Тайны «Монастырского приюта» - Александр Трапезников

– Гениально! – вновь произнес Прозоров и первым захлопал в ладоши. Его поддержали сначала неуверенно, а затем все громче и громче. Вскоре аплодисменты перешли в бурные овации.

– Клинический идиот! – шепнул Багрянородский на ухо Александру Юрьевичу. – Лучше бы он биологией в школе занимался.

Сивере лишь молча закатил глаза.

2

Постояльцы разошлись, в библиотеке задержался лишь Сивере, чтобы еще раз бегло просмотреть книжку Семена Горельского. А когда он кончил читать и пошел к выходу, кто-то за дверью ухватил его за рукав и потянув в боковую галерею. Конечно же, это был Гела, прикладывающий палец к губам и старательно мычавший.

«А может быть, у него не болезнь Литли, а просто вырван язык? В наказание?» – подумал вдруг Александр Юрьевич, послушно идя следом. Он уже начинал привыкать к сюрпризам от Гелы и ничего худого от него не ждал. Очевидно, дурачок действительно привязался к нему, выделив Сиверса из числа других обитателей «Монастырского приюта». Возможно, дело было в Терезе, поскольку племянник сердцем чувствовал ее особое отношение к историку.

Так или иначе, но Сивере шел за Гелой по каким-то полутемным переходам, пока они не выбрались в левый придел, где находились жилые кельи. Александр Юрьевич уже хорошо изучил, кто занимал эти номера. Дембовичи (теперь одна Оленька), Багрянородский, Прозоров, князь Романов и последним был Абарбанель.

– Зачем ты меня сюда привел? – спросил Сивере. – Хочешь, чтобы я кого-то вызвал?

Но племянник остановился перед самой первой дверью, той, которая была всего вполовину человеческого роста и не имела ни замочной скважины, ни ручки. Еще в первый день Сивере обратил внимание на эту загадочную дверь, над которой был выгравирован родовой герб Прошянов: мифическое лицо (если не сказать – морда), держащая в зубах кольцо с прикованными львами и терзаемой в когтях орла овечкой.

Весьма символичный герб, где расшифровывались человеческие качества – властолюбие, основанное на страхе, мужество львов и их же унижение, кротость и боль, воспарение и одиночество. Впрочем, трактовать герб можно было по-всякому. Но Сивере предпочитал первые ощущения, складывающиеся при взгляде на эту сложную геральдическую конструкцию. Но оказалось, что она имела и еще одно значение!

Гела протянул к гербу руку, схватился за литое кольцо и повернул против часовой стрелки. Оно двигалось… Но вместе с ним двинулась и тяжелая дверь, образовав проход под острым углом, в который можно было протиснуться. Первым туда вошел племянник, поманив за собой Александра Юрьевича. Историк не заставил себя упрашивать, уже сгорая от любопытства. С внутренней стороны стены находился точно такой же герб. Гела вновь взялся за кольцо, и дверь вернулась в свое исходное положение. Так они оказались в полной темноте.

Но длилось это неприятное ощущение не долго. 1ела чиркнул спичкой, зажег приготовленную свечку. Огонек осветил массивные своды, длинный коридор, уходящий под наклоном вниз. Вновь племянник пошел вперед, Сивере следом за ним. От коридора отделялись другие переходы, ниши, очевидно, целая сеть еще одних подземных коммуникацией. Александр Юрьевич приготовился к длительному путешествию, но на сей раз оно оказалось гораздо короче, чем в прошлый раз, когда он поневоле пустился в путь самостоятельно.

1ела свернул в одно из помещений и остановился, прижимая огонек ладонью.

– У-уу-у… – промычал он, указывая пальцем в угол комнаты.

Забрав у него свечку, Сивере нагнулся, чтобы разглядеть получше груду, как ему показалось, старого барахла. Но это был далеко не хлам, а вещи, укрытые рогожкой, и представляющие несомненную ценность, особенно учитывая последние заявления комиссара. Сердце учащенно забилось. Перед Александром Юрьевичем лежали: два новехоньких современных арбалета с оптическими прицелами и комплектом стрел; помповое ружье; карнавальная маска пингвина; гравюры. А также пачка изодранных почти в клочья тетрадей. Это были те самые рукописи и гравюры, похищенные у вдовы Комамберова, Марии Леонидовны, но находились они в ужасном состоянии. Очевидно, тетради бегло проглядели, порвали и снесли сюда, чтобы не оставлять улик. Но почему не сожгли?

– Вот так-так!.. – пробормотал Сивере, поворачиваясь к Геле.

