можно подумать, без их подсказки Вожик не стремился убить противника.
«Господи, помоги! – пронеслось в голове медикуса, и тут же возникла встречная мысль: „Что ж ты не просил: Господи, помоги научиться, – когда время было?“»
Еще Ендрек поразился отсутствию у себя страха. Будто не он уворачивался от наседающего врага, а кто-то другой, чужой и безразличный образованному студиозусу.
Из всей науки, вдалбливаемой в его голову и руки в лагере под Берестянкой, Ендрек твердо помнил одно – отбивая удар, нужно держать саблю острием вниз, иначе вражеский клинок может соскользнуть и поранить руку. А тогда все, конец.
Взмах, взмах… Удар!
Еще удар.
Еще!
Пан Вожик куражился, стараясь достать парня по лицу – в щеку, в висок, в подбородок. Играл он клинком мастерски, и ни у кого не осталось ни тени сомнения – будь носатый Цециль трезвым, валяться неуклюжему студиозусу порубленному, как капуста для борща. То есть в мелкую соломку.
«И не запыхается же! Будто не горелку с утра дудлил, а отдыхал и отсыпался…»
Ендрек вдруг с ужасом подумал, что будет, если он споткнется и упадет. Чего-чего, а конских кругляшей везде навалом. Не приведи Господи наступить на один такой!
Вожик ударил, целя в лоб. Парень отмахнулся, неуклюже исполнив высокую кварту. Тут же последовал укол в локоть, и Ендрек почувствовал, как рукав напитывается кровью.
«Все, конец, жилу перебил! – почему-то хладнокровно подумал медикус. – Жгут бы. И перебинтовать плотно, а я тут…»
Нога ощутила что-то мягкое и скользкое. Хотя… почему – что-то? Навоз, он и в Руттердахе, и в Батятичах навозом остается. Ендрек покачнулся, а пан Цециль в это время, обозначив тычок концом сабли в скулу противника, выполнил ловкий финт и полоснул студиозуса по груди.
