Западня глобализации - Харальд Шуманн

, – сообщает шеф европейского отделения Ford Альберт Касперс. –

Сегодня нам для производства "эскорта" требуется 25 часов. К 2000 году этот показатель должен быть снижен до 17,5 часов».

Больше автомобилей, меньше рабочей силы – этот лозунг принят на вооружение и в Volkswagen. По словам финансового директора компании Бруно Адельта, ожидается, что всего за четыре следующих года производительность возрастет на 30 процентов при ежегодной ликвидации от 7000 до 8000 рабочих мест. Совет директоров VW довел до сведения акционеров, что за тот же период доход с оборота увеличится в пять раз [38].

Потери рабочих мест из–за транснациональной интеграции вызывают немалую тревогу. Еще более тревожен, однако, тот факт, что попутно снижается действенность традиционных контрмер национальной социальной и экономической политики. До 1990–х годов ведущие экономики мира развивались разными путями. Япония культивировала принцип пожизненной занятости, и тяготы адаптации распределялись равномерно. Коллективная безопасность ценилась выше дохода на вложенный капитал не только в общественной шкале ценностей, но и в практике корпораций. Во Франции технократы проводили национальную промышленную политику, часто достигая выдающихся результатов, вследствие чего страна улучшила свои позиции в мировой экономике без снижения общего уровня жизни. Германия блистала высокоразвитой системой образования и тесной кооперацией между капиталом и трудом. Высокие стандарты технологии и рабочей силы наряду со здоровым социальным климатом восполняли потери в менее престижных секторах.

Сегодня все это, по–видимому, уже не имеет большого значения. Руководители японских фирм, словно копируя своих /171/ американских коллег, внезапно становятся приверженцами рационального управления и «аутсорсинга». Там, где к увольнениям все еще стараются не прибегать, сотрудникам урезают зарплату, понижают их в должности с тем же результатом или переводят в более мелкие подразделения и на временную работу, где те увольняются сами. Тем не менее прямое увольнение, именуемое в самурайском лексиконе «обезглавливанием», уже не является общественным табу. Поначалу ему подвергались только временные работники, незамужние женщины и молодой вспомогательный персонал, но теперь от него не застрахованы даже управленцы среднего звена с солидным стажем. «Раньше мы делили невзгоды поровну и полагались на правительство, – говорит Джиро Ушито, глава одной фирмы по производству электроники. – В дальнейшем будут применяться только правила рынка» [39]. Последствия этого власти до сих пор пытаются скрывать. Официально безработными числится не более 3,4 процента трудоспособного населения, но эта цифра – явная фикция. Всех, кто ищет работу свыше полугода, просто перестают регистрировать. Независимое исследование, проведенное в 1994 году министерством экономики, показывает, что если бы применялись американские методы регистрации (также не обеспечивающие абсолютной точности), то уже на тот момент показатель уровня безработицы равнялся бы 8,9 процента [40]. Сегодня, по оценкам критически настроенных аналитиков, работу ищет каждый десятый японец трудоспособного возраста. Правительство, когда–то стоявшее на страже социальной стабильности, ныне действует ей вопреки. Дерегулирование и либерализация торговли парализуют целые отрасли, и от прежних торговых излишков осталась лишь ничтожно малая часть. Тадаши Секидзава, председатель правления Fujitsu, дает этому простое объяснение: японская система «слишком далеко ушла от международного среднего уровня», и настало время перемен.

Тот же аргумент все чаще слышен на другой стороне планеты. Вот уже пять лет крупные французские корпорации планомерно сокращают персонал. Высокий уровень безработицы, более 12 процентов, – не единственная проблема. /172/ Около 45 процентов трудоустроенных вынуждены довольствоваться временными контрактами, не обеспечивающими защиты от необоснованного увольнения. В 1994 году число новых сотрудников, принятых на временной основе, составило 70 процентов [41]. Транснациональный рынок подрывает основу силы профсоюзов, и те теряют своих членов, влияние и, что самое главное, перспективы. Этот происходит во всех странах ЕС, за исключением Великобритании, где уже в годы правления Тэтчер власти и работодатели общими усилиями низвели заработки и условия труда до уровня сегодняшней Португалии.

Наиболее радикальные системные изменения имеют место в богатой Германии. Весомое подтверждение этому исходит из правлений компаний самой прибыльной отрасли немецкой индустрии – химической. Три ее гиганта – Hoechst, Bayer и BASF – сообщили в 1995 году о самых высоких прибылях за всю историю их существования. Но одновременно они проводили в Германии дальнейшее сокращение штатов, урезав 150 000 рабочих мест в предыдущие годы. «Мы знаем, что люди находят это противоречивым», – признал шеф Вауеr Манфред Шнайдер, добавив, однако, что высокие прибыли корпорации не должны заслонять тот факт, что «в Германии Вауеr находится под давлением» [42].

Эти две короткие фразы со всей очевидностью объясняют позицию Шнайдера. Сегодня называть Вауеr равно как и ее конкурентов германской компанией можно лишь по традиции и еще потому, что в этой стране находится ее штаб–квартира. Эти отпрыски IG–Farben уже в среднем 80 процентов бизнеса делают за границей, и лишь треть их персонала работает в Германии.

