Кот недовинченный - Анна Литвинова

– Pronto[45].

Голос звучал с ощутимым акцентом, и Катя справедливо рассудила, что это, скорее всего, и есть синьора Семивражская-Кипелли, и потому сказала по-русски:

– Я хотела бы поговорить со Владой.

Она угадала – женщина ответила на языке родных осин, ничуть не удивившись:

– Слушаю вас.

Катя в энный раз за день повторила свою легенду: про «черный список» девушек, про маньяка (возможно, кавказской национальности), охотящегося на них, про его возможных хозарских пособников.

(А в это время Ленчик гнал, сдвинув брови, – «Турбокорсар» вздымал тучи пыли, и это было даже хорошо: сквозь них Кате не было видно пропасти, разверзшейся рядом с нею.)

Влада из Рима на другом конце линии отреагировала на Катин рассказ неожиданно: она расхохоталась.

– Да будет вам заливать!

– Что значит – заливать? – тупо спросила Катя.

– Да потому, что я знаю, что вам от меня надо!

– И что же? – Трубка едва не выпала из Катиных рук – впрочем, не только от удивления, но и потому, что Ленчик в очередной раз заложил такой вираж, что ее притиснуло к пассажирской двери. Не будь дверцы заблокированы – она бы, пожалуй, и выпала, и покатилась бы прямо в пропасть.

А Влада из Рима продолжала хохотать.

«Травы она там, что ли, обкурилась», – мелькнуло у Кати.

– Так что же мне от вас, по-вашему, надо? – терпеливо переспросила она.

– Вам нужно электронное письмо, – залилась собеседница.

– Письмо?! – ошеломленно протянула Катя – и в этот момент связь прервалась.

Калашникова нажала на кнопку повторного набора – однако в трубке раздался ледяной голос, провозгласивший что-то по-испански. А потом – повторил то же самое по-английски: ваш разговор, мол, не может быть продолжен.

Катя еще раз набрала номер – и снова услышала механический отказ.

Она набросилась на Ленчика:

– Ну, сколько просить, чтоб ты за счетом следил! Разве так сложно достаточно денег на него положить?! Вечно у тебя вырубают телефон в самый неподходящий момент!

– Еще бы у меня денег хватало! – проворчал юноша. – Если тут всякие звонят беспрерывно… По Римам да Норвегиям!

Тут Катя спохватилась, что водителя лучше бы не отвлекать – да еще на такой тяжелой дороге. Однако перебранка не помешала юноше вписаться – со свистом несчастных покрышек, с тучей пыли и осыпающимся вниз гравием – в очередной поворот. А дальше – о радость! – их ждал короткий отрезок совершенно прямой дороги.

Подъездная аллея, обсаженная с обеих сторон низкорослым грабом, вела их прямо к воротам монастыря. Свет фар озарил непонятно каким образом прилепившиеся к скале высокие крепостные стены, выглядывающие из-за них узкие каменные здания с бойницами и тянущуюся к небу колокольню. Уже практически стемнело. Горный воздух стремительно становился черным.

Из-за монастырской стены раздавались мерные удары колокола: дзынь, дзынь, дзынь!

Подъездная аллея упиралась точно в ворота монастыря, и в свете фар было отчетливо видно, как они пошли вниз – медленно, но с неумолимостью гильотины.

– Нет! – вырвался у Ленчика отчаянный крик. Он до упора выжал педаль акселератора и засигналил, пытаясь привлечь внимание насельниц. «Турбокорсар» летел, колокол стих, а ворота продолжали опускаться все с той же скоростью. Вот они уже скрыли четверть проема, потом половину – а вот и осталось пространство не больше двух метров.

– Боже! – вскрикнул Леня и направил машинку прямо в ворота, не зная, сможет ли он проскочить в образовавшуюся щель или нет. Катя в ужасе зажмурилась и съехала вниз по сиденью.

Ворота чиркнули по крыше «Турбокорсара», автомобиль влетел в монастырский двор и, вздымая фонтаны гравия, остановился в заносе в одном метре от колокольни.

– Как все же хорошо ездить на маленькой машинке! – воскликнул Ленчик, откидываясь на сиденье. – Джипу бы точно крышу снесло…

Несколько минут путники сидели не шевелясь в своем автомобиле, буквально оглушенные тишиной, отсутствием скорости и необходимости куда-то мчаться.

Когда пыль, поднятая «Турбокорсаром», рассеялась, свет фар высветил стоящую рядом с машиной бледную тощую фигуру в одеянии католической монахини: черная сутана, белые крылышки головного убора, грубые темные ботинки. Женщина с нескрываемой укоризной взирала на пришельцев.

