Смерть пришельцам. Южный фронт - Максим Хорсун

Сбитый с толку Степан ответил неразборчивым междометием. Да еще и зубы, как назло, клацнули от холода.

Людмила прикоснулась к его пальцам.

– Что-то ты совсем как ледышка, солдат, – проговорила она с придыханием.

– П-пустяки, – отмахнулся Степка. – Я ж деревенский – закаленный, значит.

– Нет-нет. – Послышался шорох, Людмила сбросила с плеч бушлат. – Надень вот.

Степан удивленно отпрянул:

– Еще чего! Совсем, что ли…

– Надень бушлат и обними меня, – сказала, точно разъясняя прописную истину, Людмила. – Кто будет бить пришлых, если ты сляжешь с пневмонией? Ты спас мне жизнь, я отвечу тебе добром, по-моему – все справедливо.

– Сейчас. – Степка больше не заставлял себя упрашивать; быстро накинул теплую куртку на плечи и потянулся к Людмиле. Но теперь дрожал он еще сильнее, а главное – заметнее.

– Только без глупостей, – на всякий случай предупредила она и повернулась спиной. – Можешь начинать греть.

Степан мягко притулил Людмилу к себе, обхватив ее руками чуть ниже груди. Непривычный женский запах щекотал ноздри. Перед глазами была макушка с гладко зачесанными, разделенными едва заметным прямым пробором волосами. А над макушкой отблескивала голубоватой сталью река.

Они молчали. Шесть дней назад Степан столкнулся в степи с умирающим от костянки всадником. Всего шесть дней назад… Сколько с тех пор всего случилось. Что было бы, если бы сразу после роковой встречи он ушел в степь? До сих пор бы сидел, затаившись в какой-нибудь лисьей норе, и ожидал проявлений смертельного недуга. Не встретил бы отца, не встретил бы Людмилу, не попал бы в стан советской армии. Так и жил бы, полагая, что кругом лишь пришлые да полудикие общины людей. Вернувшись из изгнания, он оказался бы на пепелище. А потом его – убитого горем, растерянного – сцапали бы бандиты или люди, прошедшие через вражеские фабрики по изменению.

Затем Степан подумал, что пришлые произвели армию уродов от отчаяния. У самих осталось мало силенок, чтоб продолжать войну, вот и решили воспользоваться подручным материалом. Он видел измененных, вооруженных луками, копьями, топорами и винтовками. Но он бы не удивился, если бы узнал, что уроды под контролем пришлых осваивают трофейную советскую технику. В Трудовом уже применялось оружие, которое смахивало на реактивные системы залпового огня. Наверное, это было лишь начало. Да и само нападение на Старый Режим – а также, возможно, на «Светлый путь» – было не чем иным, как проверкой новых боевых единиц. Уроды учились воевать, нарабатывали опыт и привыкали к вкусу крови. Для этой цели разрозненные степные общины подходили как нельзя кстати.

Людмила же думала в тот момент совсем о другом.

– Моего отца забрал СМЕРПШ чуть больше года назад, – проговорила она тихо, словно до сих пор боролась с сомнениями: делиться ли со Степаном своим сокровенным или лучше оставить все как было. – Он был простым ополченцем, Степа! Его даже на передовую не пускали из-за сердца. Он был на подхвате: рыл окопы, носил воду, помогал санитарам, работал каменщиком на восстановлении разрушений. Он не мог знать ничего важного, он находился в стороне от основных событий. Его обвинили по доносу, и сколько бы я ни пыталась справиться о его судьбе, я не получила ни слова в ответ. Скорее всего его пристрелили как бездомную собаку или забили на допросе, а может, у него остановилось сердце…

– Люда. – Степан провел ладонью по ее животу, с замиранием сердца положил пальцы на пряжку ремня. – Жалко, что так случилось с твоим отцом. Не теряй надежду: чудеса иногда происходят.

– Чудеса… – фыркнула Людмила. – Давай расскажи еще, что ты в Деда Мороза веришь.

Рука Степана скользнула по внутренней стороне бедра биологички, затем поднялась выше – снова к пряжке ремня. Дыхание невольно стало шумным, прерывистым. Степану было неловко, но он ничего не мог с собой поделать. Людмила выгнула спину, не потакая Степкиной инициативе, но и не останавливая его.

Неожиданно Степан отстранился. Отпрыгнув на метр, он согнулся над лужей и разразился кашлем. В воду упали шлепки мокроты. Людмила застыла, от холода обняв себя за плечи.

Степан прокашлялся, вытер запястьем губы. В груди саднило, внутри черепной коробки зародилась тупая боль. Он перевел взгляд на Людмилу:

– Это похоже на бронхит?

Биологичка замялась:

– Идем, проводишь меня в госпиталь. – Она поглядела в сторону палаток.

