Внутренний порок - Томас Пинчон

— Я б не стал так говорить. Мне никто не платит. Иногда мне кажется, всё это от мук совести. Подружка Волкманна — моя бывшая, она сказала, что ей надо помочь, вот я и пытаюсь.

Тито, подчёркнуто севший лицом ко входу, понизил голос так, что Док едва его слышал.

— Рискую предположить, ты не блат в городе, Док. Ты ж не продаёшься, верно?

— Пока нет, но конвертик с наличкой никогда не помешает.

— Эти ребята, — по лицу Тито прошла несчастная тень, — конвертики совать тебе не станут, скорее, типа, сделаешь, что они захотят, — может, не слишком сильно отпиздят.

— Ты утверждаешь, это как-то с мафией…

— Если бы. То есть, я знаю кое-каких отморозков из Семьи — большинство народу они пугают, я их и сам боюсь, но я бы к ним с таким вот не пошёл, они только глянут, кто там, и сразу, типа: «Пасадина, чувак».

— Не говоря о том, что ты им денег должен.

— Уже нет, от этого избавился.

— Как. Ни лошадок, ни катранов? Ни Маси Тиранозавра? Ни Сальваторе Гадзони — Бумажного Пореза? Ни Адриана Пруссии?

— He-а, даже Адриан отъебался, всё выплачено, процы, всё.

— Неплохая новость, потому что рано или поздно этот ебанат потянется к своей бейсбольной бите, на твоей башке оттопчется или как-то. Позор для всех асмодеев.

— Все они остались в моём жалком прошлом, я двенадцать шагов прошёл, Док. Собрания, все дела.

— Ну, Инес, наверное, счастлива. Сколько уже?

— На следующих выходных с полгода. Отметим стильненько — гоним на лимузине в Вегас, селимся в «Цезаре»…

— Извини, Тито, но я не путаю Лас-Вегас с чем-то ещё, где только, блядь, играют без передыху? Как ты рассчитываешь…

— Избегать соблазна? Эгей, так в этом-то и штука, откуда мне знать? Главное — прыгнуть, а там поглядим.

— Охматушки. И Инес не возражает?

— Сама предложила.

Хозяин заведения Майк и повар появились с целым блюдом долмадес, каламатских оливок и карликовых спанакопит — чтобы всё это заполировать, потребовалось бы не меньше недели.

— Уверен, что хочешь есть здесь, — приветствовал он Тито.

— Это Док, он мне однажды жизнь спас.

— И ты его так благодаришь? — Майк, укоризненно качая головой. — Подумайте крепко и долго, друзья мои, — бормоча обратно к себе на кухню.

— Я спас тебе жизнь?

Тито пожал плечами.

— В тот раз на Малхолланде.

— Это ты мне спас, чувак, ты один знал, где оно, — кое конкретное «оно» будучи «испано-сюизой джей-12» 1934 года в угоне, о чьём возврате Док вёл переговоры с литовской жертвой щитовидки, который появился на стрелке с модифицированным «АК-47» с магазином-бананом до того громадным, что литовец постоянно об него спотыкался, и вот это-то, если хорошенько припомнить, спасло, вероятно, жизни всем.

— Я для себя, чувак, старался, а ты просто оказался там, когда мы её пригнали обратно, и все эти деньги кругом запорхали.

— Да неважно, Док, — теперь тут такое, про что я только тебе и могу рассказать. — Быстрый огляд. — Док, я одним из последних разговаривал с Мики Волкманном, пока он с экранов не выпал.

— Блядь, — ответил Док ободряюще.

— И нет, я с этим и близко к крючкам не совался. До этих ребят долетит, не успею я на улицу выйти, и я буду акульей закусью.

— Г и Н.[53] Тито.

— Было так: Мики дошёл до того, что не всегда мог доверять своим шофёрам. Они по большей части сидельцы все, а это значит, у них по своим ЯВД[54] надо расплачиваться, о чём Мики иногда мог и не знать. И вот время от времени он мне звякал по неразглашаемому, и я его где-нибудь подбирал, о чём в последнюю минуту решалось.

— На своём лимузине? Не очень-то вы маскировались.

— Не, мы брали «соколов» или «новы» — я всегда такую могу срастить срочняком, даже «вэ-даб», если не слишком потешно раскрашен.

— Значит, в тот день, когда Мики исчез… он тебе позвонил? и ты его куда-то повёз?

— Он попросил его подобрать. Позвонил среди ночи, вроде бы из автомата, а говорил очень тихо, боялся, будто за ним кто-то гонится. Дал мне адрес за городом, я туда подъехал и стал ждать, а он так и не появился. Через пару часов на меня уже стали внимание обращать, и я свинтил.

— Где это было?

— В Охае, возле какого-то «Хрискилодона».

— Всё время про него слышу, — сказал Док, — какая-то дурка для жирных карасей. Старое индейское слово, значит «безмятежность».

— Ха! — Тито покачал головой. — Кто тебе это сказал?