Пошатываясь от усталости, запыленные путники вывалились из автомобиля. Воздух прошелся по их лицам легким горным морозцем. Изо ртов при дыхании вырвались клубы пара. Путешественники зябко поежились. Трудно было поверить, что всего пару часов назад они грелись под ласковыми лучами закатного средиземноморского солнца.

– Никто и никогда доселе не врывался столь бесцеремонно в нашу обитель, – произнесла монашка по-русски с акцентом, характерным для долго проживших за рубежом эмигрантов. – Да спасет господь ваши души. – И настоятельница по-католически, слева направо, перекрестилась.

Катя с Ленчиком с любопытством огляделись вокруг. Небольшая площадь, на которой они стояли рядом с автомобилем, была не замощена, а лишь усыпана ровным слоем гальки – на ней отпечатались шины «Турбокорсара».

И справа, и слева от площади возвышались древние коричневые стены с крохотными окошками-бойницами. Прямо перед путниками вздымалась колокольня. Ей было близко отсюда до небес, до крупных ледяных звезд.

Ворота монастыря захлопнулись, наглухо отрезав путешественников от окружающего мира. Где-то за стенами обители жутко заухала то ли ночная птица, то ли грешная человеческая душа.

– Меня зовут сестра Марта, – сказала монахиня, – и я настоятельница сей горней обители.

– Это Леонид, а меня зовут Екатерина Калашникова, – поклонилась Катя.

– Я догадалась. Мне бы полагалось предложить вам, мирянам, проделавшим столь тяжелый путь, чашку горячего чая и постель, – произнесла ровным голосом настоятельница, – однако сестра Магдалина заповедала мне не терять ни минуты и немедленно проводить вас к ней в келью. Идемте же, сестра. И вы, брат.

Настоятельница развернулась и сквозь низкую дверь вошла внутрь здания. Широкие ступени вели в каменные покои. Нигде не было ни огонька, только две лампадки под образками слабо освещали лестницу. Дрожа от холода, Катя с Ленчиком бросились вслед за монахиней, которая устремилась вверх по ступеням неожиданно широким шагом.

Преодолев лестницу, они вошли в длинный полутемный коридор, тоже освещаемый лишь одними лампадами. Его противоположный конец терялся во тьме. Юноша и его тетушка с трудом поспевали за монахиней. Ленчик даже не заметил две пары любопытных девичьих глаз, которые взирали на него из тайного окошка – бойницы под самым потолком коридора, не слышал шепоток: «Ах, мужчина пришел! Красавчик!» Впрочем, даже если бы слышал – все равно б не понял: испанского он не знал.

Настоятельница повернула в другой коридор. Вдоль него тянулись деревянные низкие двери. Здесь было почти так же холодно, как во дворе. Путников еще согревала быстрая ходьба – да адреналин, выделявшийся в кровь от мысли о том, что, возможно, они близки к разгадке тайны. Однако пар, вырывающийся из их ртов при дыхании, свидетельствовал о далеких от комфорта условиях жизни в монастыре Святой Екатерины.

Наконец сестра Марта остановилась перед одной из дверей и, не постучавшись, распахнула ее. Нагнувши голову, чтобы не удариться о каменную притолоку, аббатиса вошла в келью. Слегка робея, юноша последовал за ней. Последней в каморку вошла Катя, приотставшая во время стремительной пробежки по коридору.

Удивительно, но в келье оказалось значительно теплей, чем в коридоре. Не Марбелья, конечно, но жить можно. Однако внутреннее убранство каморки было ровно таким, как изображают обитель в кино, то есть более чем скромным. Кровать, жесткая даже на вид, простой деревянный стол, кривенький умывальный столик с кувшином и распятие. Неожиданной оказалась электрическая лампочка – впрочем, довольно тусклая, свечей в сорок, и без абажура. При свете, источаемом ею, юное создание в рясе читало за столом толстенную (кажется, рукописную) книгу.

При появлении настоятельницы монашка встала – плавно, но быстро. Она пробормотала несколько слов по-латыни и поцеловала аббатисе жилистую руку. Та ответила на приветствие на языке Горация, а потом, видимо из уважения к новоприбывшим, перешла на русский:

– Я представляю тебе, сестра Магдалина, наших гостей, прибывших с нашей с тобой далекой родины. Это те люди, которые являлись тебе в видении и о которых ты поведала мне. Женщину зовут Екатерина Калашникова, а отрока – Леонидом Коноплевым.

Юная монашка кротко поклонилась гостям. Отрок Леонид исподволь оглядел ее. Барышню можно было бы назвать красавицей – когда б не восковая бледность, общая истомленность лица и отсутствие всякого блеска в глазах. Однако можно было вообразить, какой успех у мужчин вызывала в миру обладательница этих точеных черт – когда была не постна и подчеркнуто скромна, а кокетлива и игрива.