Бушлат вернулся на плечи Людмилы. Теперь Степан ощущал еще более сильный стыд. Ну, как будто он напился и накуролесил прилюдно. Или будто решил, рисуясь на публике, поднять штангу с солидным весом, а вместо этого лишь громко испортил воздух.

– Кое-кому лечиться надо, а не воевать, – заметила Людмила.

– Спасибо, – буркнул Степка. – Меня сегодня уже подлечили. Слушай… – Он потер до сих пор саднящий затылок. – А костянку можно вылечить? Ну, чисто теоретически?

– Нет, конечно. – Биологичка вздохнула. – Но работы над вакциной ведутся. Некоторые формы можно ослабить при помощи обычных противогрибковых средств, это дает пациенту время. Для опытов нужны добровольцы, а таких, сам понимаешь, кот наплакал.

– А уже зараженные?

– Их много на юге, на территориях пришлых.

– А ты можешь еще раз проверить меня?

Людмила покачала головой:

– Мне нужна лаборатория отдела биологических угроз. Хотя бы вроде той портативной, что была у меня в походе. Я бы привезла ее сюда, но меня не пускают на другой берег Дона… что довольно странно… Хотя, – она поглядела на Степку, – если ты попросишь своего отца, чтоб в мое распоряжение на время передали лабораторию госпиталя, я, может, и смогу провести несколько тестов.

– Ладно. – Степан отмахнулся, еще не хватало использовать блат. – Забудь. Нет у меня никакой костянки.

Мимо них прошел капитан Слюсарь. Преодолевая расстояние от кочки до кочки великанскими шагами, он поглядел на Степку и Людмилу так, словно те были ему должны денег. Степан даже ощутил под ложечкой холод. Раз-два, и капитан скрылся в ночи, только продолжало доноситься ритмичное хлюпанье грязи под кирзачами.

Людмила откинула полог палатки.

– Зайди, – пригласила она тоном, не терпящим возражений.

В сумраке собрались врачи. Они что-то обсуждали, встав в кружок в самом темном углу. Как только Людмила и Степан вошли, разговор оборвался. Несколько пар глаз бросили в их сторону настороженные взгляды, в неверном освещении казалось, будто у глядящих нет белков, будто между тревожно моргающими веками царит чернота космоса. У Степана едва не вырвалось: «Чур меня!», но он списал увиденное на собственное неважнецкое самочувствие и усталость. Не мог же весь медсанбат состоять из биоконструкций пришлых? Переглядываясь, медики стали расходиться. Воздух был наэлектризован, словно перед грозой.

Людмила потянула Степку за рукав, поставила его под единственную, работающую вполнакала лампочку.

– Склеры потемнели, – сказала она, заглядывая ему в глаза. – Не тошнит?

– Нет, – мотнул головой Степан. – Я вроде плотно поел ближе к вечеру. С тех пор не голодный.

– Вам помочь, коллега? – обратился к Людмиле пожилой врач, под халатом которого угадывались не очень уместные в полевых условиях жилетка и галстук.

– Нет, не нужно. – Степан сейчас же отступил в тень. – Я уже ухожу.

– До завтра, – сказала Людмила.

– До завтра, – ответил ей Степка. Повернувшись к медикам, он добавил: – Всего доброго.

Прозвучало почему-то издевательски, хотя Степан, как ему думалось, произнес пожелание абсолютно искренне.

В блиндаже для личного состава СМЕРПШа оказалось людно. Когда Степка спустился в сруб, произошло то же самое, что и в госпитальной палатке: разговор оборвался. В блиндаже оказались рядовые сотрудники, офицеров не было. И снова несколько пар глаз уставились на него с легкой тревогой и недоумением. Дескать, что здесь забыл?

– Здорово, ребята, – сказал Степан; он слишком устал, чтобы искриться дружелюбием. – Степан Стариков.

– Здорово… Вечер добрый… Здорово, коли не шутишь… – ответили ему нескладно.

– Сынок… – бросил кто-то сквозь зубы, отвернувшись к стягу.

Пахло потом, мылом, луком и копченой рыбой. На столе, за которым накануне беседовал полковник Стариков с сыном, лежал порезанный черный хлеб, варенная в мундире картошка, несколько очищенных луковиц. Над жестяными кружками курился пар. Судя по рыбным костям и крошкам, трапеза уже подошла к концу. Одни солдаты сидели за столом, другие – на полу, привалившись спинами на стены.

Степка отыскал свой бушлат. Теплую куртку, которую он привез с аэродрома близ Степного, кто-то швырнул в угол сруба, а кто-то несколько раз наступил грязным сапогом. Но, в общем, это было понятно – в блиндаже для своих места не хватало, и никто не собирался церемониться с чужими.