С малых высот - Николай Шмелев

Наконец все в сборе. Двенадцать «илов» в сопровождении истребителей идут к Днестру. Нужно нанести удар по скоплению войск противника южнее Бендер.

Цель под нами — зеленый прямоугольник леса. Видимость хорошая, дыма нет. Значит, наша авиация здесь еще не работала. Что ж, поправим дело… На опушке леса различаем траншеи и доты, в глубине — автомашины.

— В атаку!

«Илы» один за другим входят в пикирование и проносятся вдоль окопов. Одни ведут огонь из пушек и пулеметов, другие сбрасывают бомбы и реактивные снаряды.

После третьего нашего захода траншеи заволакиваются густым дымом и пылью. Северная опушка леса теперь почти не видна. «Молодцы, ребята!» отмечаю про себя. Вокруг нас появляются черные шапки разрывов — открыли стрельбу вражеские зенитки.

— Шмелев! — слышу в наушниках тревожный голос Антипова. — Я подбит. Заклинило мотор. Иду на вынужденную…

Миша! Тяни к своим, за Днестр! — кричу в ответ. — А мы прикроем!

Штурмовик Антипова развернулся и стал круто планировать к Днестру. Мотор у него не работал. Что-то с ним будет? С тех пор как стали летать на «илах», у нас никто на вынужденную не садился.

Наблюдая за самолетом Антипова, с болью в сердце убеждаюсь, что ему не дотянуть до северного берега Днестра. Эх, Миша, Миша… Вот подбитый штурмовик выходит из планирования. Под ним впереди раскинулся огромный сад. Отчетливо видим, как грузный «ил» опускается на макушки больших яблонь, усыпанных яблоками. Сначала в эфире было шумно: все наперебой давали Михаилу советы. Теперь все стихло, замерло. Свалив несколько деревьев, штурмовик ударился о землю и пополз. Вот у него оторвалось правое крыло. Он прополз еще немного и уперся носом в толстый ствол яблони. Страшная картина…

Что с Мишей? Неужели… Некоторое время кружимся над садом, ждем. Вдруг видим, как Антипов открывает фонарь и медленно вылезает из кабины. Он осторожно разгребает яблоки, усыпавшие весь центроплан, и встает во весь рост.

— Жив! Жив! — слышатся в эфире радостные возгласы. Антипов машет нам рукой. Штурмовики еще раз проходят над ним и берут курс на аэродром.

…Через день Михаил вернулся в полк. Все лицо его было в синяках и кровоподтеках. Прежде чем рассказывать о подробностях вынужденной посадки, он раскрыл парашютную сумку, доверху набитую спелыми яблоками, и поставил ее перед летчиками.

— И бывает же так, — с улыбкой сказал Михаил. — Только недавно сердился на ребятишек, которые ломают ветви в саду у матери, а теперь сам срубил машиной с десяток прекрасных яблонь. — И Антипов с досадой махнул рукой.

Отведав яблок, мы снова отправились на боевое задание. Вскоре под крыльями наших «илов» блеснула голубая гладь Дуная. Здравствуй, земля задунайская!

Советская Армия вступила на болгарскую землю. Шумные румынские города и села остались позади. Перелетев румыно-болгарскую границу, мы приземлились на зеленом лугу возле деревни Маслари, расположенной примерно в двадцати километрах от Софии.

Болгария! Как-то нас встретит народ этой страны?!

Техники деловито размахивали флажками, указывая стоянки. Поставив самолеты на отведенные места, мы выключили моторы и по краю аэродрома пошли к деревне. Здесь нам придется жить до перелета на новый аэродром.

Едва мы появились в деревне, как нас окружила группа болгар и болгарок. Одеты они были просто, но опрятно. Очень удивила нас их обувь — лапти из кожи, которые они называют постолами. В сопровождении местных жителей мы пошли по улице, останавливаясь возле домов, когда комендант коротко командовал: «Здесь!»

Помнится, классики русской литературы называли эту процедуру «определением на постой». Но здесь развод только внешне выглядел по-старому. Для хозяев мы были не навязанными жильцами, а самыми желанными гостями. Каждый болгарин хотел, чтобы к нему определили как можно больше советских летчиков. У него найдется место всем «братушкам».

Вот и мне комендант сказал короткое «здесь». Попрощавшись с друзьями, я зашагал к указанному дому, сопровождаемый хозяином и его соседями. С этого момента началось то, что невозможно назвать обычной беседой. Скорее, она напоминала шумную пресс-конференцию. Со всех сторон сыпались самые разнообразные вопросы: откуда родом, сколько лет, давно ли в боях, был ли ранен, есть ли мать и отец? Потом, когда речь зашла о наших грозных самолетах, у меня спросили: «Что означают белые надписи на самолетах?»

Говорить пришлось много. Рассказал я болгарским крестьянам и о развернувшемся в нашем народе патриотическом движении по сбору средств на покупку боевой техники, и о самолетах, построенных на сбережения трудящихся Башкирии.

Такие беседы пришлось проводить почти всем нашим летчикам. Мы, словно полпреды родной Отчизны, рассказывали о ее городах и селах, о трудолюбивом советском народе, о великих победах над самым злейшим врагом — фашизмом. И не раз наши разговоры прерывались боевым возгласом болгар:

— Смерть фашизму! Свобода народу!

Однажды, придя на аэродром, я увидел на стоянке группу «свежих» летчиков. Употребляю это слово только потому, что новое пополнение состояло в основном из хорошо знакомых мне людей.

В центре стоял низкорослый лейтенант с горбатеньким носом на открытом лице. В нем я сразу узнал Николая Сербиненко. О чем-то рассказывая, он показывал собеседникам серебристый портсигар.

Подошел, поздоровался, познакомился с новичками. В отличие от «старичков» они держались робко, настороженно.

— Товарищ командир, — обратился ко мне Сербиненко. — Ваше задание выполнено. Вот портсигар. В нем наша русская земля!

Все невольно опустили руки по швам, приняв стойку «смирно», Я взял драгоценный подарок и задумался. Смолкли и остальные. В эту минуту, видимо, каждый унесся своими мыслями куда-то далеко-далеко, на родную землю.

— Спасибо, Коля, спасибо, родной! — сказал я наконец, с трудом сдерживая волнение.

Николай Сербиненко был одним из лучших летчиков полка, дисциплинированным, исполнительным. Из-за маленького роста ему вначале было трудно летать на штурмовике. Приходилось перед каждым вылетом класть на сиденье самолетные чехлы, но вскоре изобретательные механики сделали для него специальную подушку. Ножные педали выдвинули до отказа. «Недостаток» был устранен.

Летал Сербиненко смело, уверенно. С лета 1942 года он совершил более шестисот боевых вылетов на По-2 и около тридцати на Ил-2. Грудь его украшали четыре ордена. «Мал золотник, да дорог», — говорили о нем товарищи. За отличное выполнение боевых заданий он был награжден почетной грамотой ЦК ВЛКСМ.

Некоторое время Николай отсутствовал в полку. Он ездил получать новую технику. Заодно привез пополнение, а мне — самый дорогой подарок с Родины.