Сверхновая американская фантастика, 1994 № 06 - Лариса Михайлова

Столь же заметно изменяется на протяжении сюжета характер Сэма. Садовник и сын садовника, он сначала занимает при своем друге несколько подчиненное положение. Но уже во второй части он становится гораздо активнее, особенно в отношениях с Голлумом, а после столкновения с Шелоб активная роль окончательно переходит к нему. Теперь он — не просто помощник Кольценосца, но его единственная поддержка и «движущая сила» — без него Фродо, измученный гнетом Заклятого Кольца, нарастающим по мере приближения к своему первоисточнику, не смог бы сделать ни шагу. Сэм ведет его, ободряет, поддерживает, отдает ему последние капли воды в безводной пустыне вокруг Ородруина. Сэм, напрягая последние силы, помогает ему подняться на Гору Ужаса, а потом старается спасти его во время катаклизма и готов погибнуть вместе с ним. А когда оба они спасены и возвращены к жизни, Арагорн воздает должное неожиданному для него самого героизму Сэма: «Долог был путь для всех нас, — говорит он, — но твой был самым долгим». Вершиной этого пути духовного развития нужно считать эпизод с Голлумом на склоне Ородруина, когда Сэм готов был убить это коварное существо, но ему помешала жалость, доселе незнакомая:

«Рука у Сэма дрогнула. Душа у него кипела от гнева при воспоминании о претерпенном ими зле. Было бы только справедливо убить это злобное, коварное создание, — справедливо и многократно заслуженно; и это казалось единственным верным поступком. Но в глубине сердца у Сэма было нечто, удержавшее его руку: он не мог ударить это существо, распростертое в пыли, побежденное, одинокое, разбитое до конца. Он сам, хоть и недолго, был Кольценосцем, и теперь он смутно догадывался о муках иссохшего тела и души Голлума, порабощенного Кольцом, неспособного больше найти в жизни успокоение или отдых. Но у Сэма не было слов, чтобы выразить свои чувства.

— Ох, будь ты проклят, вонючая тварь! — сказал он. — Убирайся! Прочь отсюда! Я тебе не доверяю, я хотел бы пнуть тебя. Но уходи, иначе я сделаю тебе больно, да, холодной, острой сталью!»

Даже в этот миг крайней опасности он находит в себе силы, чтобы передразнить повизгивающую речь своего недруга.

Арагорн, Фарамир, Гандальф — это герои, так сказать, по праву рождения. Но Фродо становится героем в силу обстоятельств, в которых очутился, а на Сэма героизм буквально наложен извне и, в сущности, остается ему чуждым, так что в дальнейшем Сэм без труда сбрасывает его с себя. Вернувшись в Шир, он возвращается и к прежней роли садовника — восстанавливает сады и леса, уничтоженные врагами, и это занятие более ему по душе, чем героические подвиги.

Изменяются, развиваясь, и другие характеры. Беспечный Мерри находит в себе силу и отвагу, чтобы сразить Вождя Призраков. Взрослеет, теряя свою детскую строптивость, проказливый Пиппин. О деградации Сарумана и росте Гандальфа уже говорилось. Но всего разительнее — если не считать Кольценосца и его спутника — перемены в характере Эовин. Вначале холодная, как «раннее утро ранней весны», воительница, задыхающаяся в стенах девичьего терема и мечтающая только о боевых подвигах (и в обличье юного воина совершающая их), смертельно раненная Королем-Призраком, но возвращенная к жизни Арагорном, которого она безнадежно любит, — впоследствии, встретив «серьезного и ласкового» Фарамира, она постепенно оттаивает и даже отказывается ради него от прежней воинственности.

Любовь, в различных своих видах вообще играет большую роль в атмосфере «Повести». Мы видим здесь героическую любовь к родине; отеческую любовь Гандальфа к Коротышам и их сыновнее отношение к нему; любовь как сострадание и жалость — «дар мягкого сердца», по выражению Фарамира; любовь-дружбу как исключительную привязанность одного существа к другому (она возможна даже между такими разнородными существами, как Гимли и Леголас). Карлик, традиционный враг Эльфов, Гимли «отдает свое сердце» прекрасной Галадриэль — повелительнице Эльфов; это приводит его к ссоре с Эомером — ссоре, заканчивающейся самым изящным примирением, какое можно только придумать. И дружба с Эльфом, и любовь к Царице Эльфов снискивают Гимли самую высокую в Среднем Мире награду: он не умирает, но отплывает вместе с Эльфами на их Блаженные Острова.

