Венец карьеры пахана - Евгений Сухов

— Ты мне ничего не хочешь сказать?

Голос у него был равнодушный, лишенный каких бы то ни было оттенков, он пустил колечками дым, что должно было свидетельствовать о его ровном расположении духа. Но слишком он был безразличен, слишком спокоен для предстоящего разговора.

Губы Никиты разошлись в извиняющейся доброжелательной улыбке. В чем-то он действительно был виноват.

— Так получилось. Я не мог сразу подъехать к тебе, у меня дед умер. Подозревают, что смерть насильственная, будет вскрытие. Даже похоронить пока не могу.

— Вот оно как. Да, тебе сейчас несладко, — сдержанно посочувствовал Константин.

— Знаешь, у меня такое ощущение, что меня вдруг начали очень усиленно пасти.

Бармалей пожал плечами.

— И кто же?..

— А хрен его знает! Ладно, сейчас не об этом. Так ты со мной или все-таки раздумал?

Константин выпустил в сторону струйку дыма. На первый взгляд не существовало вещей, которые могли бы вывести его из состояния покоя. Сидит себе безмятежно среди камней целыми днями, так и сам отчасти стал напоминать такую же неподвижную глыбу.

Повернувшись, он ответил прежним умиротворенным голосом:

— Ты меня за дешевку, что ли, принимаешь? Когда я отказывался от того, на что подписывался?

Но голос его при этом натянулся, подобно струне на расстроенном инструменте. Достаточно небольшого прикосновения, и она лопнет, свернувшись в колючую упругую пружину.

Никита развел руками.

— Извини.

Повернувшись в полоборота, Бармалей усмехнулся:

— Вот так-то оно лучше будет. Так что там у тебя?

Сказано это было все тем же безучастным тоном, правда, интонации стали чуточку более располагающими.

Никита сунул руку в карман и вытащил спичечную коробку. Приоткрыв ее, он показал три камушка, лежавшие на дне.

Никите не раз приходилось видеть, как меняется лицо человека при виде немалых ценностей. Но Бармалей совершенно другое дело. На своем веку он повидал целые горы самоцветов различной величины и качества, был профессиональным хитником, привык к блеску камней. Но то, что он видел сейчас, не оставило равнодушным и его. Бармалея проняло до самых печенок! На какое-то время лицо его застыло, затем губы разошлись в глуповатой улыбке, и он удивленно спросил, посмотрев на Никиту:

— Так это твои камушки?

— Теперь мои.

Никита по себе знал, как трудно оторвать глаза от подобного зрелища. Еще труднее расставаться с алмазами, когда они лежат на твоей ладони и манят искрящимся блеском. В голову ядовитыми червями лезут самые нехорошие мысли. Глаза Бармалея напряженно застыли. Видимо, нечто подобное в это мгновение испытывал и Константин. Ссыпав алмазы на ладонь, он поднес их к глазам, чтобы рассмотреть получше.

— Те самые? — только и спросил Бармалей, перекатывая прозрачные камушки на ладони.

Алмазы, будто бы поддразнивая, сверкали радужным светом.

— У меня и мешочки есть. Показать один?

— Покажи, — кивнул Бармалей.

Он взволновался лишь на минуту, а затем Константин опять превратился в прежнего хитника, повидавшего на своем веку не одну тонну самоцветов.

Никита достал один из холщовых мешочков и протянул его Бармалею. Тот аккуратно ссыпал алмазы обратно в спичечную коробочку и взял мешочек. Повертел его со всех сторон, для чего-то даже понюхал, всмотрелся в печати, раскрошившиеся по краям, и понимающе закивал. Просто так мешочек не открыть. Сначала следует разломать сургучную печать, и уж только потом добраться до содержимого. Ткань добротная, крепко прошитая суровыми нитками, она надежно оберегала свое содержимое.

Никита никогда не видел Бармалея таким сосредоточенным. Даже в самый удачный хитницкий сезон, когда буквально валом шли самоцветы, он находил время для шутки, а тут прямо переродился. Наконец Константин поднял голову.

— Печати НКВД.

Никита пожал плечами.

— А я тебе что говорил? Может, ты ожидал увидеть что-нибудь другое?

Бармалей махнул рукой.

— Я не о том. Ты никогда не думал, что эти камушки будут искать?

Никита недоверчиво хмыкнул.

— Кто же их будет искать через шестьдесят лет?

— А ты не удивляйся, просто так подобные вещи не исчезают. Не нравится мне все это, — после паузы признался Бармалей.

— Почему?

— Стремно.

— Объясни, — по-деловому попросил Никита.