— У них в буклете написано?

— Не индейское это слово, а греческое, поверь мне, я всякий раз, когда приезжал, они в доме по-гречески говорили.

— И что это по-гречески?

— Ну, оно немного слиплось, но значит, типа, золотой зуб, вроде вот такого… — Он постукал себе по резцу.

— Ох, блядь. «Клык»? может такое быть?

— Ну, похоже. Золотой клык.

ДВЕНАДЦАТЬ

Док сделал пару звонков и поехал по задворкам — через Бёрбэнк и Санта-Паулу, а на съезд к Охаю выбрался перед самым обедом. Путь к Институту «Хрискилодон» указывало множество знаков. Дом хи-хи для толстосумов располагался достаточно недалеко от холма Кротона, чтоб можно было подсасывать мистики у лучше известных духовных заведений вроде «Внутренней школы» или ДМОРиКа.[55] Главное здание — особняк «миссионерского возрождения», красная черепица, белая штукатурка — окружала сотня акров садов, пастбищ и платановых рощ. У центральных ворот Дока встретили длинноволосые служители в просторных мантиях, под которыми в плечевых кобурах у них содержались «смиты».

— Лэрри Спортелло, мне назначено?

— Если не против, брат.

— Конечно, щупайте не стесняйтесь, с собой не ношу — чёрт, я и не с собой не держу. — После чего полагалось оставить машину у ворот на стоянке и дождаться институтского челночного автобуса, чтоб отвёз к главному зданию. Над воротами висел знак: «ПРИЛИЧНО — ХИПОВО».

Сегодня Док влатался в эдвардианский сюртук и клёша не вполне сочетающихся и уже не модных оттенков бурого, застриг поуже усики а-ля поздний киносеанс, набрилькремил волосы, взбив их в высокий помпадур, отрастил подлиннее баки — всё должно было обозначать сомнительного и смутно нервического посредника, который сам и близко не мог позволить себе плату, которую запрашивала эта контора. Судя по тому, какие взгляды на него кидали, маскарад удался.

— Мы только собирались выйти пообедать, — помощник директора д-р Трехслой, обходясь фальшиво-сочувственно собранным в складки челом. — Давайте и вы с нами? А потом мы вас можем провести по территории.

Д-р Трехслой был типом извилистым — такое свойство время от времени наблюдается у торговцев алюминиевой обшивкой и сетчатыми дверями, которые некогда нечто пережили — брак, уголовное преследование, — и оно их так травмировало, что навсегда выкрутило из терпимости, поэтому сейчас он вынужден умолять потенциальных клиентов не обращать внимания на этот его неуточненный недостаток натуры.

За обедом в Административном холле на столы подавали пациенты, которые, похоже, так отрабатывали здешние счета, чтобы не платить полностью.

— Благодарю тебя, Кимберли. Руки сегодня тверды, как скала, я погляжу.

— Я так счастлива, что вы заметили, д-р Трехслой. Ещё супу?

Док с кочанчиком незнакомого овоща на вилке на полпути ко рту размышлял: если здесь эта публика — пациенты психушки, что у них в глубине, на кухне, вдали от чужих взоров? Кто, например, тут готовит?

— Попробуйте этот «шенен блан», мистер Спортелло, из нашего собственного виноградника. — От папы Лео, а также в позднейших экскурсиях по магазинным полкам Док выучил, что «blanc» означает «белый», а калифорнийские вина бывают скорее, ну, чуточку белесей того тошнотного желтоватого оттенка, на который он сейчас смотрел. Док сощурился на этикетку и заметил список ингредиентов в несколько строк длиной, а в круглых скобках — примечание: «Продолжение на обороте бутылки», — но сколько б ни старался как можно ненавязчивей посмотреть на этикетку с другой стороны, на него, как он отметил, начинали пялиться, а иногда кто-нибудь даже протягивал руку и отворачивал от него этикетку, чтоб он не смог её прочесть.

— Вы… уже бывали у нас? — спросил кто-то из штатных мозгоправов. — Уверен, что уже видел ваше лицо.

— Впервые тут, нормально я никогда не забираюсь сильно южнее Южного города.

— А не-нормально? — хмыкнул д-р Трехслой.

— Что?

— Я всего лишь имел в виду, что в Районе Залива сколько угодно квалифицированных заведений — чего ради вам тащиться в такую даль к нам? — Все прочие за столом подались вперёд, словно бы ответ Дока их крайне интересовал.

Пора извлечь из рукава кое-то, отрепетированное с Сортилеж.

— Я убеждён, — искренне произнёс Док, — что ровно как на теле человека можно определить чакры, так и на теле Земли имеются такие особые места, средоточья духовной энергии, благодати, если угодно, и Охай, благодаря присутствию одного лишь мистера Дж. Кришнамурти, определённо может рассматриваться как одна из таких более благословенных планетарных чакр, чего, к прискорбию моему, нельзя сказать о Сан-Франциско либо его непосредственных окрестностях.