Что касается любви между мужчиной и женщиной, то мы видим в «Повести» две четы: Арагорна и Арвен, Фарамира и Эовин.

О любви Арагорна и Арвен сказано мало. Они обещаны друг другу с юности, но Арагорн должен выказать себя достойным женихом для дочери мудрого Эльронда. Этим и объясняется его роль в «Повести». Он — типичный Герой, завоевывающий свою Прекрасную Даму, и в развитии сюжета его подвиги важнее, чем его чувства.

Но между Фарамиром и Эовин отношения складываются иначе. Воительница из Рохана полюбила сначала Арагорна, но, не встретив взаимности, стала искать смерти. В Доме Исцеления она залечивает только свои телесные раны, но душа у нее остается смертельно раненой, и от окончательной гибели ее спасает только встреча с Фарамиром и его любовь, на которую она. в конце концов, отвечает любовью. Описания развития этого чувства, от несмелого зарождения до пышного расцвета, занимает в «Повести» всего несколько страниц; но эти страницы относятся в ней к самым поэтическим, едва ли можно найти в мировой литературе более чистое и благоуханное изображение любовного чувства.

Конечная победа сил Добра над Сауроном обусловлена не только (и не столько) превосходством сил Добра, но и внутренней неизбежной слабостью Зла. При всем своем могуществе Саурон не в силах поставить себя на место своих противников, не умеет представить себе иных, чем его собственные, мотивов действия. «Обо всех сердцах он судит по своему», говорит о нем Гандальф, а Эльфы в Лориене добавляют: «Мрак не может заглянуть в сердце Света». И эта слепота к Свету — слабое звено в могуществе Саурона, источник его поражения. Он не допускает даже мысли, чтобы тот, к кому попало Кольцо Власти, захотел уничтожить его.

Другое неизбежное свойство Зла — это бесцельная, бессмысленная жестокость, садистское наслаждение чужими страданиями, не знающее меры и затемняющее разум.

И наконец, третьей слабой стороной Зла является непрочность и ненадежность всех заключаемых с ним союзов, ибо все они основаны на алчности или страхе, а не на любви, и разрываются при первой же возможности. Таким был для Саурона союз с Саруманом.

О самом Кольце Власти, о его символике и значении можно написать — и уже написано — многое. Можно считать его чем-то чисто материальным, каким-то еще неизвестным для нас прибором, расширяющим возможности своего владельца, но и разрушающим его психику. Можно видеть в нем символическое изображение тех сил, которыми человек овладевает, но которые неминуемо приведут его к гибели, если он не «укротит их своей волей» и направит к Добру, а для этого он должен стоять выше их. Любопытно в этом отношении, что некоторые критики усматривают в Кольце Власти символ ядерной энергии, могущей дать человечеству всяческие блага — или уничтожить его. А можно увидеть в нем и чисто психологический аспект: все мы знаем, что власть, какой бы малой она ни была, действительно может «развратить мысль и волю своего носителя», — тем легче, чем более он «слаб духом и темен разумом», как несчастный Смеагол, но тем страшнее для него и для окружающих, чем он сильнее и умнее.

Но Кольцо Власти способно дать не только власть. У него есть еще одна особенность, делающая его искушение могучим даже для того, кто не жаждет власти. Оно дает своему носителю необычайно долгую жизнь; а это значит, что оно словно вырывает его из нормального течения времени или останавливает время для него. Для всякого живого существа это — заманчивая перспектива; но для мира в целом она губительна, так как обрывает смену поколений, прекращает ход эволюции и заводит жизнь в тупик. А это — Зло, ибо это противоестественно. Вот почему от него отказываются и Гандальф — Кудесник, и Правители Эльфов — Эльронд и Галадриэль.

По сути своей Тетралогия безусловно реальна (ибо что может быть реальнее борьбы Добра и Зла), но реальная жизнь отражается в «Повести» так, как в Зеркальном озере — окружающаяся местность:

«Сначала он (Фродо) не увидел вообще ничего. Потом в глубокой синеве внизу медленно проступили окружающие горы и снежные вершины, и небо над ними. Но в этом небе мерцали звезды, хотя день был ясный и солнечный. И только своих отражений они не видели в дремлющей воде. «Это озеро прекрасно и необычайно», — произнес Гимли».

Точно так же, вчитываясь в «Повесть о Кольце» — книгу, которую вполне можно назвать «прекрасной и необычайной», — мы увидим в ее глубине наш мир, а кроме того, еще нечто, более возвышенное, и не увидим только себя самих; но это только поможет нам лучше понять то, что мы видим.