Бармалей посмотрел прямо перед собой. Хитники на отвалах, наковырявшись вдоволь, засобирались по домам. В теплых хатах их ожидал самовар, а кого и крепкий первач. Грех не выпить за хороший улов! Только у края отвала с упорством трудолюбивого крота копался худенький плешивый мужичонка лет пятидесяти. По тому, как во все стороны летели комья земли, можно было утверждать, что настроен он был серьезно. В прошлом году именно на этом самом месте Константин отыскал крупные демантоиды, зеленые гранаты, весьма дорогостоящий камень для огранки. Ценность демантоида заключалась в том, что он способен был играть цветом, как алмаз. Весьма редкое качество среди самоцветов.

— Ты хоть знаешь, что такое алмазы? — неожиданно спросил Бармалей.

Никита ухмыльнулся.

— Догадываюсь.

— Вот именно, что догадываешься. Твой хитницкий стаж всего лишь пять лет, я же этим делом занимаюсь почти двадцать лет, — протянул он с заметной гордостью. — Алмазы — совершенно другой мир, абсолютно другие деньги! Одно дело копать демантоиды и цитрины, и совсем иное заниматься алмазами. Тут быстро голову оторвут, — помолчав, Бармалей продолжил: — У меня уже есть место в этом мире, здесь меня все знают, ценят. А в мире алмазов совершенно другие правила. Туда лучше не соваться, сразу голову оторвут.

— Но у тебя же большой опыт.

— У меня нет никакого опыта в обращении с алмазами. Нужно время, чтобы вникнуть во все это! Сколько у тебя таких камушков?

— Небольшой ящик, — раздвинул руки Никита.

— Ничего себе небольшой?! — ахнул Бармалей. — И какого же размера остальные алмазы?

— Примерно такого же, как и эти.

Еще минуту назад Никите показалось, что запас удивления Константина исчерпан и это сообщение Бармалей встретит с ледяным спокойствием, но, вопреки ожиданию, тот привскочил и протянул:

— Ну, ты да-а-ешшь! Неужели столько? Без порожняков?

— Как на духу, — серьезно заверил его Никита.

— И сколько же это будет стоить?

— Я тебя сам хотел спросить об этом.

— А я, думаешь, знаю?

— И все-таки? У тебя же больше опыт, чем у меня.

— Нет, не берусь. Сказать трудно. Но это не наш с тобой уровень. Это суперлига! На таких деньгах работают совершенно другие люди, с большими возможностями, с большими связями. А наша судьба, это ковыряние вот в этих отвалах.

Плешивый мужичонка сумел-таки отыскать нечто интересное. Отставив лопату, он через лупу рассматривал какой-то крохотный объект, лежащий на его ладони. Глаза прищуренные, хитроватые. Тертый мужичонка.

— Согласен, что это суперлига, но неужели тебе не хочется поиграть в ней?

Бармалей отмахнулся.

— Я знаю свой уровень! Есть такая пословица: каждый сверчок знай свой шесток. Мне там не сдюжить.

— Так, значит, нет? — убито спросил Никита. Поднявшись с тележки, он вздохнул: — Извини, что побеспокоил. Мне надо идти. Знаешь, у меня масса дел.

— Постой, — остановил Зиновьева строгий голос Бармалея.

— Ну? — повернулся Никита.

— Я ведь тебе еще ничего не сказал. В обшем… Я с тобой!

— Спасибо, — облегченно вздохнул Никита. — Я знал, что ты меня не оставишь.

— Но у меня есть условие.

— Какое? — насторожился Никита.

Мужичонка, сбив с лопаты комья земли, двинулся в сторону поселка. Можно быть уверенным, что своей находкой он распорядится достойно.

— Мы не будем продавать алмазы ни за сто миллионов долларов, ни за пятьдесят.

— Что-то я тебя не понимаю? За сколько же?.. — удивился Никита. — Уж не хочешь ли ты кому-нибудь подарить эти алмазы? Уверяю тебя, желающие быстро отыщутся!

— Я не об этом, — проникновенно заговорил Бармалей. — Пойми меня правильно, мы должны исходить из своего реального уровня.

— И какой же, по-твоему, наш уровень?

Задумавшись на секунду, Бармалей уверенно ответил:

— Миллион долларов!

— Ты предлагаешь продать все эти алмазы за миллион долларов? — недоверчиво спросил Зиновьев.

— Да.

— Но они могут стоить в сто раз больше! Ты с ума сошел!

— Ты когда-нибудь держал в руках миллион долларов? — поддев носком ботинка лежащей рядом кусок слюдяной породы, спросил Бармалей.

У него, видно, просто сработала многолетняя привычка осматривать каждый кусок слюдяной породы на предмет обнаружения самоцветов. Перевернувшись, слюда блеснула зеленоватым оком. В породе сверкнул небольшой александрит. Весьма приятный камушек. Ценность его заключается в том, что при искусственном освещении зеленый цвет меняется на ярко-малиновый.