Сорняк из райского сада - Татьяна Иванова

— Ладно, мама, только не задерживайся, времени и так уже много, а у меня на сегодня полно разных планов.

С утра они с Анной Сергеевной собирались на кладбище, в два тридцать Серафима была записана на стрижку и педикюр, а потом они встречались с Серафимом. Сегодня, по его совету, она решила отдохнуть, расслабиться и начать как-то приходить в себя. Серафим запланировал прогулку в зоопарк, чему она немало удивилась.

— Почему в зоопарк?

— Чтоб для начала смягчить сердечное напряжение. Животные, — народ тонкий, и надо хоть изредка с ними общаться. Ну, скажи, разве ты была в новом зоопарке?

— Конечно, нет! Я вообще там была сто лет назад, еще в детстве.

— А потом мы закатимся в какоую-нибудь уютную кафешку, посидим, потанцуем, если захочешь, одним словом расслабимся. Надо же с чего-то начинать!

Она с благодарностью подумала о Серафиме. — Какой он хороший! И надо же было случиться такому, что он встретился на ее пути именно в такой тяжелый момент!

…Мама вернулась быстро. Серафима даже не успела одеться, когда она вошла в ее комнату, и сама принялась торопить дочь.

— Ну, Симочка, ты все еще копаешься?! Давай, дорогая, поторопись. У меня ведь тоже свои планы на сегодня. Ты подбросишь меня после кладбища до "Кузнецкого Моста"?

— Зачем?

— Мы встречаемся там с Ритой Кузьминой.

— С тетей Ритой? Что-то давно я о ней не слышала.

— Да. Мы не виделись с ней уже около двух лет!

— Ну, и как она?

— Сегодня и узнаю.

— Ладно, мам, подброшу, какие вопросы.

…Они оставили машину на кладбищенской стоянке и пешком направились к папиной могиле, ярко выделяющейся среди остальных количеством цветов и венков. У могилы стояли две женщины, одну из которых Анна Сергеевна и Серафима сразу узнали. Это была Косова Ирина Валерьевна.

— Чего это она? — подозрительно спросила Серафима, которой в каждом находящемся рядом с папой человеке, чудился потенциальный убийца, или человек к этому причастный.

— Ну, что ты, Сима, успокойся. — Сказала ей Анна Сергеевна. — Перестань кидаться на каждого встречного! Папа с Ириной Валерьевной работали двенадцать лет, и у них никогда не было конфликтов и взаимных претензий друг к другу. Неужели ты думаешь, что он был ей не дорог?

— Вот об этом я как раз и подумала. Вдруг он был ей не просто дорог, а очень дорог, а мам? Вдруг она его любила? Как ты думаешь? А отсюда и мотивы к преступлению? Ведь он высаживал ее последней!

— Перестань, Серафима, ты рассуждаешь совсем как этот лейтенант Боженов. — Мотивы на любовной почве! Глупость какая! Мы не юнцы какие-нибудь, чтобы заниматься подобными вещами в нашем возрасте.

Серафима улыбнулась.

— Мам, что ты имеешь в виду под словом глупость, — любовное увлечение в вашем возрасте, или мотивы к убийству на его почве?

— Вот дурочка! — пожурила дочь Анна Сергеевна. — Отстань!

— Мам, а о чем тебя спрашивал этот Боженов? Уж не о Государеве ли?

Анна Сергеевна напряглась и покраснела, тут же вспомнив, что Боженов спрашивал ее еще и про Абрамова. А вдруг он, не сдержав своего обещания о конфиденциальности, пытался выведать что-то и у Серафимы?

А Серафима, тем временем, пристально посмотрела на умолкнувшую Анну Сергеевну.

— Мам, да брось ты краснеть! Думаешь, я не догадывалась, как он к тебе относится? Господи! Да это же было видно невооруженным глазом!

— Что тебе видно?

— Что Юрий Платонович влюблен в тебя! Думаю, об этом и папа догадывался.

— И что, ты его тоже подозреваешь?

— Его нет! Ты, знаешь, мам, его почему-то нет!

— Ну, слава богу!

Они подошли к могиле и поздоровались с Ириной Валерьевной и ее спутницей, которую та представила им как свою подругу Ольгу.

— Мы вот тут с Олей навестили Алексея Витальевича. У нее на этом кладбище похоронена мама и свекровь, а я поехала с ней за компанию, и вот зашла сюда. — Сообщила, словно в оправдание, Ирина Валерьевна.

— Спасибо, Ирочка! — поблагодарила ее Анна Сергеевна. — Спасибо тебе, дорогая. — И, обняв секретаршу своего мужа, тихо заплакала, спровоцировав и Серафиму на слезы.

…. Посещение зоопарка и впрямь доставило Серафиме немало удовольствия, и она поблагодарила Серафима.

— Это действительно было здорово, спасибо тебе, Серафим! Удивительно, но ты почему-то всегда знаешь, что мне нужно!

Они сидели в небольшом уютном кафе на Остоженке и ожидали свой заказ. Серафима проголодалась к вечеру, оставшись не только без обеда, но и без какого-либо перекуса в течение дня.

Вскоре им принесли вино и салаты. Серафим наполнил свой бокал мускатным вином, а Серафиме налил мартини с апельсиновым соком.

— Ну что, давай выпьем?

— Сначала не чокаясь, помянем папу.

— Конечно, как ты захочешь! — Он подал ей фужер.

Они выпили. И Серафима с аппетитом налегла на салат из креветок.

Серафим же, наоборот, не спешил приступать к еде. Он снова поднял свой фужер и принялся медленно смаковать вино, поглядывая на Серафиму.

— Что ты на меня так смотришь?

— Я с удовольствием наблюдаю, как ты снова возвращаешься к жизни.

— От твоих пристальных наблюдений и подавиться можно!

— Неужели? А я думал, что, напротив, способствую твоему пищеварению!

— Каким образом?

— Ты ешь, а я запиваю!

Она засмеялась.

— Ладно, налей мне еще.

Когда принесли горячее, Серафима уже слегка опьянела. А потом вкусное жаркое, мартини и влюбленные глаза Серафима заставили ее расслабиться, и она впервые почувствовала, что ей в самом деле захотелось вернуться к жизни. На эстраду вышли три музыканта, — гитарист, саксофонист и клавишник, и, под мерцание ненавязчивой цветомузыки, зазвучал красивейший блюз. На танцевальном пятачке кафешки незаметно стали возникать танцующие пары. Серафиме было приятно смотреть на них, слушать музыку, и ощущать теплую руку Серафима на своей руке. — Как хорошо, что мы сюда пришли! — подумала она, и улыбнулась Серафиму.

— Ты что? — спросил он.

— Ничего, мне просто хорошо сейчас! И думаю, не ошибусь, если скажу, что мне хорошо еще и потому, что ты рядом.

Он прикоснулся губами к ее руке.

— Пойдем потанцуем.

Серафим нежно прижал ее к себе, и, вдыхая аромат ее волос, закружил в медленном танце. Ему хотелось, чтобы этот танец никогда не кончался. Ему мечталось вечно держать ее в своих объятиях и ощущать волнующий запах ее духов, видеть блеск ее возбужденных серо-голубых глаз и нежный изгиб губ, таких желанных и манящих в полумраке этого затененного зала, что невозможно было удержаться, чтобы их не поцеловать! Ему так хотелось, чтобы ее захолонувшая от горя душа никогда больше его не ведала, и чтобы она по — прежнему весело и беззаботно смеялась!