«Что же еще осталось немецкого в Hoechst?

– вопрошает Юрген Дорманн, главный управляющий этого химического гиганта со штаб–квартирой во Франкфурте. –

Наш крупнейший рынок – Соединенные Штаты, наш кувейтский акционер держит больше акций, чем все немецкие, вместе взятые, наши исследования носят международный характер».

Германская же акционерная компания, не зарабатывающая никаких денег, по сути, бездействует. Возможно, это и преувеличение, но при сравнении головного офиса Hoechst с ее американским или азиатским подразделением оно напрашивается само собой. Дорманн, однако, тут же заявляет, что на Hoechst в Германии естественным образом возложена «социальная миссия, /173/ поскольку мы считаем себя в том числе и гражданами Германии». Только вот до сих пор «с патриотизмом слегка перебарщивали» [43].

Проблема социальной ответственности стоит не только перед Дорманном – такой роскоши не может позволить себе ни один управляющий высокого полета в глобально организован ном бизнесе Статья 14 Конституции Германии гласит, что «собственность обязывает» и «должна служить на благо всего общества», но большинству коллег Дорманна это кажется уже недостижимым Управляющие, как это бывало раньше только в США, расчленяют компании на «центры прибыли», которые или добиваются максимальной доходности, или ликвидируются. Hoechst постепенно отходит от химического бизнеса, а в принадлежащей Bayer группе Agfa намечается реструктуризация, поскольку ее доходы составляют всего три процента от оборота. Таким образом, прежняя концепция немецких акционерных обществ (назовем ее «Дойчланд АГ») распадается, и на смену ей приходит новая, совершенно другая корпоративная культура. Во множестве крупных немецких компаний ныне в ходу, так сказать, магическая формула – «интересы акционеров», означающая, по сути, не что иное, как максимизацию прибыли в интересах держателей акций. Та же цель легла в основу соглашения о слиянии, заключенного в мае 1996 года фармацевтическими гигантами Ciba Geigi и Sandoz и вызвавшего протест со стороны многих швейцарцев, над которыми нависла угроза массового сокращения штатов. В дебатах по этому поводу принял участие даже архиепископ Венский Кристоф Шенборн, долгие годы преподававший во Фрибургском университете.

«Если две из крупнейших в мире химических корпораций объединяются,

– сказал он, –

хотя дела у обеих и так идут превосходно, и при этом "высвобождают" 15 000 рабочих мест, то причиной тому является не необходимость, продиктованная всемогущим божеством "свободного рынка", а алчное стремление кучки людей к дивидендам» [44].

/174/

Интересы акционеров: конец «Дойчланд АГ»

Адаптация к американским принципам – это, однако, не просто произвол бездушных капиталистов. Давление на фирмы и их главных управляющих исходит от транснационального финансового рынка, реального силового центра глобализации. Свободная торговля акциями и другими ценными бумагами поверх границ размывает национальные связи еще основательнее, чем создание производственных сетей. Например, треть акций Daimler–Benz уже находится в руках иностранцев. 43 процента акций его главного акционера, Deutsche Bank, также принадлежат иностранным инвесторам. Преимущественно в иностранном владении находятся Bayer, Hoechst, Mannesmann и множество других компаний. К тому же в большинстве своем эти инвесторы – отнюдь не мелкие акционеры и не банки и корпорации, которые в силу своей специфики могли бы принимать посильное участие в делах немецкой индустрии. Деньги в германские ценные бумаги вкладывают главным образом инвестиционные, страховые и пенсионные фонды из Соединенных Штатов и Великобритании. Их управляющие, усердно пытаясь выжать из зарубежных вкладов столько же, сколько из отечественных портфелей, не идут в своих требованиях к компаниям ни на какие компромиссы. «Давление иностранных акционеров на немецкие компании нарастает», – откровенно заявляет финансовый директор Bayer Гельмут Лоэр [45]. Наибольшие опасения в последнее время вызывают эмиссары Калифорнийского пенсионного фонда общественных работников, распоряжающегося вложениями на сумму свыше 100 миллионов долларов. Управляющие Калифорнийской пенсионной системы, сокращенно именуемой Кальперс, которые уже пытаются диктовать свои условия по доходности таким мощным компаниям, как General Motors и American Express, увеличили свои зарубежные инвестиции до 20 процентов, потому что, поясняет стратег Кальперса Хосе Арау, «неэффективность на международных рынках сегодня выше, чем на отечественном рынке». Для таких регулировщиков потоков мирового капитала неэффективными являются компании с подразделениями, где доход от инвестиций меньше 10 процентов, что за пределами Соединенных Штатов является совершенно нормальным /175/ показателем. Особенно активно и планомерно Арау и его команда давят на несговорчивых управляющих крупных акционерных обществ, «с тем чтобы заставить эти иностранные компании думать об интересах акционеров» (слова одного из консультантов фонда), в Японии, Франции и Германии [46].