Лицо племянника выражало самую неподдельную радость.

– Ты больше никому об этом не рассказывал?

Гела отрицательно закачал головой и замычал.

– Тр-тр-тр… – пытался выговорить он.

– Терезе? Ясно. И она велела привести меня сюда?

Вновь мычание, кивки.

– Хорошо. Теперь вот что, дружок. Если еще хоть кто-то узнает об этом – тебя убьют. Молчи и помни.

В данном случае говорить немому человеку «молчи» было довольно глупо, но Сивере как-то не подумал об этом.

– Пусть пока все остается тут. Я возьму с собой только несколько тетрадей, чтобы проглядеть на досуге.

Сунув под свитер более-менее уцелевшие рукописи и пару гравюр, Александр Юрьевич выпрямился.

– А теперь возвращаемся обратно. И дай-то бог, чтобы нас никто не заметил!

3

Рукописи действительно не горят. Даже по испорченным страницам можно прочесть достаточно много. Разложив в своей келье разодранные тетради, Александр Юрьевич углубился в изучение литературного наследия Валентина Даниловича Комамберова…

Разрозненные листки не представляли собой никакого единого текста. Так, набор мыслей, по большей части довольно банальных. А то и попросту незрелых, словно писал подросток. Но Комамберов, Сивере давно понял это, именно таким и был. А задержавшись до самой старости в пубертатном возрасте, он со свойственной юности максимализмом пророчествовал и «гениальничал». Но, надо отдать ему должное, иногда попадал в цель. Устами младенца…

В его тетрадях Сиверсу встретились такие перлы: Путин останется у власти до 2030 года, а потом его сменит человек по фамилии «Распутин». Забавно. Но еще забавнее то, что новый Президент окажется потомком того самого старца Григория Распутина, незаслуженно оболганного и оплеванного. Пройдет еще пять лет и первого Распутина канонизируют, а второй восстановит в России конституционную монархию…

Сивере читал, и ему становилось то интересно, то скучно. Он никак не мог натолкнуться на те места, которые, по уверению самого Комамберова, касались непосредственно пребывания всех постояльцев в «Монастырском приюте». Вот, например, автор пишет о том, что Европа к 2020 году окончательно выродится именно благодаря геям и безбожникам, а на смену христианам придут мусульмане. Америка символически почернеет, к управлению всеми сферами жизни придут негры. Китай совершенно неожиданно нанесет по России ядерный удар. А вот Комамберов перескакивает на проблемы экономики и физики, соединяя их в одно.

Почему? А потому, что к 2025 году золото перестанет быть мировым эквивалентом существующих валют. Дело в том, в результате новых квантумных генераторов осуществится вековая мечта алхимиков: полный контроль над атомной конструкцией металлов. То есть производство золота будет осуществимо даже в школьных лабораториях. Наступит пресыщение драгоценными металлами. А сами деньги, как таковые, заменит мегаватт-час. Энергия – вот новый вид валюты, новые рычаги к управлению миром. А еще вода, которой останется на Земле совсем мало, и за нее будут происходить настоящие войны.

И еще. Главным оружием станет информация. Ее дозировка или бомбардировка ею умов. Отслеживание людей будет проходить через все технические и электронные приспособления, хоть через включенный в розетку пылесос. Интернет станет абсолютно подконтролен власть предержащим. Узкой группе финансово-олигархических воротил. Даже имен их не будет знать никто. А к середине двадцать первого века мир вообще приблизится к концу, к приходу Антихриста…

«Кто же он такой – этот Комамберов? Гравер, литератор, физик, экономист, политолог или просто еще один сумасшедший фрик?» – задаваясь этим вопросом, Александр Юрьевич натыкался в рукописях то на проблему торсионных полей и клонирования, полностью решаемую в ближайшее десятилетие, то на вопросы создания искусственного интеллекта, заменяющего человеческий разум. Автора занимала и всеобщая лазерная дактилоскопия людей, и системное биологическое заражение населения Земли новыми видами вирусов, и искусственно вызываемые природные катаклизмы (где и когда они произойдут – он указывал в своих бумагах), и объединение людей под эгидой единой экуменистической религии, и выращивание говорящих собак и кур, и многое другое…

Александр Юрьевич не был футурологом, он занимался историей, и все, с чем он успел ознакомиться за эти два часа, вызывало у него то недоумение, то досаду, а то и откровенный смех. Он искал другое. И, наконец, в одной из покалеченных тетрадей наткнулся на описание событий в «Монастырском приюте».